Страница 6 из 72
— Да брось… — понятно, что он говорил тогда на эмоциях, а козой я и сама себя чувствую — зачем было опять уходить от столкновения? Да давить его надо было! Но это сейчас я такая умная, а тогда действовала чисто по-женски. На это, скорее всего, и рассчитывали, руководствуясь предыдущим опытом.
— Я что хотел сказать? — кивает Стас, — если следователь докопается до сути, то тебе, скорее всего…
— А разве расследуют? — удивляюсь я, — приехали же только гаишники?
— Нет, потом еще народ подтянулся, ты ж заявила. Так вот: если заведут дело о покушении и дойдет до следствия и суда, то мало ли? Вдруг тебе нужна будет консультация? У меня жена работает в адвокатуре, звони если что. Я оставлю тебе ее визитку, она сама предложила, так что не стесняйся, ладно?
— Спасибо, Стас, и за это тоже огромное спасибо, — влажнеют у меня глаза, — ты чувствуешь себя в ответе за меня, которую спас, да?
— Где-то так, — улыбается он, поднимаясь со стула, — рад, что ты в норме. Я и сам тогда струхнул. Могу только представить — как оно тебе было.
— Сейчас уже никак, — благодарно киваю я, — еще в приемном вкололи что-то такое — все воспринимается нормально, а потом вслед и еще добавили.
— Медики знают, что делают. Отдыхай тогда… лечись. Вот Лизина визитка, — кладет он рядом с апельсином кусочек ламинированного картона, — звони, если что.
— Спасибо. Если понадобится — обязательно.
Иван поднимается с кровати и провожает Стаса до двери, открывает ее для него и протягивает руку для рукопожатия. Они молча прощаются, и Ваня прикрывает дверь. Подмигивает мне:
— Нормальный, оказывается, мужик.
Не подумав, я пытаюсь пожать плечами и кривлюсь. А он командует: — Ложись и спи. Можно мне апельсинку?
И не дожидаясь моего разрешения, забирает апельсин и выходит из палаты.
Мое знакомство с коллективом состоялось очень жарким июльским днем, и выглядела я и чувствовала себя тогда не совсем привычно. Перед этим бабушка настояла, чтобы я вышла, наконец, из образа шаляй-валяя. Как врач-гинеколог, она считала, что в физиологическом плане все должно происходить в свое время, а идеальный фертильный возраст славянской женщины — с 19 до 26–27 лет. А значит, до истечения этого волшебного времени я должна успеть познакомиться с подходящим мужчиной, построить с ним отношения, выйти замуж и родить первого ребенка, а желательно и двух — ни много, ни мало. А тут я такая — не в образе воплощенной женственности, а сплошного разгильдяйства (о, ужас — состаренные джинсы, а уж прорехи на них, а объемные кроссовки!), соответственно и шансов на благополучный исход дела в ее понимании не предполагалось.
Спорить с ней я не стала, хотя и могла бы, потому что считала, что понятие женственности не обязательно подразумевает ношение юбок и платьев. И сама бабушка служила тому ярким примером, потому что почти всегда носила брюки — медицинский костюм на работе, домашку и пижамы дома, ну и в других случаях в основном так же. И выглядела она при этом вполне женственно и гармонично — худощавая, с короткой стрижкой, в очках с тонкой золотистой оправой.
Да, я могла бы поспорить и побороться за то, чтобы одеваться так, как было удобно мне, но не стала. Мы с ней берегли друг друга, потому что остались друг у друга одни. Да и в словах ее присутствовал здравый смысл, все-таки от первого впечатления зависело многое. И выглядеть на первой встрече с коллективом нужно было хотя бы серьезно, потому что до понятия внушительно и солидно мне было еще ой, как далеко. В первую очередь — из-за возраста.
И с бабушкиной подачи на первую встречу с сослуживцами я пошла не в своих бесподобных очках, а в линзах, и не в штанах, а в платье. Очень легком и красивом платье, скромно прикрывающем колени. Светлого песочного цвета и с кожаной цепочкой на талии вместо пояска. Пара расстегнутых пуговок не открывала ничего запретного, но частично спасала от жары. Коричневые босоножки на невысоком каблучке были привычно удобными, а в руках я держала такого же цвета сумочку и прозрачный файлик со своими документами.
Пропуск был выписан заранее, я получила его и расписалась, предъявив паспорт, а потом свободно прошла к кабинету Самсона Самуиловича — в просторечии Сам-Сама. Дородная секретарь пропустила меня туда, где прямо у порога я и встретилась с пристальным и недовольным взглядом шефа. Грузно поднявшись из-за стола, он подошел ко мне, обвел тяжелым взглядом и принял из рук папку с документами. Пройдя в секретарскую, хлопнул ею о стол и пошел к двери мимо меня.
— Пойдемте, Екатерина Николаевна, я представлю вас коллективу. У нас все работают в одном большом помещении, не считая мастерской, само собой, — пыхтел он, спеша по коридору. С его весом и в его возрасте так бегать было неразумно, и я сама попросила его не спешить.
— Вот здесь вы очень сильно правы, — согласился он, — давайте тогда присядем здесь… под фикусом, и я выдам вам все свои категорические требования. Вот, кстати, за этой самой дверью находится ваше рабочее место.
Я согласно развернулась посреди холла к той самой двери, но он остановил меня взмахом руки.
— Во-первых, у нас не приняты лишние разговоры на рабочем месте, и отвлекаться на…
— Самсончик! Только что прошел звонок, которого ты так сильно ждал! — спешила за нами его секретарь. Я замерла, а потом разумно отмерла… да мало ли какие отношения могут быть между людьми? Если они, к примеру, проработали вместе долгие годы? Говорят, в некоторых коллективах складывается просто таки семейная атмосфера. И если это тот самый случай, то о таком можно было только мечтать.
Невразумительно махнув рукой куда-то в сторону космоса, начальник попыхтел обратно по коридору. За ним поспешила секретарь, а я поняла его жест по-своему и немного постояв, решилась, наконец, пройти к своему рабочему месту — меня разбирало любопытство.
Подошла к нужной двери и прислушалась, а потом осторожно нажала на ручку и шагнула внутрь. Тихонько прикрыла дверь за собой и огляделась — помещение действительно было огромным. Все заставлено столами и кое-где — кульманами. Ближе к окнам стоял стол, своим размером превосходивший все остальные и на нем сидел молодой мужчина такой приятной наружности, что я вначале увидела только его одного.
Он был намного старше меня, лет на десять точно, и не то чтобы настоящий красавец — нет. Даже волосы у него были темные, коротко стриженные, а я всегда считала, что мне нравятся блондины с чуть волнистыми волосами. Наверное, встреть я его на улице, прошла бы мимо и не обратила внимания, но только не тогда. Тогда он как раз что-то негромко говорил и улыбался, и вот улыбка у него была просто умопомрачительная!
Возле него толпились остальные сотрудники, которым были категорически запрещены «лишние» разговоры на рабочем месте, и которые априори не должны были отвлекаться от рабочего процесса. А они совершенно определенно отвлекались, потому что сидевший на столе мужчина держал в руках гитару и ласково гладил ее струны, мимоходом извлекая из инструмента тихие мелодичные звуки. А потом с высоты своего насеста он первым увидел меня и улыбнулся еще шире, привлекая ко мне внимание. Удобнее пристроил на коленях гитару и запел, глядя на меня:
— Вы, как сон или виденье,
Вдруг неловко прикоснусь…
Вдруг забудусь на мгновенье
И в отчаяньи проснусь…
Я замерла под взглядами четырнадцати мужиков, как потом выяснилось. И от волнения и по привычке судорожно вцепилась в косу, проклиная свою инициативность. Дождалась бы шефа, вошла, как человек… меня бы солидно представили — путались в моей голове мысли. А потом случилось то, что случилось.
Отложив в сторону гитару, певец легко спрыгнул со стола и пошел ко мне. Расстояние от моей двери до них было достаточным для того, чтобы я успела рассмотреть его. И было в нем что-то такое… надежно устоявшееся и выдержанное, как дорогой коньяк, оформившееся и состоявшееся, а еще очень мужское! Рост, осанка, пропорции тела, разворот плеч, сила и уверенность, исходившие от всей его фигуры, походка, улыбка — во всем было удивительное соответствие и гармония. И это могло принадлежать только ему — такой удачный набор генов, единственно правильный только для него одного. Это была не красота, а что-то другое — более сложное и трудно объяснимое, как, например, очарование сильной личностной энергетики или мужской харизматичности.