Холодная сталь

– Тебе срочно нужно в магазин. Там есть телефон-автомат. Ну, вот. Спеши, родная.

Я вышел на улицу и стал мыть машину, хоть она и без того была чистой. Лучше находиться здесь, чем в помещении.

Разговор у них затянулся. Они прекрасно понимали, что я не олух, и мог заподозрить что-то неладное. Сидят вдвоем и шепчутся. Меня не позвали. Что я должен подумать?

Если они даже не побоялись того, что я могу подумать, то, похоже, Драков уже решил мою судьбу – он постарается не выпустить меня из этого дома. Я на его месте поступил бы точно так же.

Кажется, не напрасны были мои предчувствия, которые я высказал в начале моего повествования. По крайней мере, приговор зреет в эти минуты. По мнению моих судей, мне не стоит доживать до утра. Они постараются прикончить поскорее. Поэтому уже решили не считаться со мной.

Зря они считают меня таким простачком!

То, что они так расправиться способны, мне было хорошо известно.

Я мыл машину и вспоминал, как однажды они уже пытались меня отправить на тот свет…

Когда Филин выстрелил в меня, я упал и потерял сознание. Очнулся уже на берегу. Осторожно приоткрыл глаза и постарался незаметно оглядеться. Шагах в пяти от меня сидел на траве Филин и строгал палочку кинжалом, что-то напевая. Хороший человек! Отличное настроение, и полное спокойствие духа.

Я прислушался к звукам. Вроде бы никого больше поблизости не было. Лодки ихней тоже не было. Значит, Людмилу Петровну увезли, пока я был без сознания.

Только теперь я прислушался к своей ране. И не потому что так страшно было за себя. Страха я никакого не чувствовал. Я хотел узнать, могу ли я еще подняться на ноги, чтобы увидеть ее. Она оказалась права, с этим учителем по-честному не получится. Но если буду жив, я спасу от него Людмилу!

Сердце дробью не задело, стучит себе как молоток кузнеца. Видимо, покрошило ребра, а может, обожгло и пробило мышцы у лопатки. Левая рука была тряпичной. Не истечь бы кровью! Свертываемость у меня хорошая.

Случай не смертельный, подумал я, но малоприятный. Теперь надо понять, зачем остался этот тип? Если б хотел помочь, то перебинтовал бы.

Я осторожно двинулся так, чтоб зажать рану, прижать ее к земле. Хорошо, что ружье было заряжено мелкой дробью, а не каким-нибудь разрывным жиганом. Наши охотники отливали из свинца такую пулю, шли на медведя.

Раз он меня не перевязал, то дано ему задание караулить. Отдам я концы или нет, его не интересовало. Двое остальных торопились доставить хозяину Людмилу Петровну, а уж потом вернутся и постараются меня убрать, чтоб и следов не осталось.

Я угадал тактику. Через какое-то время лодка с Клином и Бульбашом вернулась.

– Ну, как он? – спросил деловым тоном Клин.

– Еще дышит, – ответил Филин, – но полная хана.

– Давай его в лодку, – приказал Клин.

Меня отнесли и положили на днище моей лодки. Теперь для меня было главным не дать понять им, что я все слышу. Я нахожусь в беспамятстве, делайте, что хотите. Если я попытаюсь сопротивляться или просить их, они меня прикончат.

– Куда мы его повезем? – удивился Филин. – В больницу что ли?

– В больницу, – язвительно ответил Клин. – Пусть вылечат. Выздоровеет, расскажет, какой ты хороший.

– Оставили бы здесь, – говорил Филин. – Ружье рядом. Сам застрелился.

– От несчастной любви, – хохотнул Бульбаш.

– А что? – не понимал Филин. – Очень даже похоже.

– Заткнись, – коротко бросил Клин.

Как я понял, они подцепили мою лодку. Завели свой мотор. Чего-то еще медлили. Потом поехали. Остановились, о чем-то переговорили. Подтянули мою лодку к борту своей и рядом со мной положили ружье.

– Зацепи ее за что-нибудь, – приказал Клин, – чтоб в лодке осталась.

Картина становилась ясной. Ружье, конечно же, разряженное. Оно будет в лодке. Я пульнул в себя и вывалился в воду. Я им пока нужен дышащий. Потом следствие определит, что умер уже в воде, захлебнулся.

Благо я догадался и заранее уцепился так за сиденье, чтобы остаться в лодке, то есть под лодкой.

Отъехав изрядно, они и впрямь перевернули мою «Казанку» – лодка узкая, чего там? – и покатили себе, должно быть, насвистывая.

Хорошо, что придурки перевернули лодку круто, под днищем остался воздух. Здоровой рукой я держался за сиденье, которое к бортам было привинчено намертво.

Главной задачей моей было не терять сознания. Когда прошло довольно много времени, а дышать стало совсем трудно, я вынырнул из-под лодки и с большим трудом, но взобрался на днище. Лодка была железной, но не тонула, потому что были приделаны воздушные баки на носу и на корме.

Теперь оставалось ждать и, конечно, не терять сознания. Меня подобрал старый хант. Его звали Прохором.

Он привез меня в свою юрту. Там была его старуха, никого больше не было вокруг.

Я им объяснил, кто я. Прохор, как оказалось знал моего отца. Но до моего поселка он не мог доехать, слишком был стар. Сын уехал в райцентр и, должно быть, загулял с друзьями. Приедет, навестит моих родителей и все расскажет.

– Обо мне никому говорить не надо, – попросил я стариков.

– Зачем болтать? – послушно закивали они и ничего более не стали спрашивать.

А после этого я снова потерял сознание.

Старики выходили меня. Через неделю я чувствовал себя уже более или менее сносно.

Вернулся сын стариков, Николай. Мы с ним были знакомы, учились в школе.

– О-о! – удивился он. – Тебя искали, искали…

Как выяснилось потом, милиция не сразу спохватилась. Сергей с ними завязал дружбу. Сам больше других искал меня. К Людмиле Петровне никого не допускали. Никому не хотелось скандального случая. И местная милиция отчиталась перед вышестоящей честь по чести: несчастный случай, утоп по небрежности.

А когда я предстал пред их очами, струсили до ужаса. Тут же начали закручивать дело. Но Драков был уже в Москве. Искали Важенина Сергея Александровича. А такового не числилось там.

Через год я все-таки попал в армию. Потом пошел в органы. Большую науку преподали мне прислужники Дракова. В большом я перед ними долгу.

Разговор в кабинете Дракова продолжался. Клин долго не верил, что Чума и тот парень, которого Филин подстрелил, был один и тот же человек.

– Его давно раки съели, – не соглашался он. – Показалось тебе, шеф. Чего-то нервы у пас подводят.

– Это он.

– Чудеса да и только! А если он, то почему так долго ошивается между нами? Давно бы расправился. По одному перебил бы.

– Он мстить не намерен. Или не только мстить. И не забывай – Филин и Бульбаш за решеткой. Без него не обошлось. Он подбирается к нам. Но больше всего не мы ему нужны.

По тому, как это сказал Драков и как он посмотрел на стену, за которой находилась спальня жены, Клин понял, о ком идет речь.

Тогда тот парень тоже умыкнул жену Дракова.

– Мы с тобой раззявы, – продолжил Драков. – Нюх потеряли. Стареем. Поверили, что он мента обрабатывает. А он с ним держит связь. И ведь как-то сделал так, что я ему приказал выходить на мента. А вчера?

– Что вчера?

– Ловко вместо себя тебя подсунул и в доме устроился, чтобы ближе быть…

– Если он работает на органы…

– У меня уже нет сомнений.

– Тогда он заподозрит, что мы без него тут говорим. Ушлый, скотина! Надо как-то…

– Боишься, что смоется?

– Я на его месте так и поступил бы…

– Он не сбежит, – почему-то усмехнулся Драков. За стеной слышны были шаги хозяйки. Клин догадался, на что намекает Драков.

– Он ее не оставит, если почувствовал, что я вычислил, кто он.

– Что будем делать? – спросил Клин, готовый тут же спустить курок пистолета.

– Ты его немножко знаешь. Если он на стремени, так просто его не уберешь.

– Это верно. Надо его бдительность усыпить.

– Продумал, как. Вопрос в том, что ни Люда, ни служанка не должны заметить. Подымется такой переполох, не выбраться. А надо нам уйти из дому тихо. Мы уезжаем.

– Понял.

– Сгущаются тучи, Клин. Мы уже под колпаком. Считай, в ловушке. Осталось дернуть ниточку. Тут надо действовать, как минерам. Одна ошибка – и все.