Маршрут - 21

Тоня слушала подругу, затаив дыхание.

— И…и…И! Вот представь, целая Октябрьская революция, братство, товарищество, дружба, столько всего! Электричество, водопровод, школы, радио, даже телевизор там были! А поделиться не с кем оказалось. Нет, поделиться я могла, но меня не понимали совсем. Не нашлось никого или я плохо искала. Только бабушка меня немного понимала, но она, как я помню, раньше в партии была, может, поэтому такую черту свою потеряла. Не знаю. А она через столько прошла, столько всего видела! Коллективизацию видела, как шахты новые бурили и заводы воздвигали посреди ничего. Как народы выселяли и многих в Сибирь сослали и всё равно меня такую понимала. Нет, точно понимала, а показывать, наверное, не хотела вовсе. Может, с высоты своего опыта считала, что такое маленькое личное счастье — сущая мелочь, а может, убедила себя в этом. Не могу её винить, тогда точно счастье одного перед жизнью всей страны ничего не стоила. Это правильно, но красиво там было. Очень красиво. Ну, в общем, так, наверное. Да.

— Знаешь, что, Оля. Я тебя заставлю книжку написать. Нельзя такому пропадать!

— Да ну тебя. И вообще, мы в село какое-то почти заехали.

Широкая поляна. Детские качели. К цепям крепилась прогнившая деревянная сидушка, зелёные металлические профили, из которых состояла конструкция. Детская горка тоже не в лучшем состоянии: лестница недосчитывала половину ступенек. Была и карусель, проржавевшая, потерявшая любые надежды закружиться с ребятами на борту вновь. Вокруг полуголые берёзы, с вот только показавшимися светло-зелёными листочками. Безмятежность вновь прервала Тоня.

— А мы что искать собрались? Почти приехали уже.

— Разное. Документы всякие. В Москве что-нибудь точно найдём. Зацепку бы только, — Оля спокойно переключала передачи, когда вдруг увидела движение впереди, — Так, поднимайся давай, идёт кто-то.

— Кто?!

— Кто-то! Я откуда знаю?

Навстречу шла низенькая женщина, чуть выше Тони, лет сорока, в какой-то задрипанной куртке и с охотничьем ружьём позади. Она чуть ли не падала без сил на землю. Впалые щёки, мешки под глазами. Взгляд поникший, лицо будто сползало с черепа, а ноги волочились по земле.

— Тонь, достань пистолет, мало ли что, — Оля медленно высунулась из рубки с винтовкой в руках. — Здравствуйте!

— И вам здравствуйте…

— Вы в порядке? Помочь вам? — Оля цыкнула Тоне напоследок, чтобы та сидела молча, а сама пошла к женщине.

— Помочь?.. Молодая такая. Солдат?

— Э-э, нет…

Не придавая внимания наличию винтовки у собеседника, женщина пристально рассматривала Олю, остановив внимание на бляшке.

— Тогда с кого сняла?

— Ни с кого я ничего не снимала, я не воровка.

— А по виду и не скажешь, — женщина вздохнула, присела на траву и принялась сверлить Олю недоверчивым прищуром: — Ты, девочка, откуда?

— С Урала…

— Врёшь же, — перебила женщина.

— Вы сами откуда?

— Дом неподалёку.

Неловкая пауза.

— Меня Оля зовут, а вас?

— Для тебя Елизавета.

— Может вам всё-таки помочь?

— Если у тебя еды найдётся, в долгу не останусь.

Оля попятилась спиной к 57му. Встала за кормой и поглядела на Тоню, та вопрошающе приподняла брови, но в ответ лишь услышала: — «Галет дай». Она удивилась, но просьбу выполнила. Оля настороженно протянула печенье Елизавете, которая спешно открыла пачку и с жадностью запихала в рот три штуки.

— Вы совсем ничего не ели?

— Неделю точно.

— …

— Прости, редко сейчас хорошего человека встретишь. Пойдём, доведу тебя до дома.

— Можем доехать, залезайте.

Заглянув внутрь, Елизавета пересеклась взглядом с Тоней, которая отсела, освободив место попутчику. Кишка же даже не высунулся поздороваться с новым пассажиром.

***

Тоня сидела зажатой и стеснённой, что ей категорически не нравилось, но она знала способ выйти из такого затруднительного положения.

— Елизавета?..

— Елизавета Григорьевна.

— Елизавета Григорьевна, кем вы раньше работали?

— Учителем математики в сельской школе.

— А почему в сельской?

— После педагогического по распределению попала. Подумывала уехать потом, но детки смышлёные попались, способные. Они ко мне привыкнуть успели, я к ним, вот и осталась.

— А вы одна совсем живёте? Почему не уехали отсюда?

— Муж на фронте погиб, хороших знакомых болезнь забрала. Год спустя, кто выжил, собрались человек тридцать, уехали на юг, ближе к Туле. А я одна осталась — куда мне уезжать? Тут хотя бы дом родной. Вот и он, кстати.

Снаружи чистый и ухоженный, в меру возможностей одинокой женщины, конечно, двухэтажный. Танк спрятался под брезентовой тканью камуфляжной расцветки, что нашлась в амбаре. Лестница к парадной для виду, всего две ступеньки, но и их Елизавета преодолевала с трудом. Дверь не заперта. Недалеко из земли торчал колодец, выложенный из крупных отёсанных камней, связанных бетоном. Весь он был пошарпанный, обглоданный временем, не осталось практически ни единого целого кирпичика — каждый имел изъян. Пулевой скол, простая трещина или глубокая потёртость. Прямо за домом большой участок. От забора, что ранее разделял соседей, остались только одинокие железные трубы. Никаких источников электричества.

Оля выглянула в окно, за которым был виден сад: — Вы столько всего выращиваете!

— Приходится.

Ветвистые яблони с побеленными стволами; пять штук теплиц стеклянных, деревянные конструкции которых давно рассохлись; пустые грядки для картофеля от дома и до самого конца длинного, метров пятьдесят, участка; засаженные грядки с морковью, со свёклой, судя по табличкам, вбитым в землю. Много чего, даже хрен растёт, если это он конечно. В садоводстве Оля была не сильна, как и подруга.

Тоня рассматривала семейные фотографии на полках и увидела одну: лет шестнадцати, в плавательных шортах, добродушный взгляд, широкоплечий, высокий парень на речке со здоровенным карасём в руках.

— Сын мой. Ваня, — Елизавета даже не посмотрела на фото, — С отцом сейчас.

У девочек с языка непроизвольна сошла одна виноватая фраза: — Извините.

— Всё в порядке, сама начала. Лучше садитесь, рассказывайте. Откуда? Мы, может, на всё Подмосковье одни остались. Извините, правда, только воду могу предложить.

Елизавета выставила на обеденный стол три гранёных стакана, графин с чистой водой. Всё. Больше ничего не было.

Оля недоумевала: — Вы так неделю уже обходитесь?

— Четвёртый год как, каждую весну. Знаете, забавно, никогда верующей не была, а тут пришлось посты соблюдать, — Елизавета искренне засмеялась, — Рассказала бы кому раньше, не поверили бы!

— Чего же смешного? Так и с голоду умереть можно.

— Живая, как видишь, — Елизавета усмехнулась вновь, — Не волнуйся, этой пачки вполне хватит желудок раззадорить на недельку. Не только садом живу. Да и за первые годы многому научилась.

— Чему, например?

— Вот хотите, научу вас… Мхм, — Елизавета осмотрелась по сторонам, — А я вижу у вас головы грязные.

Оля почесала затылок, Тоня стыдливо натянула на себя каску.

— Не переживайте так! В следующий раз, когда костёр жечь будете, золу соберите, побольше, закиньте в банку с тёплой водой и перемешайте. Через дня три сверху будет плавать мыльная жидкость — это щёлок. Захотите помыться, хоть полностью, водой разбавьте и мойтесь без опасения.

Тоня удивилась: — И вы так делаете?

— Жгу я дрова постоянно. Печь большая осталась в старой пристройке, только дымохода с дороги не видно.

— А откуда вы всё это знаете?

— Не просто же так учителем была. Чтобы хорошо учить, нужно самому уметь учиться, а с этим у меня никогда проблем не было. И Ванька в меня пошёл, — Елизавета глубоко вздохнула, вытерла лицо рукой, — Давайте дом сразу покажу, не на холоде же вам спать.

Простенький на самом-то деле. Второй этаж стал чердаком, в смысле все ненужности перекочевали именно туда, а чердак стал крышей, потому что оная по ходу годов протекать стала, а он взамен скопил в себе десяток звенящих вёдер. На первом же были и ухоженная гостиная (тёмная только и, если присмотреться чуть лучше, становилась она и кухней, и обеденной, и игровой — каждому свой угол), и две спальни: большая, в которой, наверное, спала Елизавета, и маленькая, никем не занятая, но тоже прибранная. Пристройка — отдельная комната, ничем внутри не отличающаяся от других, только снаружи неказистой была — с самой обыкновенной деревенской печью внутри. Белая, большая, из кирпича. С потёртостями, в паре мест отлупившимися кусками краски и форма сапог чем-то напоминающая. Как с экрана сошла, со сказочного мультфильма. И спать сверху можно, где теплее всего. Только окон тут не было, лишь двери: в дом и наружу, что изнутри заперта была на толстенную доску.