Тафгай 4

— Гооол! — Вскрикнула наша скамейка запасных, а японские болельщики, которые из хоккея понимали лишь то, что в нём можно безнаказанно друг друга толкать и бортовать, разочарованно засвистели.

— Отцепись сука! — Зашипел я на Милтона, так как он всё ещё обнимал мой широкий торс, всё никак не хотел поверить, что шайба в воротах. — Ходэтэ! — Прикрикнул я на него ещё раз, и надо сказать, этот окрик подействовал отрезвляюще.

Сравняв счёт, мы ещё сильнее бросились в атаку, взвинтили темп, но шведы с помощью мелких и более крупных фолов очень уверенно оборонялись. А за две минуты до конца второго периода произошёл вообще вопиющий, за гранью добра и зла, эпизод с моим участием в главной роли.

Саша Мальцев очень красиво протащил шайбу через среднюю зону в зону атаки и сделал пас на левый край, запустив резиновый диск вдоль борта по закруглениям за чужими воротами. Боря Александров, который первым добрался до шайбы, в касание скинул мне её в центр, где я сыграл так, как сам от себя не ожидал. Одним обманным движением убрал защитника, вторым уложил вратаря на лёд. И за какие-то мгновения, когда шайба уже должны была юркнуть в сетку, кто-то из шведов со спины дал по моей клюшке с такой силой, что в руках остался один черенок. Естественно этим черенком по шайбе я не попал и её загрёб себе под пузо, лежащий на льду, голкипер Кристер Абрахамссон.

— Судья! — Взвыл я, ведь, наконец, не выдержала такого судейства моя нервная система.

Однако рефери из США сделал вид, что японцы, которые сидят на верхних ярусах трибун ему гораздо интересней, чем творящийся на льду «беспредел». Что произошло дальше, я запомнил лишь обрывками. Сначала я бежал на судью, расталкивая сынов Одина, посылая их в Хельхейм. Затем кто-то повис на моей спине и голосом «Малыша» заорал, чтобы я успокоился. Потом к Александрову на помощь подоспел «Есенин русского хоккея», поэт «Серебряного века», я покинул родимый дом, голубую оставил Русь и тоже запрыгну на спину. При проклятом царизме, сволота такая, верхом не наездился! Далее на меня навалились и повалили на лёд защитники Куликов и Фёдоров одновременно.

— Кого защищаете, коллаборанты?! Отвалите, причёску помнёте! — Захрипел я, так как мне мешали разговаривать хоккейные краги, что закрывали мой рот. — В раздевалке с вами поговорю. — Всё же сдался я, уже осознавая, что весь мир сейчас остановился в шаге от очередной «Холодной войны».

Но самое обидное произошло дальше, за те две минуты штрафа, что мне выписал ненавистный судья из США Гагнон. Нападающий скандинавской сборной Бьёрн Пальмквист реализовал численное преимущество под самый занавес второго периода и вывел «Трек руну» снова вперёд — 2 : 3.

В раздевалке в перерыве перед последним решающим третьим периодом гробовая тишина провисела всего десять секунд, а потом в помещение ворвался заместитель председателя спорткомитета Виталий Смирнов. Его красное как помидор лицо не выражало ничего хорошего. Он посмотрел на нас как барин на собственных холопов, а потом прорычал:

— Где Бобров?!

Старший тренер сборной действительно где-то задержался, пока мы понурив головы топали по подтрибунному помещению. Но мы и без Всеволода Михалыча понимали, что никакой результат кроме победы нас не устроит.

— Значит так! — Гаркнул на нас чиновник. — После игры со шведами вы должны были получить суточные. Сто долларов за победу над Финляндией и сто, если победите Швецию. Если вы сегодня сольёте, то получите всего 50 долларов. Если сыграет вничью, то 100. Вопросы есть?

— Есть, — я решительно встал и на правах капитана направился к Смирнову, приятно было видеть, как вдруг забздел чиновник от спорта. — Пишите расписку, — рыкнул я, закрыв своим телом выход из раздевалки.

— Чего? — Уже не так борзо пробормотал Смирнов.

— Расписка в том, что по окончании сегодняшней игры, в случае победы, нам будет выплачено 200 долларов США. — Продиктовал я. — Про остальные варианты можете ничего не расписывать. Я ручаюсь, что в третьем периоде мы скандинавов дожмём. Отступать некуда, победа будет за нами.

— Вам моего слова не достаточно?! — Снова включил барина Виталий Смирнов. — Будут деньги. Я сказал.

— А у нас на слова память плохая, — ухмыльнулся я. — Поэтому пишите Виталий Георгиевич не стесняйтесь здесь все свои. Вот у нас и ручка имеется и бумажка чистенькая.

— Рвачи, — пробубнил чиновник, но расписку всё же стал писать.

Странное дело, в перерыве Всеволод Михалыч так и не появился в раздевалке, не толкнул речь о силе русского духа, о стойкости дедов и отцов. Я даже разволновался, вдруг Боброву поплохело от непросто складывающейся игры. И лишь когда мы вернулись на скамейку запасных, то увидели, что Сева Бобров сидит на лавке и смотрит на лёд в одну точку.

— Мужики, дело такое. — Я покосился на тренера. — Хватит Михалыча до инфаркта доводить. Есть одна идея. Шведы сейчас окопаются в защите, им сегодня можно про правила хоккейные забыть, поэтому нам пробить их будет не просто.

— Нужно как-то выманит их на себя, — предложил Саша Мальцев.

— Голую жопу что ли показать? — Усмехнулся Петров.

— Всё гораздо проще, сейчас сделаем проброс, и они сами к нам в зону на вбрасывание приедут. — Подмигнул я команде. — Но такая хитрость проканает от силы раза три не больше. Поэтому сейчас всё и решим. Игорь Борисыч, ты будешь за очередностью выхода пятёрок на лёд следить? — Спросил я у второго тренера Чистовского.

— Я буду, — пробурчал Всеволод Бобров. — План интересный, — грустно улыбнулся наш наставник. — Первая пятёрка пошла.

«Что же случилось в перерыве? — подумал я, встав на точку вбрасывания. — Разберёмся после матча».

— Бляат, сукка, — засмеялся Бьёрн Пальмквист, встав напротив меня.

— Дурак, — пробурчал я, выиграв шайбу и отбросив её своим защитникам.

Далее, как было договорено, мы откатились к своим воротам, но шведы «не пальцем деланные», за нами в зону не сунулись, а выстроили плотный редут в средней зоне. И защитник Юра Фёдоров, видя такой расклад, швырнул шайбу навесом к воротам Абрахамссона. Судьи, конечно, свистнули проброс и назначили вбрасывание у наших ворот. Хоть эти простые правила сегодня соблюдались.