Страница 48 из 60
Лена поблагодарила, приобняла Тоню, пошуршала ладонью по кошачьей макушке и ушла.
Каменёв с тоской смотрел ей вслед и горько вздохнул.
— Удачи вам. Главное — не теряйте ориентир и никогда не теряйте друг друга. Надеюсь, это не последняя наша встреча, хотя я уже порядком устал, — Каменёв повернулся к девчонкам, протянул Оле руку.
Рукопожатие. Честное и сильное. Такая тривиальная формальность, а кажется, что Каменёв вложил в него всего себя. Девчонки забрались в танк. Вновь такое успокаивающее тарахтение. На площади, через многочисленные трещины пробивалась весенняя трава, которую без толики стеснения давили траки трёхтонного агрегата.
— Берегите! Берегите себя! Главное помните, что все мы люди! Помните это! — кричал Пётр Андреевич вслед.
Оля не обернулась, как и тогда. Нет, она не волновалась, скорее задумалась. Ей хотелось отложить всё произошедшее в дальний ящик, не обращать пока внимания. Только Тоня помахала на прощание, забыв уже, почему делала это впервые. Девчонки покинули Москву.
Прости меня, что я молчу,
И не прими то за тоску.
Я вижу, но не выношу
Всех чувств немую чехарду,
Что с лиц сгоняет доброту.
Глава 11 Творчество
Весна, апрель. Спокойно и свободно на душе. Тихо. Ничего не действует на нервы. Пашни и поля, давно брошенные человеком, поросли мелкими кустарниками и деревцами, только единицы сумели сохранить зёрнышки особо плодовитых сельхоз культур. Пробивались новые колоски, затрачивая много сил, но уверенно. Делали они это по известной только им причине. Вроде и выращивали их для определённой цели, а теперь и не собирает никто, получается, что растут они неясно зачем.
Завывания степного ветра. Оля тщетно пыталась отдаться этому свободолюбивому чувству простоты и естественности, но, к несчастью, а может, наоборот, не могла вынести из головы назойливых мыслей. И если ушедшие переживания были чем-то крайне насущным, важным и волнующим, то сейчас это был какой-то пресный битум на языке. Оно и не нужно совсем, но заняться больше нечем, вот он и жуётся, и жуётся, от скуки или по привычке. Ещё и тело всё скулило, так устало оно от твёрдого сиденья.
— Тоня, ты петь умеешь?
— Странно, что ты только сейчас спрашиваешь, а что?
— Напой чего-нибудь.
— Что, например?
— Что помнишь, а я подхвачу.
— Может, стих лучше? Ты же брала книжку.
Точно, была такая. Больше двух месяцев прошло. Сборничек этот так спокойно в кармане лежал и не отвлекал, что Оля о нём забыла совсем.
— Стих не то. Как там подпоёшь? Вот тогда сама вспомню чего-нибудь, — машинально Оля заглушила 57й. — Враги сожгли родную хату?
— Да ну. Это стих, так ещё и грустный. Не хочу такое петь.
— Надежда?
Популярная песня. И в фильмах, и на эстраде, и в мультике была. Ещё её космонавты очень любили. Только вот почему Оле вдруг так захотелось песню, понять Тоня не понимала. Да и сестра уже сама напевала мотив себе под нос, в такт мелодии покачивая головой из стороны в сторону.
Что же с ней происходит? Спокойнее стала. Но не как раньше. Вроде и лучше, но порой совсем опустошённой выглядит. Песня теперь. Совершенно не пойму, что после всего этого творится в её голове.
— Оль.
— Что?
— Тебе не кажется, что ты изменилась?
— Ага. Всё так проще стало сейчас. Ты посмотри! Светло. Тепло. Не нужно теперь думать о ночлеге каждый день. Да и еду теперь найти проще. Глупо было уезжать от Миши в конце осени.
— Я о другом…
— О чём? — сказала Оля непринуждённо.
— Ты странной стала.
— Странной?
— Вроде и весёлая, а я же вижу, что тебе грустно.
— И ничего не грустная. Может, чуть уставшая.
— Я знаю тебя, когда ты уставшая.
— Знаю, что знаешь, но чего ты хочешь от меня услышать?
— Ничего. Просто ты столько волнуешься обо мне, а я никому, даже тебе помочь не могу.
— Ничего подобного, всё ты можешь. Не забивай голову. Это так, глупости всякие. Пойдём лучше прогуляемся.
— Неспокойно мне, — прошептала Тоня.
— Ты где там?
Поле. Одно из тех, что не стало пустырём или лесом. Почти дозревшие колосья, как и желала того Оля всю зиму, колыхались волнами под лёгким ветром, не претендуя ни на красоту, ни на вычурность, ни на поэтичность. Ничего необычного, прекрасного, захватывающего дух в том не было, но была простота и невесомость в этих движениях, которые были грубо прерваны. Оля плюхнулась на землю, подмяв под себя охапку ржи. Тоня вразвалочку, как медведь, бежала к ней, пробиваясь сквозь плотные ряды стеблей, стоявших, как солдатики на передовой. За высоченными колосьями Олю было почти не видно. Греет, будто ещё и не весна вовсе, а июнь уже. В старой тёплой кофте можно было свариться, потому Тоня расхаживала в подаренной Николаем форме. Отлично сидит, только рубашка через-чур свободная в груди, а вот юбка в самый раз.
— Тоня, а вот ты знаешь, как хлеб готовят?
— Ну, тесто в духовку ставят, ждут, оно там запекается и всё.
— Не-т. Сначала ждут, пока созреет всё. Потом собирают. Сортируют, убирая нехорошие колосья, больные спорыньёй, например. Затем нужно перемолоть это всё в муку. Ещё воду добавить, дрожжей где-то достать. Заготовить это самое тесто, подождать пока поднимется. И уже в конце это запекается в больших печах, если партиями делают. Хотя, я думаю, мы и сами могли бы сейчас хлеб сделать.
Тоня присела. Колосья были на столько высокими, что и её бы сейчас с дороги никто не увидел.
— Это-то понятно, но как нам без печи хлеб приготовить?
— А вот у нас есть же пустые банки из-под консерв и котелок?
— Угу.
— Тогда нужно тесто приготовить, потом его в чистые банки сунуть, прикрыть это всё котелком и снаружи, вокруг последнего, костёр развести. Вот и получится духовка настоящая.
— И хлеб получится?
— Ага, правда на одной муке с водой, но так даже интересней. Никогда такого не ела.
— Но рожь-то не выросла полностью. Весна ещё, а она в июне только созреет.
— А вот сейчас и узнаем, — Оля схватила охапку колосков и принялась осматривать их на наличие всяческой грязи. Чистые, что удивительно, — Интересно, есть ли речка поблизости?
— Так ты правда собралась хлеб готовить?
— Ага. У тебя никогда не появлялось желания просто взять и. И прям. И сделать что-то такое, вот чтобы прям сделать, и всё?
Тоня нежно улыбнулась: — Не всё же мне капризничать, давай приготовим!
Девчонки набрали в мешок большую охапку колосьев, тяжеленную, определённо килограммов пять. Все жирнючие, красивые, пышные, точно половину поля в их поиске обчистили. Вот прошло минут пятнадцать, небольшая лесопосадка, через которую и проходил ручеёк. Тоненький, неглубокий, но шустрый. Там же были и всяческие сухие обломившееся веточки, и прошлогодние ещё шишки. Коричневые, створки свои растопырили так, что на дикобразов были похожи.
Кишка выпрыгнул наружу, проснувшись от шума пробегающего ручья. Побрёл к нему и стал принюхиваться. Туда головой мотнёт, тут понюхает, там прислушается, под большой лист лопуха заглянет и всё что-то да ищет, как и тогда искал. Вот вроде он остепенился и принялся воду лакать.
— Чего дальше делать будем? — вопрошала Тоня.
— Да думаю вот, прямо тут и будем резать, чего время тратить, — Оля расположила всё нужное на корпусе 57го, — Смотри, стебли мы для розжига оставим, они горят хорошо. А вот эту всю кучу. Зёрна в общем. Их надо от шелухи отделить.
Оля, увлечённая процессом, почти не обращала на сестру внимания, видно очень уж хотела показать ей, что не только винтовкой с лопатой орудовать способна. Вспоминала ту характеристику, и может, хотела доказать самой себе, что хороших черт не растеряла. А Тоня только радовалась, глядевши на Олю и кое-что несомненно понимая.
Может, людям стоило чаще делать что-то самим? Не полагаться на других, на разные соревнования, на обещания? Может, стоило перестать всем нагружать голову бесполезными тревогами, способными только разжижать мозг, а оценивать свои знания и умения? Какие же мы всё-таки странные. Люди. Хотя, вдруг нас это и сгубило? Неужели много кто стал много думать, перед тем как мало чего сделать? И что тогда? Даже не знаю, глупо, наверное, делить что-то на чёрное и белое, но так гораздо проще. Значит, самое простое — не самое правильное? Но глупое и простое же не одно и то же. Простое может быть понятным! Значит, чем сложнее вопрос, тем ответ должен быть не проще, а понятнее! Оставлять меньше вопросов, а не задавать другие.