Под белым орлом

— Нет, — ответил другой, — его жизнь принадлежит не нам, и я защищаю её своею собственною. Никто не должен упрекнуть нас в трусливом убийстве.

После короткого разговора вполголоса была приведена лошадь, и короля заставили сесть на неё.

Косинский и Стравенский встали рядом с ним, Лукавский ехал впереди, остальные следовали сзади, и в таком порядке все двинулись через поле к лесу. На пути им попался широкий ров. Лошадь короля, связанная в своих движениях, сделала неверный прыжок, и Станислав Август упал головой в грязную воду. Двое всадников соскочили с своих лошадей и вытащили его. Едва живой, с окровавленным лицом, насквозь промокший в тинистой воде, король должен был опять сесть на лошадь и скакать дальше.

В это время со стороны дороги послышался стук подков.

— Вот они, — воскликнули отдельные голоса, — мы пропали.

Большое число всадников пересекало поле.

— Стой! — воскликнул Стравенский, — это — маленькие патрули, которые ночью обходят город; это — не погоня. Стойте же! Сейчас мы будем в лесу, а с ним живо расправимся, если он действительно помешает нам.

Но беглецы не слушали; ими овладел панический страх, и они понеслись через поле. С уст Стравенского сорвалось проклятие, и он крикнул:

— Держите его крепче, я же должен догнать этих безумных трусов, чтобы они не предали нас.

Лукавский и Косинский, а также трое или четверо всадников остались при короле.

— Вперёд, к лесу! — воскликнул Лукавский, — мы и так потеряли слишком много времени!

Вся маленькая группа направилась вперёд галопом, но, так как дорога была негладкая, под Лукавским упала лошадь. На один момент он был оглушён падением, когда же он поднялся, остальные всадники вместе с королём ускакали уже далеко и достигли почти опушки леса.

— Проклятие! — воскликнул Лукавский, — этому Понятовскому помогают силы ада; теперь он остался один с Косинским, которому я не доверяю. Я должен догнать их.

Он поднял лошадь, но животное стояло и дрожало; оно разбило себе колена и не в состоянии было двигаться вперёд.

Довольно близко послышалась барабанная дробь и явственно донёсся шум шагов марширующих солдат.

С проклятием Лукавский оставил свою лошадь и пошёл пешком к лесу, но темнота мешала ему распознавать дорогу; он заблудился и сильно удалился от маленькой группы людей, с которой был король.

Между тем эти всадники достигли леса, который давал им возможность скрыться от преследований, но в то же время принуждал их двигаться медленно вследствие неровности почвы и близко стоявших близко друг от друга деревьев. Пришлось сойти с лошадей и вести их за повод. Тьма была так велика, что нельзя было разглядеть свою протянутую руку.

Косинский крепко держал короля за руку, стараясь по возможности держаться южного направления и перекликаясь всё время со своими товарищами, чтобы они могли следовать за ним.

Так шли они в продолжение часа, пока, наконец, не стало рассветать. Теперь стало возможно двигаться быстрее через лес. Вскоре они вышли из леса. Косинский, оглянувшись кругом, заметил на краю дороги небольшую деревушку с церковной колокольней.

— Мне незнакома эта местность, придётся идти в деревню, чтобы узнать, где мы и как найти дорогу в Ченстохов.

— Ради Бога, — сказал король, которого Косинский продолжал держать за руку, — это невозможно, вы не сделаете этого.

— А почему нет? — с угрожающим взором спросил Косинский, — нам необходимо в Ченстохов.

После краткого раздумья король сказал:

— Я знаю эту местность, так как некогда часто охотился здесь; мы находимся в Белянском лесу, на расстоянии одной мили от Варшавы, а вот то место называется Бураковым; в нём помещается русский гарнизон. Если мы попадём туда, мы пропали, чего вы собственно и заслуживаете, но чего я всё же не могу вам желать. По примеру Христа, завещавшего нам прощать своих врагов, я тоже прощаю вас.

Косинский вопросительно и недоверчиво посмотрел на него, после чего спросил:

— Почему же вы не советуете мне направиться в то местечко? по вашим словам, там можно будет найти русских — ваших друзей?

— Русские не должны быть друзьями каждого истинного поляка, — возразил король, — и довольно грустно, что поляки бросили своего короля, вследствие чего он принуждён терпеть в своей стране чужие войска.

— Всё равно, если бы мы их встретили, — с угрозой воскликнул Косинский, — они не спасли бы вас. Я убил бы вас, прежде чем выдать им!

— Поэтому я и советую вам не идти туда, — произнёс король. — Я не боюсь смерти, — продолжал он, высоко поднимая свою окровавленную голову, — но мне страшно, что вы, такой молодой и, очевидно, обманутый, станете убийцей и должны будете вечно нести на себе божеское наказание за такое страшное преступление.

Спокойно произнесённые слова короля, казалось, произвели глубокое впечатление на Косинского; он беспокойно прислушался; тишина, царившая в лесу, нарушалась только ветром, шелестевшими листьями да чириканьем проснувшихся птиц.

— Ах, если бы Стравенский и Лукавский были здесь! — промолвил он. — Господи, и почему на мою долю должна была выпасть такая тяжёлая ответственность? Мне необходимо ехать в Ченстохов.

— Тем не менее это почти невозможно, — ответил король; — моя рана страшно болит, потеря крови окончательно обессилила меня, и я не могу ехать дальше.

— Вы должны, вы должны, — воскликнул Косинский, — даже если мне придётся нести вас на своих руках. Если бы мне только знать дорогу!

— Дорогу я охотно показал бы вам, — сказал король. — Если мы станем подвигаться по опушке, закрытые деревьями, то вскоре выйдем на большую дорогу в Краков, откуда можно, свернув в сторону, попасть в Ченстохов.

— Совершенно верно, — сказал Косинский, — дорога в Краков; нам надо было добраться до неё, прежде чем преследователи успели настичь нас; но теперь потеряно слишком много времени.

В глазах короля засветилась надежда.

— Я уже говорил вам, что смерти я не боюсь, — произнёс он, — но обязанность каждого человека беречь свою жизнь и вместе с тем охранить своего ближнего от преступления. Поэтому я хочу отдаться своей судьбе и предать себя на волю Божию. Но идти или ехать верхом дальше я не могу; разыщите где-нибудь какой-либо экипаж, и я покажу вам дорогу в Ченстохов. А там Господь сохранит меня.

— У Могельнича, по дороге в Краков, нас ожидает коляска! — воскликнул Косинский.

— Могельнич! — сказал король. — Идя этим лесом, мы доберёмся туда часа через два; попробую, хватит ли у меня настолько сил.

— Итак, вперёд! — воскликнул Косинский. — Но если мы не можем подвигаться по дороге, то нельзя брать с собой лошадей; поэтому оставим их здесь и пойдёмте пешком, — приказал он бывшим с ним всадникам.

Последние при виде деревни Бураково и при упоминании о русских стояли понурившись и тихо перешёптывались между собою. Когда же Косинский, поддерживая ослабевшего короля, зашагал по лесу, они медленно двинулись вслед за ним и оставляли всё большее расстояние между собою и своим предводителем, а затем они вдруг повернули в сторону, бросились в кусты и исчезли в лесу.

Услышав треск ломающихся сучьев, Косинский обернулся и воскликнул:

— Ах, изменники! они также бросили меня. Боже мой, какая у меня судьба! На меня возложена вся ответственность, в моих руках находится судьба отечества и судьба моей любви, — тихо прибавил он, — один же я слишком слаб, чтобы только своими руками одержать победу над несчастьем!

Когда король увидел, что он остался с Косинским один, смелая мысль, казалось, на миг блеснула в его голове. Борьба один на один могла доставить ему свободу, а личной храбрости ему было не занимать стать. Его положение было таково, что надо было попытаться пойти на всё. Но он был безоружен и истощён потерей крови, а у его противника были сабля и два пистолета сбоку; поэтому уже первая попытка к сопротивлению должна была принести ему верную смерть.

Но, несмотря на то, что он ясно сознавал это, луч надежды не потух в его глазах; он испытующе посмотрел на молодого человека с детскими чертами лица, с горестной мольбою поднявшего к небу глаза, и мягко сказал ему: