Госпожа Печалей

Венцеслав расправил плечи и вызывающе уставился на дверь:

— Что бы от меня ни потребовали, я приму вызов!

— Посмотрим. — Махьяр двинулся вверх по лестнице, жестом позвав за собой остальных. — Кветка, переведи стих, и увидим, что за чудовище наш Венцеслав.

Кветка изучала резьбу на двери, а Венцеслав наблюдал за Кветкой. Он уже знал, в каком величайшем позоре ему придется признаться. Понимая, что сделанное им ничуть не лучше того, что сотворили остальные. Даже если не принимать во внимание инстинктивное отвращение к трупоедам, чем кладбищенский каннибализм Зорграша хуже его собственного греха? По крайней мере, от преступления склепорожденного пострадали уже мертвые. А от преступления Венцеслава — живые.

— «Жадный до действий, да сам из задир. Гибнет команда, а где ж командир? Кто я?» — Прочитав надпись, Кветка повернулась к Венцеславу. Махьяр тоже.

— Меня только что назначили капитаном, — начал Венцеслав. Он решил, что сохранить хоть каплю уважения к себе можно лишь незамедлительным признанием. — Ну и я, скажем так, жаждал проявить себя. Я возглавил патруль Гробовой стражи, и мы углубились в развалины в поисках укромных местечек, где могут прятаться ночные охотники, бродящие по Восточному Долу. Я понимал, что увел патруль слишком далеко от поселения, но был так самонадеян, так самоуверен, что уводил своих людей все дальше. Мы нашли логово — катакомбы под усадьбой. И, по моему приказу, попытались зачистить склепы. Неупокоенные оказались слишком сильны для нас. Они убили моих солдат, одного за другим. А я спрятался в гробу, чтобы спастись. И лежал там, слушая, как вокруг умирают мои люди. Выжил только я. Когда я вернулся, меня чествовали за храбрость. — Он шагнул к двери, на которой уже светилась призрачная ладонь. — До сего дня я никогда и никому не рассказывал, что случилось на самом деле.

Венцеслав закрыл глаза, на миг вернувшись в те катакомбы. В ушах его звенели крики солдат. Если бы он был достоин звания командира, он никогда бы не повел их туда. Если бы он был героем, он бы погиб вместе с ними.

Венцеслав хлопнул ладонью по светящемуся пятну. И почувствовал, как в пальцы вползает могильный холод. Потом дверь открылась. А он разлепил веки. И сразу увидел, что комната по ту сторону — другая. Там горел свет — бледный, тусклый, но все-таки свет.

— Тут что-то есть, — сказал он Кветке и Махьяру и, не дожидаясь ответа, двинулся вперед. После признания он чувствовал, что должен доказать, что теперь он храбрее, чем был в прошлом. Что он уже не тот командир, который способен бросить тех, идет за ним.

Комната за дверью походила на другие разве что размерами. Вдоль стен стояли высокие канделябры, причем каждый был увенчан прозрачным шаром, внутри которого мерцал бледный свет. Венцеславу показалось, что кто-то запер в этих шарах блуждающие огни.

На полу расстилался богатый ковер с густым пышным ворсом, хотя цвета его и поблекли. Драпирующая потолок ткань ниспадала вниз длинными полотнищами, перехваченными кое-где вмурованными в стены кольцами. Занавеси были тонки и прозрачны, скорее искажая, нежели пряча то, что находилось за ними. Прищурившись, Венцеслав заметил что-то вроде помоста. Он направился туда, отводя полотнища, чувствуя, как они скользят по его лицу. Ощущение неприятно напоминало о затянутых паутиной катакомбах.

— Венцеслав, подожди, — окликнул его Махьяр. Но капитан остался глух к просьбе жреца. Он должен был доказать свою отвагу и вернуть их уважение. Иначе как он сможет командовать?

Наконец Венцеслав добрался до помоста, сделанного, как и арочный проем у входа в цитадель, из блестящего обсидиана. Тринадцать ступеней поднимались от пола к платформе. Капитан разглядел наверху что-то вроде большой чаши из слоновой кости и огромное, похожее на трон кресло, высеченное из розового хрусталя. На троне восседала фигура, задрапированная с ног до головы в черное. Струящееся платье с многослойными юбками, отороченными кружевом, облегало сухощавое тело, лицо скрывалось под густой вуалью.

Венцеслав не знал, сколько времени он стоял и просто смотрел. Ощущение провала щемило сердце. Они зашли так далеко, столько претерпели — и все напрасно. Оракул под Вуалью мертва. И мертва уже сотни лет, избавленная от разрушительного воздействия времени защитой своей цитадели.

— Слишком поздно! — простонал Венцеслав.

И тут его глаза расширились от ужаса. Фигура, сидевшая на троне, встала. Скрытое вуалью лицо повернулось к нему, и он почувствовал, как внимательные глаза изучают его из тени.

— Вы прибыли в точности тогда, когда я вас ожидала, — прозвучал голос, мягкий, как весенний дождь. Оракул под Вуалью приподняла руку в перчатке и поманила Венцеслава. — Подойди и поведай о своей цели. — Она повернулась к Кветке и Махьяру, которые только что выбрались из лабиринта занавесей. — Подойдите все. Давно уже никто не ходил сюда в поисках моей мудрости.

Кветка выступила вперед. В глазах ее тлело подозрение.

— Ты… ты — Оракул под Вуалью?

Облаченная в черное пророчица мелодично рассмеялась.

— Разве я не похожа на ту, кого вы ожидали найти? — Она рассмеялась снова, глядя на них сверху вниз. — Возможно, вы ждали кого-то более величественного? Альвийскую даму в серебре и бриллиантах? Полубогиню такой несказанной красоты, что она вынуждена прятать ее от глаз смертных? — Покрытая вуалью голова качнулась из стороны в сторону. — Увы, это всего лишь я, и, боюсь, я не такова, какой вы ожидали меня увидеть.

— Ты плоть или дух? — спросил Венцеслав, высказав страх, который — он знал — разделяли все они. Живая это женщина — или неупокоенный кошмар?

И вновь раздался смех Оракула под Вуалью.

— Жива ли я? — перефразировала она, вновь опустилась в розовое кресло и огляделась. — Да… полагаю, это своего рода жизнь. И хотя часто она утомительна, я боюсь того, что ждет меня, если я откажусь от нее. — Лицо под вуалью вновь повернулось к Венцеславу. — Когда меня положат в могилу, мои враги обретут власть надо мной. Пока же я остаюсь здесь, в цитадели, я в безопасности. Усталая. Одинокая. Но в безопасности. — Она подняла руку и указала на стоящую на помосте чашу. — Я вглядывалась в тысячи тысяч вчерашних дней, видела несчетное множество стремящихся к концу жизней. Я могу наблюдать за всем, чего у меня никогда не будет. Хотя, если бы не могла, никто и никогда не решился бы прийти ко мне.

— Это правда, — кивнул Венцеслав. — Мы бы не рискнули явиться сюда, если бы не твоя мудрость. Мы пришли…

Оракул под Вуалью подняла руку, призывая его к молчанию.

— Судя по акценту, ты из Бельвегрода, — сказала она… и покачала головой. — Нет, прошло много лет с тех пор, как Утопленный Город был жив. Там, где некогда процветали люди, теперь море, но в этом море есть остров. Место, где потомки исчезнувшей расы теперь ставят свои дома.

— Мы все пришли из Двойных городов, — сообщил Махьяр пророчице. — Милостью и силой Зигмара жизнь строится на руинах.

— Лишь однажды я слышала речь, подобную твоей. — Оракул под Вуалью повела рукой, словно призывая из глубин далекие воспоминания. — Ко двору прибыл посланник из другого Владения. Кожа его была не столь смугла, как твоя, и волосы — золотые, как солнце, а голос — такой же. Слова его были подобны железу — сильные, твердые. Он явился к нам из дивного города Азирхейма и поведал о чудесах и величии Бога-Царя. — Мечтательный голос пророчицы стал печальным. — Он оказался слишком чист для Шаиша. Приспешники Темных Богов таятся и в знатных домах. Однажды ночью они напали на него, спящего. Он одолел восьмерых убийц, но, чтобы выжить, нужно было справиться с девятью…

Оракул под Вуалью очнулась от задумчивости и вновь обратилась к Венцеславу:

— Если вы из Двойных городов, то я могу догадаться о вашей цели. Вы ищете способ защитить свой народ от Госпожи Печалей.

Венцеслав на мгновение растерялся, ошеломленный так открыто объявленной целью их похода и не сразу подобрал ответ.

— Мы действительно пришли за этим, — выдавил он наконец. — В путь отправилась небольшая армия, но Госпожа Печалей напала на нас с ордой ночных охотников. Спаслось лишь несколько человек.