Изгнание

«И ты осмелилась прийти сюда просить помощи! После того, как его уличили в сокрытии замыслов! Поразительная наглость! Невероятная!» ‑ возмущался принявший ее пособник.

Ладен застонала, увидев, что преследующее ее лицо Гульбера совмещается с лицом пособника. Отвечала как в бреду: «Он не скрывал, они подтвердили. Были детские фантазии. Он думал, что…»

«Вот ты и призналась ‑ думал! Тайно от нас. В то время, когда весь эгрегер концентрировал энергию, чтобы помочь нашему Верховному предводителю напрячь мысли и решить проблему, твой муж отделялся от всех и думал в одиночку. Он преступник!»

«Какой же он преступник? ‑ ужаснулась Ладен. ‑ Он…»

«Утаивал мысли, которые принадлежат всем».

«Мысли не могут принадлежать всем. Они ‑ личные».

«Твои, действительно, никому не нужны. А он получал специальные знания, пользовался информацией нашего ведомства ‑ его мысли не могут быть личными. Своими раздумьями в одиночку он ослаблял потенциал эгрегера, что преступно. И показал свое невежество, так как еще не понял, что время гениев прошло, что сейчас только эгрегер, работающий на своего лидера, способен решать труднейшие задачи. Твой муж предал эгрегер и больше не может рассчитывать на его поддержку!»

Окончив разговор, пособник заметил, как бы вскользь, что помочь может только ей лично, выжидающе уставился на Ладен: поняла? согласна? Ладен смерила его уничтожающим взглядом ‑ это все, что могла себе позволить, ‑ брезгливо передернулась и выбежала из кабинета.

«Ну и дура!» ‑ услышала она чей‑то раздосадованный голос.

«Гордячка какая», ‑ дребезжал другой.

Ее укоряли, кололи, терзали сотни невидимо следивших за ней кселензов. Образовавшаяся вокруг Ладен пустота, когда от нее отшатнулись подруги и соседи, была наполнена подсматривающими взглядами, колющими со всех сторон. Походило на то, что Ладен оказалась в каком‑то загоне на виду у всех. Ее разглядывали, подслушивали; к Ладен проникали в мозг, стремясь полюбопытствовать: каково ей? О чем думает? Как мучается? Как сходит с ума? При этом ‑ открыла Ладен с ужасом ‑ никто ни разу не пожалел ее, не посочувствовал ее горю.

И еще одно обстоятельство удивило Ладен: казнили ее, а не Виза, подвергшегося психотрепанации.

«Он свое получил», ‑ ответил кто‑то.

«А я за что должна страдать?»

«А ты не страдай, ‑ сказал невидимка. ‑ Ты привлекаешь нас, потому что остро переживаешь. Это такая редкость! Не увидишь такое ни в одном видео‑сне. Станешь как все, и тут же отстанут от тебя…»

В отличие от Ладен, Биз воспринимал случившееся с легкостью, соответствующей тому возрасту, к которому его сознание было отодвинуто психотрепанацией. Перетерпев изнуряющие послеоперационные головные боли, он радовался, что может теперь просто жить, щуриться на слепящий глаза Зведон, ходить по комнатам. Несколько раз Ладен рассказывала ему, как они полюбили друг друга, поженились и прожили эти стертые из его памяти годы. Они просматривали видеозаписи событий их семейной жизни: вступление в брак, переезд на Юго‑Запад, рождение Гулика, покупку флайера и первые полеты на нем ‑ такие далекие теперь, до боли дорогие дни для Ладен, и абсолютно чужие, лишь непонятно тревожащие для Виза.

«Почему ты молчишь?» ‑ допытывалась Ладен.

«Не знаю… наверное, все так и есть, как ты говоришь. Только я этого не помню. Извини, я устал. Можно мне выйти из дома? Хочу погулять». «Я провожу тебя».

«Я сам».

«Ты ведь не помнишь город».

«Мне будет неудобно с тобой… Скажут: ходит с женщиной, ‑ признался Виз, что стесняется появляться с ней, так как, по его возвращенным в молодость понятиям, гулять он мог только с ровесницами. Уловив испуг и удивление во взгляде Ладен, растерялся. ‑ Я неправильно говорю, да?… Прости меня, я все еще… не понимаю. Мне все время кажется, ты придумываешь какую‑то нелепую сказку про нас, хотя вижу: ты ‑ Ладен из клуба пловчих, только поста… извини, повзрослевшая. И мое тело не мое. Я, кажется, все понимаю, что ты рассказываешь, и не понимаю…»

«Чего?»

«Как это можно лишить памяти? Взять и стереть. А может, здесь, ‑ постучал он по голове пальцем, ‑ были не фантазии, а фактическое открытие, которое не поняли недоучки. И теперь оно пропадает?»

«Ты хотел гулять. Иди», ‑ поторопилась выпроводить его из дома Ладен.

Флобург, как и родной город Биза, утопал в зелени бесконечных многоярусных навесных садов. Собранные в гроздья компактные особняки, вращающиеся на оси по прихоти владельцев, и уходящие под небеса небоскребы размещались на разновеликих возвышенностях вдоль реки, соединенных древними мостами, и на фоне близких гор представляли красивейший уголок Кселены. Жизнь текла здесь размеренно и благочинно. Каждый был на виду не только господствующей над городом станции надзора, но и ее добровольных помощников, от мысленных подсматриваний которых не ускользал ни один* сколько‑нибудь выделяющийся поступок. Каждый знал друг о друге абсолютно все. А если не интересовался, то лишь из‑за притупившегося любопытства, потому что у всех было одно и то же: стандартный набор мебели с небольшими вариациями в отделке и излишествами для богатых, типовые моторсы для поездок и флайеры для полетов, привычный набор продуктов, единые для всех видеопрограммы и видеосны, и как результат всего этого ‑ одинаковость взглядов на все и во всем. Это и предстояло Визу познать.

Первыми, кого он увидел, спустившись на лифте и выйдя из своего высотного дома, были старухи и старики. Прогуливая маленьких детей и всевозможных домашних животных, они в то же время заполняли ментальное пространство нескончаемым перечислением своих болезней и жалобами на лечащих баянн, которые «ничего не знают», сплетничали о владевших высшей властью и завидовали тем, кто перешел в Вечные и сейчас наслаждается новым телом и всеми радостями жизни; осуждали критиканов, из‑за которых слабеет могущество господствующей касты, а старики не могут получить причитающихся благ. Этим дала тему для разговоров его психотрепанация, понял Виз и тут же убедился, что угадал.

«Вот он. Появился! ‑ ненавидяще объявил кто‑то. ‑ Почему его выпустили?» «Он теперь «пустой».

«Вот именно ‑ «пустой». А надо не опустошать их головы, а отрезать, как делали в старину».

«Учили его, учили. А он ‑ критиковать. В утилизатор его!» Виз шел и крутил головой, чтобы понять, кто бросал эти. реп лики, но натыкался на окаменевшие лица с негодующе поджатыми губами и ненавидящими взглядами. Он пошел быстрее, а потом резко свернул с аллеи и побежал через парк, окружавший их высотный дом. Этого нельзя было делать. Все прирученное зверье, увидев убегающее существо, почувствовав его страх, рванулось за ним с воем, визгом, рычанием. За ними кинулись владельцы зверей, и тоже с криками и шумом. Виз бросился в одну сторону ‑ там появился выбежавший на шум клыкастый сербер с тянувшейся по траве цепочкой. Тогда Виз юркнул в куст в другую сторону, но тут подоспела стая и с гомоном, охватывая Биза полукольцом, погнала дальше, все приближаясь к жертве.

Стая настигла Биза у стены противоположного дома. Удар в спину, в голову. Упал. Покатился в комке шерсти, крови, визга, боли. И потерял сознание… Очнулся дома. Над ним склонился седой и морщинистый баянн с маской на лице и в серебристом пылеотталкивающем одеянии. С равнодушием автомата он обрабатывал раны и прикладывал к ним присасывающиеся баночки с проводами, протянутыми к аппарату. В ногах стояла Ладен. Увидев, что Виз открыл глаза, обрадовалась: «Наконец‑то!.. Ты помнишь, что произошло?»

«Помню», ‑ сказал Виз, морщась от проснувшейся и растекавшейся по телу боли.

«Ему лучше не разговаривать сейчас, ‑ сказал баянн и, повернув на аппарате рычажок, мгновенно усыпил Биза. Повернувшись к Ладен, объяснил: ‑ По мере затягивания ран и роста кожи эти баночки отпадут сами. Ночью проснется».,

В вечернем выпуске местных новостей было сообщено о том, что стая прирученных животных искусала кселена. Показали и смущенных владельцев хищников, не обеспечивающих безопасность прохожих. Назвали спасителя. Им оказался сын капитана фаронов Жег. Увидев из окна квартиры бегущую за кселензом стаю, он выхватил из кобуры отцовский парализатор и метко направил луч в сбившуюся кучу тел. Далее говорилось, что одними штрафами нельзя ограничиться: этот случай показывает, что несчастье может повториться, потому что в городе развелось слишком много четвероногих тварей и не предпринимается никаких мер к их сокращению.