Туманная река 3

— И последняя на сегодня композиция, — заметно охрипшим голосом сказал Маэстро в микрофон, — «Дым над водой».

— Давай про Одессу! — хором вновь взвыл весь зал.

Мы переглянулись, я махнул рукой, и мы вновь затянули танцевальную вещь всего с одним еле-еле сочинённым куплетом и бесконечным припевом.

— Мужики, — после концерта меня остановил какой-то морячок, — я из загранки только вернулся, впервые такое вижу и слышу. Может коньячку, за Одессу маму?

— Не можем, у нас тур лимонадный, — соврал я, — должны по контракту пить только лимонад. Так что без обид!

— Когда снова приедете? — растерялся морячок.

— Когда партия прикажет, — отшутился я, — комсомол ответит — есть!

В гримёрке окончательно стало ясно, что голос Толик минимум на неделю потерял. Ему что-то успокаивающее шептала Лиза. Наташа принесла горячий чай.

— Ты, Толик, конечно, извини, — я присел рядом, — но видать придётся мне девчачью группу создавать. Что поделать, раз ты такой певец бесшабашный.

— Шаляпин! — ляпнул Санька.

Глава 38

Предчувствуя оглушительный успех со спектаклем, Семён Викторович Болеславский пришёл в ДК в воскресенье ни свет ни заря. Ему хотелось ещё раз всё проверить и перепроверить, перечитать финал, который ему очень понравился.

— Гениально, — шептал он, — гениально!

Внезапно в дверь постучали, и в маленький обшарпанный кабинет ввалилась с лихорадочным блеском в глазах исполнительница роли Гали, Юлия Николаевна Семёнова.

— Вот здесь нужно подписать, — сунула она режиссёру на стол непонятную бумагу.

— Что это? — раздраженно спросил Болеславский, которого нервировало, что его отвлекают от творчества.

— В школе требуют доказательства, что я не отлыниваю от внеклассной работы, — учительница ткнула пальцем, куда нужно поставить подпись.

Семён тяжело вздохнул и поставил свою завитушку.

— Где печать? — потребовала дотошная Семёнова.

— У меня её нет, — удивился Болеславский.

— Ах да, чуть не забыла, — Юлия Николаевна выставила на стол из сумки бумажный пакет с пирожками, — если не попробуете, успеха не будет.

— Хорошо, — опешил режиссёр, — я как раз сейчас буду пить чай. Постой!

Учительница литературы внезапно вздрогнула.

— Текст хорошо выучила? — Семён вперился в неё, как на допросе.

— Как Отче наш, — отмахнулась Юлия Николаевна и пошла в гримёрку.

В воскресенье всем ВИА заявились на премьерный закрытый показ «Иронии судьбы». Я к тому же пригласил на просмотр Шпаликова с женой, Натальей Рязанцевой, Тарковского, Кончаловского, Беллу Ахмадулину, пообещал последней, что в постановке будет песня на её стихи. Внезапно на премьеру напросился Юрий Визбор, когда узнал, что в нём будет много бардовских вещей. Само собой обещался прийти и Витюша со своей Татьяной. И всех этих товарищей требовалось встретить, провести на третий этаж, и разместить в малом актовом зале.

Однако первым кого я увидел, была взволнованная директриса Галина Сергеевна Ларионова.

— Семёна Викторовича отправили на скорой в больницу, у него температура, головокружение, — зашептала она, — актёров нигде нет. Сейчас ещё придёт товарищ из министерства культуры. Это же скандал! Чувствую, уволят меня.

Я приобнял готовую в любой момент расплакаться директрису, и погладил её по спине.

— Давайте пройдёмся по гримёркам, может кто-то из актёров всё-таки остался! — предложил я, — может улику, какую найдём.

Так как гримёрки находились за сценой на первом этаже, а спектакль должен был быть на третьем, пришлось немного побегать. В одной комнате мы обнаружили следующую картину. Высоцкий и Шацкая растерянно стояли и читали записку следующего содержания — спектакль переносится на неделю, число, подпись Болеславского, печать из канцелярии.

— Ну-ка, Володя, дай я повнимательней посмотрю, — я пригляделся к округлым буквам, — Семёнова, учительница первая моя, её рук дело.

— Нужно срочно вернуть актёров, — сжала кулачки директриса, — и сдать спектакль комиссии из министерства.

— Придётся проехать по ресторанам, — пророкотал Высоцкий, — Трещалов скорее всего там, я его знаю.

— А кто нам сыграет Галю? — вернула всех «на землю» Нина Шацкая.

Галина Сергеевна плюхнулась на стул и зарыдала.

— Ну, хватит! — махнул я рукой, — нам ведь главное сильно не налажать, подумаешь, актёрская игра подкачает, зато избежим скандала и увольнения.

— Что ты конкретно предлагаешь? — директриса посмотрела на меня зареванным лицом.

— Все мои ребята репетиции видели, — я почесал затылок, — Лиза, наша новенькая, сыграет Галю. Я — Ипполита, все же пьеса моя, слова я почти все помню. Друзей Лукашина в бане изобразят Вадька, Санька и Толик. Блин, Толик же без голоса!

— Может, дворника попросим побыть четвёртым? — глаза Высоцкого азартно загорелись.

— Аха, переоденем буфетчицу Зинаиду, — я от бессилия взлохматил свои волосы, — идея! Я сам буду четвёртым.

— Давай тебе фингал здоровенный нарисуем, — обрадовался поэт.

— Нет, я сяду спиной к залу, накроюсь простынёй, буду изображать пьяного в стельку Павла, который должен лететь в Ленинград, слова его раскидаем на остальных, — я показал, как это выглядит.

— Гениально, — заулыбался Володя, которому однозначно нравились всякие творческие авантюры.

— Сейчас только своих обрадую, что гастроли медленно перетекают из музыкальных в театральные, и все срочно на грим! — я уже приготовился стартовать.

— А кто сыграет моих подруг? — остановила меня Шацкая.

— Наташа и, — я посмотрел на директрису, — ваша, дочь Маша, здесь? Вот и отлично пусть срочно бежит в гримёрку, учит роль! Ведь маму надо спасать.

Директора ДК Строителей, Галину Сергеевну перед началом спектакля била сильнейшая нервная дрожь, она даже для успокоения в буфете выпросила у Зинаиды пятьдесят граммов коньяка, но и это мало помогло. В зрительном зале, к своему удивлению, она заметила пару очень известных людей. Белла Ахмадулина в свитере с большим воротом и знаменитый бард Юрий Визбор о чём-то весело шептались. Представителя министерства культуры, мужчину средних лет, имя которого сразу же вылетело из головы, она посадила рядом с собой. Чуть что буду ему шептать, что все переделаем, все замечания учтём, а через неделю, всё будет в наилучшем виде. Сейчас главное первый акт продержаться и второй простоять.

Виктор Прохоркин театр не любил, но ради дружбы с Богданом, которому был обязан практически всем, он пришёл в сопровождении своей дамы сердца.

— Забыла тебе сказать, — прошептала Татьяна Владимировна своему Витюше, — пока ты был в душе, звонил Федин, председатель союза писателей. Для членства нужно срочно опубликовать твою вторую книгу.

— А у меня второй нет, — растерялся Прохоркин.

— Значит, сляпаем сборник твоих ранних рассказов, — отмахнулась от проблемы Татьяна, — ты понимаешь, что это значит?

— Нет, — Витюша посмотрел в искрящиеся глаза подруги.

— Это значит глупыш, кто-то тобой заинтересовался из ЦК, Федин так просто сам звонить не будет, — редакторша «Пионерки» положила голову на плечо своему очень юному Жюль Верну.

Санька Земакович посмотрел пару минут начало спектакля из-за кулис. Усмехнулся, когда увидел, как Богдан за ширмой, сидя на корточках, подсказывает шёпотом слова Лизе. И прошёлся до гримёрки, где учила текст Маша Ларионова.

— Волнуешься? — спросил он.

— Может быть, — неопределённо ответила она.

— А я стихи сочинил для тебя, — Земакович встал, как бронзовый памятник Дюку в Одессе, — льёт ли тёплый дождь, падает ли снег, я в подъезде возле дома твоего стою.

— И? — не поняла его девушка.

— Всё пока, — улыбнулся Санька.

Тут в комнату залетел Бураков.

— Зёма, обалдуй, нам на сцену пора! — схватил он друга за руку и вытащил из гримёрки.