Сладкий грех. Искупление

— Ты нужна мне, Энрика. Я хочу тебя. Я выбрал тебя своей жертвой. И лучше тебе быть хорошей девочкой, иначе мне придётся тебя убить.

— Сделай это прямо сейчас. Почему тянешь? — быстро выдохнув, шепчу я.

— Потому что моё желание изменилось. Желание и цель не всегда идентичны. Желания живут в своём мире. И этот мир внутри тебя. Ты моё желание. Я не хочу тебя убивать. Хочу оставить тебя рядом с собой. Но дело в том, что…

Слэйн кривит лоб и, резко мотнув головой, отходит от меня.

— Так в чём же дело? — допытываюсь я.

— В нас. То есть во мне. Я никогда не знал, что такое забота. Никто в моей жизни не защищал меня, будучи настолько же физически и морально слабой, как ты, Энрика. Но в моменты, когда ты встаёшь передо мной, чтобы уберечь меня от боли, я начинаю чувствовать зависимость от твоего тепла. Я хочу его. И знаю, что недостоин этого, но я не собираюсь тебя отпускать. Это будет фатальной ошибкой. Я не убил тебя, хотя в моей голове всё кричит о том, что должен это сделать. Каждый раз, когда я смотрю на что-то, окружающее тебя, вижу, как убиваю тебя этим предметом. Так устроен мой мозг. Таким его сделали. Но ты ещё жива, поэтому оставайся такой и дальше. Есть несколько правил, которым тебе придётся следовать, Энрика.

— Ты больной ублюдок. Ты просто болен. — Качаю головой, нажимая и растирая висок. У меня голова сейчас, к чёрту, взорвётся от Слэйна, его слов, присутствия, а теперь ещё и правил.

— Да, я такой, но всё же есть правила. Пока ты будешь находиться здесь, я установлю правила. Я запру тебя на два-три дня, чтобы не навредить тебе. Тебя будут кормить, ты неограничена в передвижениях по этой комнате. У тебя есть ванная комната, одежда, свой кабинет, он расположен за гардеробной. Там ты можешь заниматься. Чуть позже я выпущу тебя, и ты сможешь погулять, осмотреться и насладиться природой. Она здесь прекрасна. Но ты всегда должна возвращаться в дом до сумерек. Как только солнце сядет, ты будешь заперта. Но с наступлением ночи не ищи меня, не выходи из комнаты и не реагируй на то, что услышишь. А также не советую бежать. Если ты это сделаешь, то ничем не поможешь ни себе, ни мне. Я начну охотиться на тебя и когда поймаю, разорву. Ты умрёшь. Окна здесь пуленепробиваемые, их нельзя выбить. Люди работают на меня, поэтому они не помогут тебе спастись. Будешь хорошей девочкой для меня, я открою дверь раньше. Сделаешь глупость, мне придётся показать тебе, что я не шучу. Я никогда не шучу. На этом всё. Ты моя, Энрика. Тебе лучше смириться с этим и признать, что ненавидеть меня ты не хочешь, как и я не хочу тебя убивать. Мы оба в дерьме. И ты нужна мне. Подумай. Завтра поговорим снова.

Слэйн подходит ко мне и целует меня в лоб. Я никак не реагирую, когда он выходит за дверь, и снова что-то щёлкает.

Какого чёрта снова происходит?

Глава 2

Слэйн

Наркотиками в мире называют всё, что касается привыкания. Наркотиками могут быть люди, животные, вещи или жидкости. Если человек подсел на наркотики в виде порошка, жидкости или лекарств, то это не так страшно. А вот если человек подсел на эмоции определённого человека, то здесь возникают трудности. Легко манипулировать сознанием другого человека, пока он не знает правду о том, что им манипулируют. Когда это открывается, то манипулировать становится сложнее, но возможно. Но иногда ты просто устаёшь от манипуляции, потому что понимаешь, что если не применять давления, то ситуация поворачивается к тебе задницей, а тебе очень нравится эта задница. Она притягивает тебя ещё сильнее, чем раньше.

В общем, я в грёбаном аду.

Жить без эмоций довольно весело. Люди применяют огромную силу, чтобы ты ощутил себя дерьмом, а тебе насрать, и ты сдерживаешь смех, пока они тужатся. Они начинают сходить с ума, а ты подавляешь зевок от скуки и ждёшь, когда же жертва перестанет дёргаться. Да… жить без эмоций интересно. Я ненавижу эмоции. Они причиняют мне боль и заставляют на что-то надеяться, показывая, что все мои надежды в прошлом были самообманом. По сути, надежда — это и есть самый жестокий обман в мире. Люди выдумывают себе то, чего нет, верят в это, а потом винят всех вокруг, что всё пошло не по плану. Глупо, но увы… человечество обожает верить и надеяться. Они ненавидят себя за это, но делают всё для того, чтобы снова причинить себе боль. И я тоже в их числе. Тупой ублюдок.

Мой рот приоткрывается, когда по венам растекается прохладная жидкость. Она успокаивает меня. Бросаю шприц в урну и заклеиваю вену. Умываюсь и провожу пальцами по волосам. Ненавижу эту тупую сучку. Ненавижу. Она извела меня. Я уже задолбался бороться за хрень, которую она несёт в мою жизнь.

Сажусь в кресло и просто смотрю перед собой, тупея с каждой минутой от наркотика. Эмоции уходят, остаётся пустота, в которой я жил двадцать лет. Двадцать грёбаных лет.

— Только не говори мне, что ты снова укололся, — цокает Каван. Я перевожу взгляд на соседнее кресло и ухмыляюсь.

— Слэйн, блять, ты же знаешь…

— Заткнись, мамочка. Создай для меня идеальную тишину, — щёлкаю пальцем, показывая на него.

Он закатывает глаза и цокает. Принц хренов. Где же его тупая принцесса? Нет её. Ни одна принцесса не опустится до уровня убийцы, насильника и жестокого ублюдка. Это я о себе, Каван другой. Он считает себя моей совестью. Ему нравится меня спасать, как и Энрике. Они оба спасатели, только у Энрики спасать меня не получается, как, в принципе, и у Кавана тоже. Дело в том, что я не хочу быть спасённым. Иногда хочу… иногда… очень редко, но я не могу себе позволить такую роскошь, иначе меня убьют. А я как бы должен жить. Да, должен. Я не хочу жить, но должен. Я, блять, охренеть как, отупел.

— И что дальше? — нарушает тишину Каван.

— Не знаю, — мрачно отвечаю ему. — Идеи есть?

— Вау, ты обратился ко мне за идеями. Дело дрянь, да?

— Ещё хуже. Энрика в шоке и ни хрена не понимает. Она не верит. Она меня бесит. Какого хрена я делаю, а? — спрашивая, тру руками лицо и ударяюсь затылком о мраморный ободок кресла.

— Ты влюблён, Слэйн, поэтому хрен тебя знает. Я никогда не был в таком состоянии, поэтому… сочувствую. Больно?

— Пошёл ты, — кривлюсь я. Друг смеётся и качает головой.

— В общем, становится всё веселее и веселее. Когда ты расскажешь ей обо всём дерьме, которое её ждёт?

— Убей её. Облегчи мне жизнь. Убей её, — прошу я.

— Ага, я ещё жить хочу. Ты меня прикончишь, когда выйдешь из своего наркотического дурмана. Видишь? Я смирился с тем, что ты выбрал девицу и творишь дерьмо. Ты же осознаёшь, что сам себе создаёшь проблемы на пустом месте?

— Иди на хрен, Каван. Сдохни. — Закрывая глаза, полностью наслаждаюсь тем, как расслабляются мои мышцы. Обожаю это чувство. Мир становится ничтожным. Боли нет. Повсюду мягкие стены. Личная психбольница у меня в голове.

— Я заменю тебя на встречах сегодня и завтра, но тебе придётся выйти в свет послезавтра, Слэйн. И лучше тебе быстрее урегулировать отношения в семье. Они восстали против тебя. Вот их могу убить, если хочешь, — предлагает со смешком Каван. Ему весело. Он, блять, развлекается, наблюдая за мной. Это бесит… уже нет. Поймал кайф.

— Энрика возненавидит меня ещё сильнее. Она моя, ведь так? Она принадлежит мне. Почему всем так сложно это понять? — спрашивая, нажимаю на висок, вспыхнувший от боли. Грёбаные лекарства не помогают. Пятнадцать минут, и всё. Слишком мало.

— Потому что в нормальном мире человек не принадлежит другому только оттого, что ему так хочется. Но ты видишь этот мир иначе, чем они. У тебя есть только «да» или «нет». Ты выбрал «да». Но выбрала ли «да» для тебя Энрика?

— Конечно. Сейчас Энрика будет врать себе, искать сотню причин, почему она должна меня ненавидеть, а затем что-нибудь сломает. Ей надоест, и она поймёт, что я не шутил, и её заперли. Энрика поплачет, снова покричит оскорбления в мою сторону, потому что ей больно не оттого, что я её обманул, а потому что она презирает себя за чувства ко мне. Сколько таких мы видели, Каван? Они поступают идентично. Затем они ломаются и становятся такими, как мы, но азарт исчезает, и становится скучно. Вот тогда я её и убью. Она дойдёт до этого состояния, а у меня больше не будет причин хотеть её. Таков план.