Страница 23 из 151
Так прошло около получаса; наконец камердинер после трёх сильных ударов в завешанную ковром дверь вошёл в комнату с докладом, что Пулаский желает поговорить с его сиятельством.
Граф вопросительно взглянул на Софию.
— Пусть войдёт, — проговорила она, — этот человек в состоянии помочь советом и делом. Он знает мою тайну, а также и то, что я у тебя, а не в Константинополе. Ведь весь свет думает, что я, в качестве доброй дочери, поехала навестить своего отца! Если бы мы даже не верили Пуласкому, то, уверяю тебя, он всё-таки проник бы в мою тайну.
Потоцкий сделал знак камердинеру впустить пришедшего, и через несколько минут Пулаский вошёл в комнату. Тщательно закрыв за собой дверь, он вежливо поклонился графу и Софии; в его манере держать себя не было и тени той подобострастности, какая была свойственна в то время многим царедворцам, не считавшим для себя унизительным целовать край платья лицам, стоявшим выше их.
Потоцкий предложил гостю стакан портвейна, к которому гость еле прикоснулся, после чего граф спросил:
— Что скажете, мой друг? Вы всегда приходите ко мне с чем-нибудь хорошим. Даже дурные известия не кажутся ужасными из ваших уст, так как у вас всегда имеется при этом добрый совет, который даёт возможность избежать несчастья.
— На этот раз я прихожу не вестником несчастья, — ответил Пулаский, — а с предложением изменить хорошее на лучшее, для чего потребуется направить острое оружие на противника и верным ударом выиграть победу.
— Вот видите, — весело заметил граф — я знал, что вы пришли с чем-нибудь хорошим. София была права, только что сказав, что вы — мой лучший друг.
Пулаский поклонился и промолвил:
— Их милость видит и чувствует за вас лучше, чем вы сами, потому что они видят в вас не только настоящее, но и будущее, блестящий свет которого хотя скрывается ещё за горизонтом, но лучи которого уже золотят небо. Персы верят, что над головой каждого человека невидимо витает его ангел-хранитель, освещая небесным огнём его путь; вот таким ангелом-хранителем, ваше сиятельство, является для вас их милость.
Потоцкий обнял Софию и, радостно улыбаясь, утвердительно кивнул головой.
Затем Пулаский рассказал коротко, но ясно, всё то, что слышал от Косинского.
— Всё готово, — закончил он свою речь, — нужно только выбрать удачный момент, и этот призрачный король окажется в наших руках, а иноземная власть рассеется, как пыль от ветра. Польская корона украсит единственную голову, достойную носить её, а скипетр попадёт в те руки, которые сумеют победоносно управлять им.
— Вот видишь, мой возлюбленный, — радостно воскликнула София, хлопая в ладоши, — всё то, что я предсказала, оправдывается. Только не следует слишком торопиться; необходимо выждать благоприятный момент, чтобы заряд не пропал даром. Прежде всего нужно узнать, когда и куда выезжает по вечерам король и имеется ли при этом возле него охрана.
— Он почти всегда ездит без охраны, — заметил Пулаский, — так как считает себя вне опасности под защитой России.
— Ну, мы вырвем его из когтей Екатерины, воображающей себя властительницей Польши, — сказала София. — Нужно каждую минуту быть готовым к действию. Граф должен знать весь распорядок дня Понятовского и иметь точные сведения о каждом его шаге.
— У меня есть во дворце преданный камердинер, — заметил Пулаский, — он будет сообщать мне всё. Там вообще тайны не признаются.
— Следовательно, силки поставлены, — воскликнула София, — будем следить, чтобы в них попала птица!
Снова раздались три удара в дверь. Вошёл слуга и доложил:
— Приехал князь Репнин.
София, вскочив с места, воскликнула:
— Он не должен видеть меня.
— Будь покойна! — сказал Потоцкий с беззаботной улыбкой, — мой дом построен с хитростью лисицы. Для посторонних в нём имеется лишь один вход и выход, но для меня их целая сотня, и ни один русский шпион не найдёт их. Попроси князя сюда! — прибавил он, обращаясь к камердинеру, а когда последний вышел, то граф поцеловал руку Софии и проговорил: — пойдём в мою спальню; через коридор, который соединяет эту комнату с твоим помещением, не переступала до сих пор ни одна посторонняя нога.
София поспешила скрыться за портьеру, и вслед за этим раздалось три удара в дверь, которая примыкала к парадным комнатам. Слуга открыл обе половинки, а Потоцкий встал с места и пошёл навстречу посланнику императрицы.
VI
Князь Репнин через ряд парадных комнат прошёл в круглую гостиную графа Потоцкого. Этому преданному слуге Екатерины Алексеевны было сорок семь лет, и он уже успел прославиться, как храбрый солдат в войне с турками и как ловкий дипломат при берлинском дворе. На князе был генеральский мундир с орденом Александра Невского. На его лице выражалась та высокомерная вызывающая самоуверенность, которой Екатерина Вторая требовала от всех своих представителей дипломатического корпуса.
В молодости князь Репнин отличался выдающейся красотой, и его многочисленные любовные приключения служили темой бесконечных разговоров при петербургском дворе. Князь до сих пор ещё сохранил стройную юношескую фигуру, и черты его лица носили следы былой красоты, хотя стали резче, острее. Глаза Репнина смотрели холодно и властно, но, несмотря на это и на то, что его волосы поседели, что до некоторой степени скрывалось пудрой, Репнину нельзя было дать его лет и он всё ещё вполне смело мог считаться красивым мужчиной.
Он вежливо поклонился графу Потоцкому, встретившему его у порога дверей, но во всей его осанке чувствовалось сознание своего превосходства как представителя могущественной монархии, для которой Польша уже казалась одной из отдалённых провинций России. Репнин снял шляпу лишь у порога гостиной и сделал это правой рукой, вследствие чего, как бы случайно, протянул Потоцкому левую руку.
Граф сделал вид, что не замечает высокомерия Репнина, и с непринуждённой, весёлой улыбкой приветствовал его как дорогого, почётного гостя, но совершенно равного себе по положению.
— Сегодня счастливый для меня день, — проговорил Потоцкий, вводя князя в гостиную, — так рано я уже имею удовольствие принимать дорогого гостя. Надеюсь, милый князь, вы мне дадите возможность оказать лично вам какую-нибудь услугу или выполнить какое-нибудь желание императрицы Екатерины Великой, которую моя родина чтит как свою высокую покровительницу.
— Я пришёл к вам и за тем, и за другим, любезный граф, — ответил Репнин, опускаясь на диван, к которому Потоцкий подвинул кресло для себя. — Я получил от моей всемилостивейшей государыня приказ, который совершенно подтверждает и моё желание. Для выполнения этого дела я особенно рассчитываю на вас, граф.
— Я буду счастлив служить вам, — с выражением живой радости, — ответил Потоцкий, — пожалуйста, распоряжайтесь мной.
— Императрица собирается на этих днях покинуть Петербург, — начал князь Репнин, — чтобы встретиться с императором Иосифом и посмотреть свои владения, так распространившиеся в её царствование на фундаменте, заложенном Петром Великим.
— Вот это прекрасно, — воскликнул Потоцкий с сияющими от радости глазами. — Какая величественная картина: глава Германии рука об руку с августейшей владычицей севера! Какая же сила в Европе может поспорить с этим союзом? Но и в этом союзе, — продолжал граф и, как бы забывшись, в увлечении схватил руку Репнина, — наша всемилостивейшая императрица окажется первой. Её светлый ум и олимпийское спокойствие покорять непостоянного, суетящегося императора. Её воля будет признана от границ Азии до самых Альп. О, мой дорогой князь, это лучше всякой битвы. Ум, взор и уста императрицы одержат большую победу над врагом, чем все генералы, вооружённые смертоносным оружием.
— Да, это верно, — подтвердил Репнин с горделивой улыбкой на губах. — Обязанность всех слуг императрицы заключается в том, чтобы облегчить ей эту победу. Плоды победы отразятся и на вашей родине, граф, которой наша всемилостивейшая государыня желает навек даровать спокойствие, порядок и мир.