Страница 28 из 59
Софка балерина, а я неуклюжая утка. Ходить я начала поздно. И чудо было, что вообще начала. Когда мне было семь лет, Эбби в соседней деревне нашла знахарку и стала меня к ней возить. Бабулька была добродушным и светлым человеком, поила меня травками, делала массажи и заставляла ежедневно выполнять упражнения. Ее старания принесли результат. Пусть не сразу, но хромота ушла. К десяти годам я уже вовсю гоняла с пацанами по деревне. Тогда еще, будучи зеленой и наивной, верила, что папка непременно меня заберет. Эбби очень любила повторять, что я тут временно и очень скоро Патрик приедет и увезет меня к сестре. Может, и сама в эту бредятину верила, и меня пичкала розовыми сопливыми сказками. Я ждала…
– Передай папе, что я хожу, что я выздоровела! – просила ее с надеждой в голосе. Тогда я, мелкая пигалица, еще верила в добро и в отцовскую любовь.
– Обязательно передам, Златочка, – гладила меня по волосам и улыбалась.
Но, по ходу, папаше был глубоко плевать, что я там делаю, хожу или ползаю, померла или еще топчу землю. Баблишко подкидывал и считал, что этого вполне достаточно. Так я и жила в деревне, наблюдала за успехами своей сестры, за достижениями Патрика. Его часто показывали в новостях, как мецената и чуть ли не святого человека.
И этот «святой» человек, в своих интервью рассказывал, что у него только одна дочь, Софка. И правда, по документам у меня была другая фамилия, а в свидетельстве о рождении стояло имя левой женщины, а вместо отца и вовсе прочерк.
Патрик появился на пороге впервые через день после моего восемнадцатилетия.
– Едем в город, – бросил холодно. – Шмотки не бери.
И даже тогда я наивно полагала, что папаня одумался, что купит мне новые вещи, и окружит заботой, которой я была лишена все эти годы. Наивная идиотка.
На въезде в город он передал меня какому–то мужику.
– Я не хочу с ним ехать! Когда мы поедем домой? – спросила, хлопая глазами, все еще предвкушая новую жизнь.
– Ты едешь домой, – пробормотал, не глядя на меня, сел в машину и укатил.
Я подумала, что у папани дела, и он поручил своему человеку меня в дом отвезти. А вечером и он подъедет. И мы попробуем наладить наши отношения. Я забуду обиды, а он сделает все, чтобы загладить свою вину. О сестре не думала, ее я недолюбливала, слишком меня грызло, что ей досталось все, а я… росла как сорняк.
Мужик действительно привез меня в место, которое стало мне домом на пять лет… в тюрьму. Отдал конвоирам вместе с моими документами и свалил. Меня тащили по коридорам, я орала, вырывалась, только всем было пофиг. Я была виновата по умолчанию. И мои слова не имели значения.
Потом я узнала, что Софка, празднуя свое совершеннолетие, напилась в хлам, может, не только напилась, но и чего похлеще приняла. Только итог один, она поссорилась со своим парнем и прибила его. Отмазать ее никак бы не вышло, были свидетели, записи камер. Тогда папаша и вспомнил про меня, есть же вторая дочь, ненужная, забытая, выброшенная, вот ее можно и посадить за грехи Софки. А любимая доченька пусть и дальше сверкает на сцене.
Мне впаяли десять лет. Мне дико странно, как могла забыть момент оглашения приговора. Тогда, глядя в лицо судье, тетке с каменным лицом, я чувствовала, как рушится жизнь. Осыпается трухлявыми ошметками к моим ногам. Они забирают у меня молодость, ставят крест на нормальной судьбе. И всем насрать. Я для них никто, пустое место, эта самая пыль под ногами, в которую они превратили мою жизнь.
Папаша позаботился об адвокате. Уверена, мой «гениальный» защитник его рук дело. Мне дали бесплатного прыщавого пацана. Такого зашуганного, что на суде он боялся слово сказать. Мямлил несуразные вещи и мечтал, чтобы это все поскорее закончилось. Я неоднократно просила, чтоб мне заменили адвоката, писала официальные бумажки. Хрен там, они хотели только быстрее упрятать меня в колонию. Меня никто не слушал, моя правда была им невыгодна.
Патрик постарался на славу, улики хорошо подтасовал и свидетелей купил. По версии следствия, я позарилась на богатую и счастливую жизнь Софки, просекла, что мордахи у нас похожи и пробралась на вечеринку, с которой «скромница» балерина очень быстро ушла, так как почувствовала себя плохо. А я подкатила к ее парню, представившись Софкой, и когда он раскусил правду, пришибла его.
Я просила об экспертизах, о более тщательной проверке, умоляла сделать хотя бы ДНК, ведь папаша не признавал нашего родства. Меня не слушали, а на одном из допросов мне намекнули, что если и дальше буду много базарить, то меня превратят в овощ. И я даже не сомневалась – выполнят угрозы, и ни у кого рука не дрогнет.
Эбби ко мне не пустили. Хоть я и знаю, что она предпринимала попытки. Обмолвился один из надзирателей. Она могла подтвердить, что в момент убийства я вообще была в деревне. Но подозреваю, ей просто заткнули рот, она неугодный свидетель и не вписывается в их нарисованную картину. А она старенькая, добродушная и наивная… надеюсь, с ней все хорошо… она выжила. Увы, сейчас, находясь фиг знает где, мне этого не узнать.
Судья вынесла приговор, мой так называемый «защитник» даже слышать не хотел про апелляцию. Так я, зеленая, наивная, оказалась в колонии. Поначалу выживать было трудно, руки опускались, били, прогибали, да чего только не было…
А потом я стала свидетельницей разборок местных мадам, и, увидев блеснувшую заточку, криком предупредила женщину. Позже она сказала, что я спасла ей жизнь. Бет, новая знакомая, взяла меня под свое крыло. Ей было пятьдесят пять, хотя выглядела она на все семьдесят. Редкие, практически выпавшие волосы, она прятала под темно-синим платком, во рту у нее было только два зуба, лицо сморщенное, как печеное яблоко. Но ее боялись, обходили стороной, тут она была авторитетом. Она научила меня выживать, бороться и никогда не сдаваться. Мастерству карточной игры она тоже меня обучила. Ведь перекидываясь в картишки, можно было обеспечить себя неплохими ништячками. В общем, человек, зараза такая, ко всему приспосабливается, и я освоилась. Если ничего не можешь изменить, то надо создать максимально комфортные условия для своего существования. Я осваивала науку, и очень быстро перестала быть девочкой для битья. Конечно, в первые два года, сказывались по большей части не мои заслуги, а покровительство Бет.
Через пять лет моей отсидки в нашей тюряге случился переворот. К нам перевели одну чокнутую бабищу, возомнившую себя крестной матерью всея и всех. Она хотела установить свои порядки, подмять под себя колонию. В итоге начались разборки, драки, бунт. Бет убили. А меня избили до полусмерти. Когда меня доставили в тюремную больницу, на голове не было живого места. И я понимала, что если я вернусь назад, меня, как правую руку Бет, тут же порешат. Выход был один – бежать.
Детали побега до сих пор не вспомнила. Следующие воспоминания – я на улице, в голове пустота, фиг знает, куда податься. Так я начала учиться выживать по-новой. А мой туман в башке оберегал меня от лютого говна прошлого. Если бы не амнезия, я бы первым делом полезла мстить Патрику. Хотя понимаю, это бы снова закончилось для меня еще плачевней.
Но мы все-таки встретились. Судьба, будто насмехаясь, бросила меня под колеса его машины. Был сильный ливень, я брела по дороге, до места ночлега было еще прилично так пилить. Не удержалась, поскользнулась, визг тормозов и лицо мужика, склонившееся надо мной.
– Ты?! Жива?! – смотрит на меня как на призрака.
– Как видишь, чего вылупился, помоги подняться, – огрызаюсь. И в уме прикидываю, как бы с него баблишка поиметь. Ничего в тот момент в душе не дрогнуло. Ни фига не почувствовала. Он был для меня просто мужиком с тугим кошельком, а я была дико голодной, дня три практически ничего не ела.
– Ты знаешь, кто я? – тихо так спрашивает, взгляд настороженный.
– Мне по барабану, кто ты. Ты меня чуть не прибил, и за это заплатишь! – рявкнула.
– Заплачу, девочка… конечно, заплачу, – его рожа резко изменилась, на губах появилась лыба. – Пойдем со мной, расскажешь мне о своей жизни за ужином. И возможно, я сделаю тебе очень заманчивое предложение.