Я – Распутин

Я стащил с кровати матрас, бросил его на пол. Сверху положил одну подушку и одеяло. Знаю я придворных… Лягу на кровать – завтра весь двор будет судачить о том, что старец на мягких перинах дрыхнет.

Сон не шел. Я встал у окна, открыл форточку, чтобы померзнуть – старое испытанное средство от бессонницы. Среди деревьев парка светились огоньки, а мне снова начали мерещиться образы: Ипатьевский дом, трупы в шахте, расстрелы княжон, слуг…

А почему я жалею только этих детей? Сколько еще умрет от голода, от пули? Всю Россию спасать надо. Причем ото всех – и от своры великих князей, и от невежества народа, и от войны. Само собой и от Николая. И одному тут не справиться.

Нужна сила, своя, разумная. Союз спасения! Нет, это уже было у декабристов.

Я прошелся по комнате, потер лицо руками.

Люди нужны, и перемены, но никак не резкие. Что с резкими переменами бывает, я, как историк, хорошо знаю. Военный коммунизм и гражданская война мне категорически не нравились. Всякая крутая сволочь вроде Корнилова или Колчака тоже. Николай? Слабый, зависимый правитель, довел страну до ручки. Каков же выход?

Я опять крепко задумался. Может, сделать из полусамодержавной страны, в которую превратилась Россия после манифеста 17 октября, – это тот, который про свободу совести, слова, собраний, свобода союзов и неприкосновенности личности, – приличную конституционную монархию?

Вон сколько их даже в XXI веке было – Швеция, Норвегия, Дания, Голландия, Англия… Та же Япония. И не сказать, что плохо живут. Ну сидит себе на троне король. Или королева. Олицетворяют нацию, ее историю, традиции. А правят – представители текущей элиты. Снос правящей группы не означает сноса страны. Ну, сменилась команда одного зарвавшегося и охреневшего премьер-министра на другую, одна власть ушла, пришла другая. Поправила ошибки, развернула корабль, прущий на рифы, в сторону. Или вообще сняли его с рифов. Чем плохо?

Обратная связь. Вот чем всегда была слаба власть в России. Не любят у нас хоть в Кремле, хоть в Царском Селе получать обратную связь от общества, предпочитают не замечать, а ошибки накапливаются. А потом бац, количество по Гегелю переходит в качество, и все государство летит под откос. После чего семьдесят лет приходится в кровавом поту строить заново.

Я понял, что сегодня никак не заснуть, вышел в коридор. Полутемный дворец спал.

А, нет, бодрствовали лакеи! Стоило мне подойти к двери, как она распахнулась. Рослый голубоглазый парень в ливрее поклонился, посмотрел вопросительно.

– Не угодно ли что вашему… – слуга подбирал мне статус, – степенству? Могу накрыть на стол – разбужу повара.

Выпить было можно. Вина. Или даже водки. Но так и спиться недолго.

– Проводи на крыльцо, не спится.

– Сей секунд.

Лакей приглашающе распахнул вторую дверь, еще раз поклонился. Какой вежливый.

– Как звать?

– Прохор Ефимович Старков.

– Я тоже Ефимович, только Григорий. Выходит, мы с тобой, Прошка, тезки…

Пока шли, я выяснил подноготную лакея, которого приставили ко мне. Выходец из разночинцев, служил сначала в одном из путевых дворцов династии, потом его приметила мать Николая – вдовствующая императрица Мария Фёдоровна. Велела перевести в Зимний. Оттуда Прохор попал в Царское Село. Не женат, но в Рязани живет невеста.

– Это крыльцо с выходом в Цветочный сад, – лакей слегка откашлялся в кулак, смущенно спросил: – Изволите верхнюю одежду доставить?

– Я недолго, – махнул рукой, вышел на крыльцо как был в поддеве.

Снаружи было свежо, шел легкий снежок, похоже, завтра он опять растает. Справа у перил кто-то курил табак.

Я подошел ближе и обнаружил пышущего трубкой Деревянко. Матрос кивнул мне, пробасил:

– Куришь, Григорий Ефимович?

– Нет, – коротко ответил я, но уходить не стал.

Облокотился на перила, всмотрелся в едва подсвеченный Цветочный сад. Тут проектировщики явно сэкономили на электрической разводке.

– Тоже не спится, Ефимыч? – Деревянко пыхнул дымом, облокотился рядом.

– Ночью встану у окна, – решил пошутить я, – и стою всю ночь без сна. Все волнуюсь об Расее, как там, бедная, она?

Матрос закашлялся, потом засмеялся. Выбил трубку в пепельницу.

– А говорили, дикий ты, прям из Сибири в чем был пришел к нам! А ты вона… виршами шпаришь!

– Кто говорил?

– Антриганы всякие.

– Не виляй, рассказывай, раз начал.

– Да есть тут протопоп один, Афанасий, служит при домовой церкви. Как выпили с ним винца, говорил, что никакой ты не старец и не схимник, так, перекати-поле человек, то здесь, то там. Много по монастырям постранствовал, да сколько таких на Руси… Феофана какого-то ругал.

Ясно. Не все в духовенстве довольны интригой, которую придумали Феофан и Сергий.

– Вот и скажи мне, мил человек, святой ты или как? – Деревянко хитро на меня посмотрел.

Этот ушлый хохол в Тобольск с Николаем не отправится. Сбежит из Царского Села, как только царь отречется. Да еще и обворует его.

– Давным-давно жил один человек, – начал я, – такой святости, что даже ангелы дивились. И нарочно сходили с неба, посмотреть: как земной человек может так уподобиться Богу?

Вот и попросили Бога: «Господи, сделай его чудотворцем!» Согласился Господь. Но велел узнать у праведника, какой дар он пожелает. Ангелы спросили человека: «Хочешь исцелять наложением рук?» И ответил святой: «Нет, пусть лучше Сам Господь творит это». – «Хочешь словом обращать грешников к покаянию?» – «То дело ангелов, а не слабого человека. А я помолюсь за грешных». – «Хочешь привлекать к себе добродетелью и тем прославить Бога?» – «Нет, так я буду отвлекать людей от Бога». – «Чего же ты хочешь?» – «Да не лишит меня Господь милости Своей! А с ней у меня все будет». Но ангелы настаивали, и тогда святой сказал: «Я хочу творить добро так, чтобы самому об этом не ведать».

Я замолчал, вздохнул.

– Вот ты какой, Григорий Распутин, – протянул удивленный матрос, – хочешь творить добрые дела…

– Уже творю, – я похлопал Деревянко по плечу и пошел спать.

Но так и не заснул. Все крутил в голове, что да как, куда бежать, что делать.

Революционеров за два года Столыпин и без меня заровняет, до 1912 года, до Ленского расстрела, тишь да гладь будет. Вот и не будем ему мешать, а займемся другим флангом, там черносотенцы. Надо у них православную и монархическую повестку отобрать, вон, христианско-демократическое течение вполне в ХХ веке востребовано. Название, конечно, надо будет другое.

Вот и союзники вырисовываются – правые кадеты да левые октябристы, люди образованные, культурные, им только наглости и решительности не хватало, чего у Распутина – хоть ложкой ешь. Добавить активных, но управляемых православных, и пусть кадеты в Думе сидят, а радикалы на улицах бузят. Но это почти что Гапоновская программа получается… Так и хорошо! Людей его бесхозных под крыло и взять, чего зря организации пропадать. А разбавить… да хоть иоаннитами! Они, конечно, с крышей набекрень, Иоанна Кронштадтского за Христа почитают, но неужто Гришка их в свою веру не обратит?

Решено. В ближайшее время нужны контакты с иоаннитами и с остатками Общества фабрично-заводских рабочих. И написать христианскодемократическую программу.

Никаких радикалов, идем посередке, без революций, постепенно.

И как только соберу хоть каких людей, немедленно создавать легальную организацию – с высочайшего разрешения, разумеется. Мол, видение мне было, только так кровь 9 января отмолить можно.

Глава 4

Утром Прохор принес мыло, зубную щетку и даже по моей просьбе подровнял бороду. Я, невыспавшийся и злой, разглядывал себя в зеркало. Надо что-то делать с прической. И с одеждой. С ней в первую очередь. «По одежке встречают». А провожают не по уму, а по тому, что его заменяет – болтовне. Красиво трепаться мне, дитю XXI века, совсем не трудно. С крестьянами буду по-простому. С аристократами загадочно. Купцы и промышленники предпочитают деловой стиль – тоже что-нибудь придумаю. А я ведь еще владею английским языком! Но решать вопрос с одеждой и штаб-квартирой надо скорее. И с оружием!