Туманная река 2

— Четырем ветрам грусть-печаль раздам. Не вернется вновь это лето к нам, — пропел я и меня тут же подхватил детский хор.

— Hе вернётся вновь, не вернётся вновь, Hе вернётся вновь это лето к нам.

Егор Палыч откуда-то с галерки мне показал кулак с большим пальцем вверх. Это значило, что переговоры с шефами прошли более чем удачно. Может быть купят нормальную баскетбольную форму, подумал я, пока Тимоха на тромбоне выдал характерную для хита семидесятых сольную партию.

— Пацы смотрите у него настоящие джипсы! — услышал я шёпот пионеров, которых танцы пока не очень интересовали, так как не пробудилась еще в них тяга к противоположному полу.

— Что за джипсы? — отвечал другой мальчишеский голос.

— Эх ты деревня, это штаны, за которыми вся Москва бегает, — отвечал первый.

— Да ну, пошли лучше рыбу ловить, или тебе Ленка нравится, жених? — продолжал гнуть свою линию второй.

— Отвали, — закончил диалог первый голос.

*****

Юрий Корнеев, который лишь ради любопытства заглянул на эти детские танцульки, был немного ошарашен музыкой. Это, конечно, был далеко не его любимый Элвис Пресли, но сам песенный материал был крайне любопытен. Ему очень понравилась первая вещь «Гитары», а песня про клён вообще зашла, как родная. Вот значит какие они «Синие гитары», про которых рассказывал его друг детства буквально день назад.

— Как тебе мой ученик? — к Корнею подошел ассистент главного тренера Конев.

— Михалыча, моего первого тренера, уел, песни поет заковыристые, хочешь сказать, он еще и в баскетбол играет? — усмехнулся Юрий.

— Ну так, немного, — улыбнулся Анатолий Константинович, — в понедельник увидишь.

*****

Последние аккорды «Клёна» утонули в овациях.

— Мальчики! Родненькие! — ко мне обратилась одна из мам, кого-то пионера, — сыграйте «Мишку»! Мишка, Мишка, где твоя улыбка, полная задора и огня!

— Пишите на радио, в программу по заявкам радиослушателей, — с серьезным видом ответил я, — у нас тут все согласованно с министерством культуры СССР. А завершаем нашу сегодняшнюю музыкальную программу песней «Дым над водой»! Посвященную всем кто пережил и в тылу и на фронте нелёгкие тяготы войны.

Петрович, Овсянкин и комсомолка Настя Ермакова с недоумением посмотрели на меня. Парочки на танцполе замерли в ожидании, стоит ли им кружиться в медленном танце дальше, либо попробовать сплясать какой-то нелепый диско-танец. А я решил, если пообещал Коневу исполнить его любимую вещь, то слово нужно держать твердо. И заиграл самый популярный гитарный риф из того моего мира и времени.

— Ту ту ту, ту ту туту, ту ту ту, ту ту-у, — выдала моя гитара на неподготовленные головы слушателей.

Тимоха Овсянкин сориентировался мгновенно, как на баскетбольной площадке, и туже саму музыкальную тему сыграл на тромбоне. Пионервожатая Настя смешно затрясла головой, чтобы уловить ритм неизвестной ей композиции, и подключила к гитарному рифу свой бубен.

— Цыки, бац, цыки, бац — разнеслось над амфитеатром.

— В руинах Сталинграда, нам приказал комбат, Держаться до заката, и нет пути назад! — запел я.

Самоучка слухач Петрович сначала робко, а потом смелее, тоже вступил на своем аккордеоне. И зрители вдруг, повинуясь некому инстинкту всеобщей гармонии, стали хлопать в ритм этой песни.

— Дым над водой, огонь в небесах! — прорычал я, — Дым над водой! — и я снова заиграл простой гитарный риф.

*****

Сотрудник КГБ Миша Андроников, который плелся за гражданкой Марковой от Москвы до самых до ее окраин, на подходе к раскрытым настежь воротам лагеря «Чайка» услышал уже знакомую композицию. И теперь он специально отпустил от себя Маркову подальше, и смешался с толпами родителей отдыхающих пионеров, потому что еще одного провала ему точно не простят. Не такие уж и плохие песни сочиняет этот «гитарист», думал Андроников, продвигаясь в ту сторону, где звучала эта необычная ритмичная музыка. Однако его коллега Сидоров, будь ему трижды пусто, прав, «гитарист» — это не советский человек. Слишком выделяется из коллектива, не такой, как все. Зараза одним словом, которая если ее не придушить в зародыше расползется по огромной стране раковой опухолью.

*****

— Дым над водой, огонь в небесах! Дым над водой! — детский хор, которому никто не дал команду разойтись, сообразил, что можно смело подпевать незамысловатый куплет, тоже включился в процесс творческой импровизации.

Когда песня закончилась, все зрители какое-то время стояли в тишине. Либо убьют, либо зацелуют, подумал я.

— Ура! — заорали родители с пионерами.

— Мальчики! Родненькие! — ко мне вновь подошла та женщина, которая хотела услышать про Мишку и его улыбку, — у меня же отец погиб под Сталинградом! Спасибо вам хорошие мои!

У женщины текли крупные слезы по щекам. А я просто онемел, и не знал что сказать. Вдруг краем глаза я увидел, как на сцену выскочил кто-то в чем-то черном и побежал ко мне. Я развернулся, и тут же на мне камнем повисла моя Наташка. Пионервожатая Настя Ермакова, не ожидавшая таких бурных проявлений чужих чувств на людях, вышла перед нами на край сцены.

— А теперь наш концерт продолжится песней, как здорово, что все мы здесь сегодня собрались! — выкрикнула она задорным комсомольским голосом.

Пока хор детский пионерский пополнялся новыми участниками, мы с Наташей переместились в зрительный зал.

— Нас из дома культуры отправили в неоплачиваемый отпуск, — призналась Наташка, когда первые радости от встречи улеглись, — мы уже пять дней даже не репетируем. Что будет дальше?

— А дальше будет, долгая и счастливая жизнь, — ответил я, когда детский хор запел про изгиб гитары желтой, — сегодня возвращаюсь домой. В понедельник поеду в Лужники, поработаю со сборной СССР по баскетболу, там обещали помочь.

— Пароход отправляется через час, — сказала она, и крепко взяв меня за руку, положила голову мне на плечо.

Тут к нам подсело семейство Симоновых, точнее женская ее часть. Иринка с Наташкой обнялись, как лучшие подруги. Обе еще раз вернулись к проблемам с репетициями и гастролями. А Ксения Федоровна заявила, что на фабрике сейчас тоже не все гладко, зашиваемся в прямом смысле слова, пашут все в три смены. Спрос на джипсы во много раз превышает предложения. Я же подумал, как странно получается, Наташка с Иринкой раньше терпеть друг друга не могли, а сейчас подруги.

Через полчаса праздничный концерт закончился. Деревянный амфитеатр постепенно опустел, родители пионеров засобирались на последний пароход. Я временно оставил Наташку пить чай с вишневым вареньем в медпункте с докторшей Маргаритой Николаевной. А сам понес спортивную форму и прочий спортивный инвентарь в административный корпус. Потом заглянул в кабинет кройки и шитья, где вожатая Настя всю лагерную джазовую банду угощала домашней выпечкой.

— Ты где пропал? — накинулся на меня Петрович.

— А что такое? — удивился я.

— Ну, я же жду, — и аккордеонист выразительно сделал пальцами щелбан по горлу.

— Через минуту вернусь, — улыбнулся я и скрылся за дверью.

Через назначенное время я принес кастрюлю компота с кухни. Еще накануне я заказал кухарке тёте Маше приготовить традиционный для пионерского лагеря напиток из сухофруктов, конечно, оплатив свой каприз из своего кармана.

— Вот Петрович, — сказал я, — все как договаривались, два литра, даже больше. Настойка на ягодах и фруктах, сделанная своими руками, то есть самопал.

Бедный наш музыкант самоучка трясущимися руками приоткрыл крышку кастрюли и принюхался.

— Это же компот! — взревел он, — обманщик!

— Так бы и сказал, что ты на бражку рассчитываешь, — наигранно обиделся я, — я вообще намеки плохо понимаю.

— Ну, Богдашка, этого я тебе никогда не прощу! — Петрович с горя откусил большой кусок ватрушки с картошкой, и активно стал его жевать.

— Прощайте ребята, — сказал я, приобняв Настю и пожав руку Овсянкину.

— В гости еще приедешь? — расчувствовалась пионервожатая.

— Вряд ли, — ответил я и пошел на выход.