Герильеро

Добрались ополночь, с утра Вася рассказал родным о своих поисках, те только ухмылялись с видом “Ну мы же говорили!” И только один из подсобников, местный индеец, утешил неудачливого кладоискателя — в горах много похожих мест. А раз наскоком не получилось, надо искать системно и Вася добыл топографическую карту и попытался определиться по ней. Но тщетно — большинство упомянутых в описании ориентиров на ней отсутствовали. От разочарования он даже перечитал еще раз “Боливийские дневники” Че, на этот раз на испанском, и с удивлением понял, что на русский они были переведены отнюдь не целиком — отсутствовали большие куски о действиях партизан летом 1967 года.

Несмотря на наличие в лагере газовых и даже электрических плит, по вечерам ученые, техники, охранники и подсобники предпочитали собираться вокруг очагов, сложенных из самого доступного здесь материала — обломков камней. За время работы экспедиции “каминов” построили аж пять штук и все могли найти себе место по интересам.

Сегодня у костра собралась русская часть экспедиции

— Ну что, вьюнош, тяжело? — спросили из темноты, отгороженной золотыми всплесками огня, голосом профессора Зайончковского.

— Тяжело в учении, легко в гробу! — хохотнул Рома-морпех.

Вася только поморщился — тело все еще страдало от высокогорья, хорошо хоть спортивная подготовка не давала раскисать.

— Тяжело. Дыхалка сбивается, к вечеру как выжатый.

— Это нам еще повезло с районом. Угораздило бы к солончаку Уюми — вот бы взвыли!

— Почему? — как ни устал Вася, но сил на любопытство хватило.

— Там очень сухо, сильные ветра и днем резкое солнце, — объяснил голос профессора. — Через один день в поле трескается и кровоточит кожа на руках, через два на лице, через три воспаляются глаза.

— От сухости?

— Нет, пыль. Ветер поднимает пыль, а она соленая. Ну и солончаки блестят так, что глаза слезятся. И очень высоко, воздух совсем разреженный, ночью адски холодно. Без внешнего источника тепла даже в альпийских спальных мешках колотун.

— Как же там индейцы живут?

— А никак, — Зайончковский явно усмехался, — они там только за солью появляются. Не дураки, полдня там и сразу обратно.

Через неделю руководство экспедиции собрало совещание, на котором выползшие на свет божий камеральщики, переругиваясь и тряся отросшими бородами, тыкали пальцами в карты съемок.

По всему выходило, что обнаружено нечто гораздо большее, чем просто одиночное сооружение, из-за находки которого и пришлось усиливать экспедицию. А тут на картах прослеживался крупный подземный комплекс, причем не весь — заметная часть уходила глубже и дальше, туда, где имевшиеся в распоряжении экспедиции приборы уже не давали достоверных данных. Особенно возбуждал широкий вроде бы тоннель в сторону гор. Во всяком случае, именно так трактовали результаты измерений специалисты.

Профессор Зайончковский говорил ровно, но было хорошо заметно, что он крайне воодушевлен находками:

— Если наши предположения подтвердятся, то мы можем получить доступ к сооружению куда более значительного размера, чем широко известные Пума-Пунку или даже Тиуанако[i]. Во всяком случае, площадь, занимаемая предположительным подземным комплексом, существенно больше. Остается только надеятся, что это не карстовые пещеры или что-то подобное.

— Слишком прямолинейные очертания, это не природный объект, — подал голос один из камеральщиков.

— Вероятно, — подчеркнул голосом профессор. — Но сначала необходимо получить достоверные и окончательные данные. Поэтому нам необходимо изменить программу экспедиции и успеть с доказательствами до окончания полевого сезона.

Последовали полтора часа споров и, наконец, жрецы науки выработали решение — провести локальные раскопки самого близкого к поверхности “входа в комплекс” и попытаться проникнуть внутрь. Если получится — вместе с аппаратурой.

Объем земляных работ прикинули на листочке и прослезились — копать не перекопать. В округе удалось нанять лишь десять землекопов, отчего к делу припахали даже охранников и поваров экспедиции — всех, кто мог поднять лопату земли, а уж Вася попал в числе первых. Наука требовала жертв, а время не ждало.

Инструментальная разведка тем временем продолжала поиски других выходов, а молодые-здоровые, а также не очень молодые, но тоже здоровые развлекались в стиле “бери больше, кидай дальше, отдыхай, пока летит”. За полтора месяца в свободное от рытья время Вася еще пару раз прокатился по дороге к “кладу”, тщательно фотографируя все, мало-мальски подходящее под описание.

Первую камеру вскрыли просто и буднично, когда лопата одного из землекопов провалилась в пустоту. Вопреки опасениям, внутренний объем не завалило и не засыпало за столько лет или, вернее, столетий. Вопреки ожиданиям, ничего не нашли, не считая следов от камнерезных инструментов на стенах. Вопреки консервативной тактике, Зайончковский решил исследовать внутренний объем и попробовать пробиться дальше — ему нужны были “веские аргументы” для научного руководства и, что даже важнее, спонсоров.

Камеру “прозвонили”, как выразился дядя Миша, быстро, всего за два дня. Кусок ровной и вроде бы скальной стенки на деле оказался имитацией и закрывал узкий проход в глубину. Ее со всем тщанием, чтобы не повредить ценный артефакт древней строительной технологии, расколупали и просунули в отверстие эндоскоп с подсветкой.

И снова облом — просто помещение, ни тебе статуй, ни резьбы по камню.

Профессор утешал всех тем, что даже из двух таких пустых залов можно, при должном старании, выжать пяток монографий и десяток грантов, но чувствовалось, что ему нужно нечто более весомое.

Вечером, когда все разбрелись по кострам, дядя Миша переговорил с Зайончковским и убедил его расширить проход, протащить внутрь датчики и провести максимально подробную съемку. В качестве носильщиков дядя миша затребовал брата и племянника, мотивируя тем, что они сыгранная команда. Впрочем, профессор согласился на условии, что с ними отправится один из археологов.

Утром, нацепив налобные фонари и выслушав инструктаж чтобы ни-ни руками, если что обнаружится, они полезли вниз. С приборами управлялся дядя Миша, с кабелями — отец и Вася, от четвертого толку было мало, но он по мере сил помогал.

До тех пор, пока они не нашли вход в третий зал.

Небольшая куча щебня всего лишь наполовину перекрыла вырубленный в скале портал и, влекомый неудержимой жаждой познания археолог устремился внутрь, не подумав о последствиях. Выскочил он оттуда буквально через минуту, сжимая в руке нечто вроде золотой брошки, сунул фонарь в руки оторопевшему Васе и с криками “Самолетик! Золотой самолетик!”[ii] помчался на выход.

Егоровы переглянулись, пожали плечами и осторожно потащили датчики в третий зал. Посередине, на небольшом возвышении стоял невысокий каменный параллелепипед.

— Саркофаг? — спросил Вася

— Не похоже, крышки нет, — ответил отец. — Наверное, ванна.

Примерно до половины ее заполняла пыль, сверкавшая под лучами фонарей изумрудными искорками. И в этой пыли сияли золотые вкрапления — пять… шесть… одиннадцать… нет, двенадцать золотых самолетиков.

Несмотря на то, что зал простоял закупоренным как минимум несколько столетий, затхлости в нем не ощущалось. Скорее, наоборот — свежесть как после грозы, присутствовал даже резковатый запах озона. И слегка покалывало кожу. Но ощущение громадной научной удачи было столь велико, что никто на это не обратил внимания.

— Так, ничего не трогаем, — распорядился дядя Миша, — давайте-ка сюда аппаратуру поближе.

Вася глубоко вздохнул, еще раз глянул на веселые блестки пыли и протянул отцу фонарь, чтобы освободить руки, но внезапно почувствовал легкое головокружение.

Фонарь выскользнул из рук прямо в ванну, пыль взвилась в воздух.

***

На губах было солоно, а в глазах темно. Вася разлепил их, но светлее не стало — мрак окружал его со всех сторон. Неужели он разбил фонарь? Но ведь были еще и налобные… Он резко поднял руку к голове — нету. Видимо, соскочил при падении.