Страница 36 из 60
Сломанная корзина валялась на боку. Дюк вытянулся на пузе в грязной жиже. Руки были прижаты к бокам, голова вывернута, на вымазанной морде застыло выражение полного покоя и даже умиротворения. Зубы впивались в деревянную ножку оцепеневшего табуретопса.
— Умертвиям делают вставные челюсти? — зачарованно спросила я у ведьмака.
— Никогда о таком не слышал, — судя по всему, он был впечатлен ничуть не меньше моего.
— Учитель. Ванная комната скрипит от чистоты, — Из-за угла дома возник бодренький Нильс, даже успевший переодеться. При виде монстра, грызущего ножку у табуретки, он замер и, не поднимая глаз, пробормотал:
— Мебель они тоже едят?
— У него зачесались зубы, — с иронией ответила я. — Давай устроим банный день, Нильс?
— Вы не заставите меня мыть умертвие, — мгновенно догадался он, кого именно следовало хорошенько поскрести щеткой с мылом. — Хотите еще раз помою ванну? Или лучше поесть приготовлю. Рыбка из тазика очень хочет попасть в котелок… Что угодно, только не мыть монстра.
— Он смердит и грязный, а я не могу его мыть, — пожала плечами.
— Почему?
— Что непонятного? Я девочка, — указала пальцем на себя, а потом показала на Дюка. — Он мальчик.
— Он умертвие, — с отчаяньем воскликнул Нильс. — Которое зачем-то жрет табурет.
— Умертвие мужского пола, решившее слопать табурет, а не нас, — со значением поправила я.
— А верховный? — с надеждой на спасение обратился он к ведьмаку, все еще не осознавая тот факт, что в нашей маленькой общине самый младший житель — существо бесправное.
— Нет, — в обычной манере коротко отказался Фентон.
— Но если монстр меня прикончит? Как я объясню маме, что меня сожрали? Она же взбесится, — не найдя других аргументов, выпалил школяр.
— Он уже табуреткой наелся, — уверила я, не уточняя, что Дюк, похоже, привык к нашим запахам и начал воспринимать, как часть стаи. И за вожака, судя по всему, все-таки была я. Даже не знаю, радоваться или что?
— Мне его правда мыльцем тереть? — охнул он, когда мы с ведьмаком слаженно потянулись из огорода к дому. — Это угнетение чародея чародеем. Дедовщина. Я пожалуюсь в магический совет.
— Обязательно пожалуйся. Отказывать себе в жалобе на жестокого учителя вредно для здоровья, — согласилась я, на цыпочках вышагивая по мокрой глинистой земле. — Только сначала помой умертвие.
— Ты, главное, рядом с ним не делай резких движений, — бросил Фентон, поравнявшись с ним.
— И вообще, Нильс, знающие люди говорят, что тяжело в учении — легко в бою, — подбодрила я, мимоходом похлопав его по крепкому плечу.
— У них просто были другие наставники… — глядя на Дюка, упавшим голосом пробурчал школяр.
Следующий час, сидя за кухонным столом в полной преподавательской гармонии, из окна мы с Фетоном следили за купанием. Оно проходило энергично, в несколько актов. Раздетый до пояса Дюк то и дело сбегал и, мелькая ребристым торсом и намыленной башкой, носился по грядкам за добычей: воробьями, воронами, и один раз зачем-то кинулся за бабочкой.
Размахивая мочалкой и оглашая окрестности бранью, Нильс бросался в погоню. За ним скакал покусанный Йося. И каждый раунд сумасшедших банных ловитков был хорош по-своему. Настоящая драма, комедия и история о борьбе добра со злом на одном огороде.
То Нильс споткнулся и в полете схватил умертвие за ноги, опрокинув то между грядками, а потом повел к бочке, подталкивая в спину и костеря на чем белый свет стоит. В следующий раз табуретопес бросился наперерез Дюку и устроил большую свалку.
Третий побег увенчался-таки успехом. Наш голодный питомец поймал ворону и тут же попытался слопать. Охаживая монстра мокрой мочалкой, школяр отбивал птицу с таким усердием, словно спасал не тварь, как не в себе каркающую по утрам вместо петухов, а королевского павлина, за которого отвечал собственной жизнью.
В общем, не прошло и суток в доме светлой чародейки, как Нильс, вскормленный мамиными булочками, начал материться не хуже, а местами даже лучше, верховного и перестал бояться умертвий.
Если подумать, прекрасный преподавательский результат. Можно писать умные брошюры и делиться опытом с другими наставниками, кому навязали учеников.
На время все смолкло, только доносился плеск воды и тихое недовольное бормотание Нильса. И вдруг он вскрикнул.
— Опять Дюк сбежал? — прихлебнув чай, лениво поинтересовалась я.
Он поднялся из-за стола и выглянул в окно.
— Никого не видно.
Секундой позже с треском открылась задняя дверь. Бледный, как смерть, школяр с лихорадочно блестящими глазами ворвался в кухню.
— Он меня укусил, — воскликнул он, вытягивая дрожащую правую руку. — За палец.
Нам немедленно предъявили укушенный указательный палец с четкими полукруглыми следами от человеческих зубов. В ранках выступала кровь.
Я помогла пострадавшему ученику усесться на стул и сдержанно постучала в дверцы посудного шкафа, прося Петунью отпереть "домик". Видимо, оценив размер трагедии, она открыла нижнюю полку с мятным хмелем.
— От укуса умертвий ведь умирают? — тихо спросил Нильс. — Мне конец, да?
— Нет, — спокойно ответила и, вытащив бутылку из угла, щедро плеснула школяру в чашку.
— А если я превращусь теперь в зомби?
Вообще-то, от укуса умертвия еще никто не превратился в живого мертвеца, но заражение крови никто не отменял.
Никак не комментируя ерундовую байку, которой на занятиях друг друга пугали студенты, я подвинула чашку к парню:
— Выпей.
Не вступая в препирательства, он опрокинул в себя настойку. Глаза мигом покруглели, а бледное лицо налилось нездоровым румянцем.
— Она от укусов? — жалобно выдохнул он.
— От больного воображения, — пояснила я.
— Вижу, вещь достойная. Может, мне тоже подлечиться? — оживился ведьмак. — А то дни какие-то суматошные. Воображение разыгралось.
— Не тяни лапы. — Я хлопнула его по руке. — Это для обеззараживания организма.
— Так мне надо.
— Наскреби в очаге древесного угля и выпей, — отказалась я поить ведьмака любимым ликером. — Сейчас принесу снадобье.
Но после мятного алкоголя в Нильсе проснулось не здоровье, а здоровая подозрительность, и он недоверчиво сощурился:
— А ваше снадобье такое же ядреное? У него срок хранения не вышел?
— Вот и узнаем, — сухо отозвалась я, мысленно уговаривая себя, что с истерящими отроками нужно быть терпеливой и великодушной.
К сожалению, терпения мне никогда не хватало, тем более душевной широты, и внутри уже зарождалось знакомое раздражение. Пока сила воли не подвела, и не возникло острое желание накатить школяру пару успокоительных слов, после которых он бы лег посреди кухни и начал активно умирать, я быстро ретировалась в погреб.
— Вдруг я отравлюсь? — доносился голос обеспокоенного Нильса.
— Школяр, ты же все равно собрался издохнуть. Есть принципиальная разница от чего? — рассудил Фентон.
— Верховный, грешно издеваться над человеком на пороге смерти, — обиженно пожаловался Нильс.
Но тот был душевно глух и к укушенному парню, и к суете, возникшей вокруг его пальца. Ведьмака в свое время умертвие распороло когтями, доказательство отпечаталось на груди тремя длинными шрамами, и то он выжил.
Некоторое время я обыскивала полки, пытаясь найти флакон. Зелье хранилось еще со времен переезда, но в Круэле некроманты не селились, и умертвий не было. У простых горожан пользовались спросом снадобья от самых обычных болезней: мигрени, подагры, бессонницы. Но больше всего я любила варить зелья красоты и преображений, хотя раньше испытывала к ним легкое презрение. Дурой, короче, была. За них очень щедро платили.
Вернее, платили не только за эликсиры, но и за молчание. "Только, чтобы тощая хмарь из дома напротив никогда, ни за что, ни при каких обстоятельствах не узнала. Вы не видели, как она постройнела?"
О том, что та самая соседка каждый месяц покупала зелье для похудания, я помалкивала и согласно кивала. Прикусив язык. Успех торговли вообще сильно зависел от того, умеет ли чародейка хранить чужие секреты.