Страница 7 из 10
Выйдет пот из бегунца.
Выйдет из белого хлопка – бязь.
Выйдет слово от мудреца.
Я же гляжу на суетный свет
Сто девяносто пять лет.
Расшатались, исчезнуть спеша,
Кости, зубы мои и душа.
Чтоб не упала, в белый шёлк
Завязана моя щека.
Из такого, как я, старика,
Какой же может выйти толк,
Ай, какой же может выйти толк?
Я спел бы, да стал язык мой сух.
Я спел бы, но петь отвык мой дух.
Влаги в сухой траве не найти.
Жира не сыщешь в сухой кости.
У выживших из ума стариков
Не бывает слуха достойных слов.
Хан их в уши свои не возьмёт,
А хан возьмёт – не возьмёт народ.
А если хан с дороги свернёт,
По которой пошёл народ,
Хан пропадёт, попадёт в тупик…
Я уже слышу сердитый шум:
– Ай, какой многословный старик!
Всё говорит, что взбредёт на ум!
Милость явите вашу мне!
Поднесите-ка чашу мне,
Да не расплёскивая мёд…
Лейся, поблёскивая, мёд,
Обожги ты грудь мою,
Откашляюсь и запою:
Послушай, хан Токтамыш, меня!
Если конём наградишь меня,
Дай ты мне молодого коня,
Чтобы не потело седло.
Если птицу дашь для взмёта мне, —
Ястреба дай для охоты мне,
Чтоб торока набивал тяжело.
Шубу мне дашь – да будет черна,
Чтобы не полиняла она,
Пока не износится мех.
Девушку дашь для поздней любви —
Из красавиц её призови,
Чтобы сладок был её смех,
Чтоб, когда она станет вдовой,
Взял её в жены муж другой.
Если мне дашь скотину в хомут, —
Да будет – холощёный верблюд,
Чтоб тысячи вьюков перевёз.
Дашь кобылицу для молока —
Пусть молоко не сякнет, пока
Нашу траву не тронет мороз.
Милость проявите ко мне.
Чашу поднесите-ка мне,
Да не расплёскивая мёд.
Лейся, поблёскивая, мёд!
На Идиль-реке, говорят,
Было властителей пятьдесят.
Был и на Яике хан —
Меньшой среди больших,
Большой среди меньших.
Много лет гляжу я на свет.
Ханом был старый твой дед.
Поборов он брал меньше, чем ты,
Наград раздавал больше, чем ты.
Говорят, говорят: «Слова скажи».
Говорят, говорят: «Стихи сложи».
Но что вам скажу, что вам сложу,
Но что же вам в усладу пойдёт
И что же мне в награду пойдёт?»
Хан Токтамыш тогда сказал:
«Дам я шубу соболью тебе.
Ястреба с колокольчиком дам.
Чтобы скакать по раздолью тебе,
Я тебя награжу конём.
Будешь без плети ездить на нём.
Запечатлён его бег на земле.
Я тебе красавицу дам, –
Не видал такой вовек на земле, –
Моей Ханеке нежней,
Моей Кюнеке милей.
Справа можешь сажать её[26],
Павой наряжать её
И на славу ласкать её,
Если, певец, ты скажешь сперва
О сегодняшнем кравчем слова.
Муж Кубугыл перед тобой.
Что он за муж? Кто он такой?»
С этим хан Токтамыш певца
В шубу бобровую облачил,
Чашу с мёдом ему вручил.
Чашу взяв, не пригубил певец,
Оглядел он ханский дворец.
Двух батыров глаза нашли.
Подал знак, чтоб к нему подошли
Идегей и Кин-Джанбай.
Спросил Кин Джанбая певец,
Сказал, вопрошая, певец:
«Жил-был когда-то хан Тунику.
Много свершил на своём веку.
Кто был ему друг – того любил.
Кто был ему враг – того губил.
Старший из младших владык,
Младший из старших владык
Необозримой земли
Покорство ему принесли.
Когда не смолкали о нём слова,
Когда он сделал набег на Китай,
Старший везир его, Кулатай,
Татского рода глава,
Бесприютного мальчика нашёл,
По степи на коне летя.
Усыновил он это дитя.
Когда приёмыш мужем стал,
Когда владеть оружьем стал,
Поднял он весь татский род,
На Тунику пошёл в поход
И прогнал его, когда победил,
Кулатая на престол посадил.
Ханом сделался Кулатай —
И голову отрубил ему,
Ребёнку, что вырос в его дому,
И Тунику её преподнёс,
Хану вернул престол везирь[27].
Слушай меня, старший батыр!
Я задаю тебе вопрос:
Кто правильнее поступил —
Приёмыш или Кулатай?»
Так отвечал Кин-Джанбай:
«Старший в державе Субра-отец!
В дряхлой оправе Субра-мудрец!
Сто девяносто пять лет
Ты глядишь на суетный свет.
Что я тебе скажу в ответ?
Перед тобой – бессилен я,
Перед тобой – филин я!
Я скажу, что муж Кулатай
Правильно поступил:
Приёмыша он убил,
Законному хану власть вернул».
Тогда на Идегея взглянул
И сказал величавый певец:
«Я не знаю, кто твой отец,
Но ты, не достигший тридцати,
Прославленных сумел превзойти.
Отвечай же мне, Кубугыл:
Кто из них правильней поступил?»
Тут Идегей сказал:
«Старший в державе Субра-отец!
В дряхлой оправе Субра-мудрец!
Много видя, блеснул ты, старик.
Многое зная, сказал твой язык.
Зачем же от мира скрываешь ты
Имя приёмыша-сироты?
Этого не простит тебе мир!
Тимертау звался батыр.
Младший из старших владык,
Старший из младших владык
Унянь – восьмиханной земли
Тунику покорство несли.
Возвысился Тунику до небес,
Китай покорил он, страну чудес,
Стал косо смотреть на свой народ,
Который вознёс его до высот.
Рабством стал бессильных удел,
Сильный рабами завладел,
Край родной стал беден и слаб:
Народ нищает, когда он – раб.
Тунику не держал в уме,
Что народ страдает в ярме.
Но Тимертау-сирота
В каждые входил ворота,
В каждый город, в каждый шатёр
Он сиротские взоры простёр.
Услышал народное горе он.
Бессильных поднял вскоре он.
Он для рабов – дорогой стал.
Для хана – карой строгой стал.
Выгнал он хана Тунику.
Честь и слава за то смельчаку,
Правильно он поступил!
А Кулатай изменил свой цвет,
Он коварным ящером был,
Обезглавил народа слугу!..
Таков, Субра-отец, мой ответ,
А больше сказать не могу».
На Идегея Субра седой
Испытующе взглянул,
Серебряной головой
Одобрительно кивнул
И сказал такие слова.
«И молодая голова
Бывает богата умом.
Можно и в молодой кости
Жирный мозг обрести!»
Древен и величав, и красив,
Поднял чашу с мёдом Субра,
Идегея и Джанбая спросив:
«Эй, из ханской кадки мёд,
Бражный, жёлтый, сладкий мёд!
Батыры, кто будет пить?»
Задумался Кин-Джанбай,
Не зная, как поступить.
Идегей мигом дело решил:
Всю чашу до дна осушил!
«Хан Токтамыш увидел сон.
Он проснулся, сном потрясён…»
Весело воскликнул Субра, —
Старый прорицатель-мудрец:
«Вот он, истинный молодец,
Вот он, оказывается, батыр!
Ты, оказывается, – батыр!
Скажи, подумай, я подожду:
Захочешь выказать хану вражду,
Как ты выкажешь её?
Сослужить захочешь службу ему,
Проявить захочешь дружбу к нему, —
26
Обычай: справа сажают самого близкого человека.
27
Везирь – государственный советник, главный министр.