Туманная река 3

— Богданушка потерпи! — орала прямо в радиоприёмник громче всех в комнате Наташа, — десять минут осталось, потерпи миленький!

— Терпите мужики! — ревел Прохор, — на фронте и не такое терпели!

— Держитесь парни! — хрипел Высоцкий вместе с Вадькой и Толиком.

— Всё в жопу! — крикнул я, когда мы забросили сороковое очко, — тайм-аут!

— Тайм-аут! — накинулся на главного судью, который в принципе был ни в чём не виноват, Корней.

Мы, как пьяные еле доплелись до своей скамейки запасных и повалились прямо на паркет. У меня в груди сердце ухало, как молот в кузнечном цехе, а по вискам била барабанная дробь.

— Сколько осталось тайм-аутов, — просипел Петров.

— Три, — Корней на удивление держался еще молодцом.

— Вот сейчас отдайте мяч мне, — центровой московского динамо встал, — сейчас буду играть я!

— Ты, Петя, совсем уже ебанько? — Юра посмотрел в мутные глаза своего одноклубника.

— А я сказал, что сейчас буду играть я! — Петров схватил Корнея за грудки и начал, что есть силы трясти его, как в пьяной бессмысленной соре.

— Прекратите бл…ь! — крикнул я.

Оба динамовца уставились на меня. Петя точно поехал, согласился я с Юрой, видя его помутневший взгляд.

— Вот чего я не люблю, так это актёра Сашу Петрова, который изображает из себя спортсмена…, - не смог договорить я, потому, что Петров опять заладил свое, что отдайте мне мяч и всё.

Главный судья Вебер дунул в свисток и пригласил команды продолжить финальное рубилово под названием, трое против всех, или все против троих.

— Сейчас дашь мне, — я шепнул Корнею, — я отпасую Пете, глядишь он и успокоится.

Мы встали в защиту, в треугольник, Корнеев и Петров по краям я чуть выдвинулся к линии штрафных бросков. Игроки же в синей форме беспрепятственно, как на параде, пересекли середину поля и сделали пару передач друг другу. И видя, что никто из нас уже не можем встретить игрока с мячом в поле, и что мы уже просто караулим отскок, разом заулыбались. А Джерри Уэст легко и хладнокровно забросил нам со средней дистанции два очка, 40:34. Американцы тут же встали в прессинг. Корней из-за лицевой линии бросил мне на свободное место, я из последних сил ускорился и завладел мячом. Петров с лицом полного отрешения от действительности понёсся в атаку.

— Давай дорогой, покажи цыганочку с выходом! Держи! — и я дал ему точно в руки мяч на ход.

И наш скромняга, и молчун, как бешеный бык повел баскетбольный снаряд, ударяя его в пол, на противоположную половину поля. То, что произошло дальше, лично я никак не мог от него ожидать. Петров высоко выпрыгнул и вонзил баскетбольное ядро в корзину прямо сверху, затем на пару секунд повис на дужках кольца и грохнулся на пол. Вся конструкция, к которой крепился щит, затряслась, завибрировала, и медленно повалилась вниз. Саша лишь в последний момент откатился в сторону.

— Ба-бах! — стеклянный баскетбольный щит разлетелся на сотни маленьких кусочков.

Охотники за сувенирами толпой ринулись на площадку собирать стекляшки. Гениально подумал я, и лег там же, где и стоял прямо на паркет. Двадцать минут минимум у меня есть, выдохнул я.

— Какой захватывающий баскетбольный спектакль! — не выдержал своих эмоций Озеров, — какой спектакль! Дорогие товарищи, это надо видеть. Центровой сборной СССР и московского «Динамо» вколотил мяч в корзину с такой силой, что баскетбольный щит не выдержал и разлетелся вдребезги! Сейчас организаторы, — уже более спокойным голосом продолжил комментатор, — приведут баскетбольную площадку в порядок, заменят щит, а я пока расскажу как…

— Да! — разом заголосили Санька, Толик, Вадька и девчонки, Наташа и Тоня.

— Съели гады! — заорал в избушке ветеран войны Прохор.

Высоцкий схватился за гитару, и со всей силы ударил по струнам.

— Идёт охота на волков, Идёт охота, — зарычал бард, свой новый шедевр, — На серых хищников

Матёрых и щенков! Кричат загонщики, и лают псы до рвоты, Кровь на снегу — и пятна красные флажков.

Владимир Семенович выбил финальный аккорд, и первая струна, не выдержав темперамента, лопнула с мерзким звуком — дзинь.

В комнате повисла тишина.

— Как сильно сказано, — пророкотал Прохор.

После того, как закрепили новый щит с кольцом, наступил в игре самый настоящий перелом. Да, эти два очка, которые вколотил Петя, не засчитали, наоборот, нам выписали технический фол за неспортивное поведение и дали пробить игрокам в синих майках два штрафных броска. Но у меня открылось второе дыхание, и я носился как угорелый, дриблинговал, пасовал и забивал. Разница в счёте, конечно, сокращалась, но так медленно, что я видел отчаяние в глазах американских студентов. Зал просто не переставая скандировал: «У эС эС эР»! Лишь мои партнёры уже еле передвигали ноги.

— Мужики! — твердил я им одно и то же, — у нас есть ещё тайм-аут, и осталось всего двадцать секунд. Нужно ещё немного потерпеть!

Парни неопределённо что-то промычали в ответ. Я посмотрел на табло USSR — USA, 49:48. Эти двадцать секунд хрен кто меня поймает.

— Нужно ещё потерпеть, — пробубнил я скорее себе и пошёл на паркет.

Корней из-за лицевой, как и весь второй тайм выбросил мяч на свободное место, где я был быстрее всех и полетел наматывать по площадке круги.

— Товарищи! — не переставая эмоционировать, в микрофон кричал Озеров, — это победа товарищи! Осталось всего десять секунд! Девять! Восемь!

То, что случилось дальше, мой мозг даже не успел зафиксировать, ступня сама собой «улетела» в сторону, и я беспомощно растянулся прямо на животе. Мяч подхватил американец Робертсон и ринулся на наше кольцо. Он сделал два шага и попал под «шлагбаум», который ему выставил Юра Корнеев. Судья Вебер тут же свистнул два штрафных броска. Я пригляделся к паркету и заметил маленькое стёклышко от разбившегося щита, которое прошляпили уборщики и охотники за сувенирами. Я медленно и угрюмо поплёлся смотреть, как уплывает наша выстраданная виктория.

Афроамериканец Оскар сияя своей белозубой улыбкой, положил сначала один мяч, в нашу корзину, а затем и второй, 49:50!

— Тайм-аут! — заорал я.

Американцы же высыпали на паркет и стали радостно отплясывать и поздравлять друг друга с победой. Трибуны непривычно затихли, кроме болельщиков звёздно-полосатых, которые дудели в дудки и орали такое милое сердцу слово — победа!

— Богданыч, — Корней приобнял меня, — по херу на них. Мы сделали всё, что могли.

— Я такую игру никогда не забуду, — прогудел Петров, — классно бились, мужики. Сильно.

— Пока финальная сирена не прозвучала, надежда есть! — крикнул я, — собрались б…ть! Юра выбросишь мяч сразу на кольцо американцев. Саша и я, мы встаём в центральном круге. Я делаю рывок, вылавливаю мяч и кладу его прямо в яблочко. За три секунды иногда решается целая жизнь! Сделаем это, да?!

— Да-а-а!!! — взревели мы разом, но наш крик потонул в море американского веселья.

— Три секунды до конца матча, 49:50, - Николаю Озерову, как никогда захотелось опрокинуть рюмку горькой русской водки, — какое досадное падение. Но ничего не попишешь, есть еще время для одного точного броска в цель. Обязательно нужно верить!

Швейцарский судья Вебер с большим трудом усадил празднующих победу американцев и передал мяч за лицевую линию Юре Корнееву.

— Не дайте двадцатке бросить по кольцу! — с бровки выкрикнул Пит Ньюэлл, — возьмите его как следует втроём!

Меня тут же плотно зажали, Уэст, Оди и Дишингер. Сашу Петрова караулил центровой Лукас. А Робертсон, который забил два решающих штрафных, мешал сделать нацеленную передачу из-за лицевой Корнею. Юра отступил на два шага назад, рванулся и как метатель диска, запулил мяч через всю площадку. За пару мгновений до этого я, словно мышка выскользнул из американской коробочки и понёсся вылавливать длиннющий пас партнёра. Прыжок и вот он я, красивый, и мяч у меня в руках, и лечу я белым лебедем прямёхонько за плоскость стеклянного щита. Ещё мгновение и моя голова воткнется в зрительские кресла, из которых разбегаются люди.