Сливовое дерево

Дойдя до края платформы, Кристина остановилась от спазма в животе. Главную улицу из конца в конец наводнили лошади, повозки, люди. Это шли беженцы, лишь небольшая часть из миллионов этнических немцев, изгнанных с земель в Польше, Чехословакии, Венгрии, где они жили веками, чьей единственной виной было то, что они родились немцами. Теперь они пытались найти новый дом на осколках Германии. Бесчисленное людское шествие вяло текло на запад, извиваясь, словно исполинская змея. Женщины с унылыми лицами, истощенные дети и старики устало плелись сплошным потоком, некоторые с белыми повязками на рукавах, многие с опущенными головами; они тащили свои пожитки на подводах, в детских колясках и ручных тележках. Слышались лишь шарканье ног и скрип сухих оглобель и деревянных колес. Даже дети хранили молчание. На вытоптанных обочинах оставались следы этого массового исхода: осколки глиняной посуды, непарные ботинки, разбросанные вещи из детского чемодана, расщепленные спицы тележных колес, распухший труп лошади. В голове у Кристины прозвучал голос отца: «Война всех делает жертвами».

Она стиснула зубы и присоединилась к шествию. Узкая дорога представляла собой сплошное месиво грязи и навоза и вся была исковеркана тележными колесами и гусеницами танков. Кристина смотрела прямо вперед, стараясь не замечать мглу, висевшую над деревьями, подобно потревоженным духам мертвых. Она силилась представить, что находится в другом городе, далеко от масляно-черного леса, окаймлявшего зеленые поля, далеко от того места, где убили Исаака. Девушка скрестила руки на животе, мечтая стать невидимой и пытаясь не обращать внимания на толпы беженцев, тяжело бредущих рядом с ней.

И все же она чувствовала облегчение оттого, что после долгих дней и ночи в переполненном поезде может размять ноги. К счастью, дождь перестал, но в животе у нее бурлило от голода, а губы пересохли. Хлеб и сливы, спрятанные в карманах пальто, предназначались для отца, и даже если бы она вознамерилась съесть их, то не посмела бы достать еду на глазах у тех, кто тащился рядом с ней. Мать собрала провизию ей в дорогу, чтобы перекусить в поезде, ведь они обе были уверены, что отца, как военнопленного, хорошо кормят. Но после разговора с пожилой женщиной Кристина решила съесть только половину, а остальное приберечь. Если попутчица говорила правду, Красный Крест не допускали инспектировать лагеря, а жителям города Дахау запрещали кормить немецких заключенных под страхом смертной казни. Таким образом, пленных намеренно морили голодом. Отец нуждался в пище больше, чем она. Однако слышать жалобный плач голодных детей было невыносимо.

На окраине города Кристина отделилась от людской реки, перешла по грунтовому тракту фермерские поля и свернула направо на широкое мощеное шоссе со знаком, указывавшим направление к Konzentrationslagar Dachau[99]. Здесь она остановилась и уставилась на указатель, часто дыша и вонзив ноготь большого пальца в запястье.

Затем, закусив губу, поплелась вперед, то и дело останавливаясь, чтобы выровнять дыхание и обрести равновесие, когда мокрая дорога и серое небо начинали кружиться у нее перед глазами. Когда показались сторожевые вышки и ограды из колючей проволоки, Кристина стала смотреть только себе под ноги, осторожно ступая, пока не дошла до широкого булыжного схода. Тогда она немного постояла без движения, собралась с духом и подняла глаза. В конце длинной подъездной дороги, усаженной с обеих сторон рядами высоких елей, находился главный вход в Дахау — массивное цементное строение цвета могильного камня с башней и широкими воротами по центру.

Оно выглядело точно так же, как в тот день, когда она покидала лагерь, только без гигантского орла и свастики над входом. Кристину начало подташнивать. По обеим сторонам от входа стояли джипы и танки; перед закрытыми воротами, покуривая, медленно расхаживали туда-сюда два солдата с винтовками на плечах. Кристина набрала в легкие побольше воздуха и направилась к ним, переступая через железнодорожные пути, пересекающие булыжную кладку. Казалось, она шла назад в прошлое.

Завидев ее, охранники бросили сигареты на землю, сняли винтовки с плеч и преградили девушке дорогу. Один из них, высокий, темноглазый человек с рябым лицом, поднял руку.

— Стоять! — произнес он по-английски. Затем по-немецки: — Вход воспрещен!

Американец говорил с резким акцентом и использовал лексику из верхненемецкого диалекта и других языков, вероятно, нидерландского или норвежского, но по крайней мере Кристина могла его понять.

— Bitte, — взмолилась девушка, — помогите мне.

Солдаты остались глухи к ее мольбе.

— Вам сюда нельзя, — сказал высокий. — Уходите.

— Но мне нужна помощь. Я приехала издалека.

— Это американская база, — ответил охранник. — Сюда допускаются только военнослужащие США.

Второй солдат смотрел на нее угрюмым взглядом. По лицу его ничего невозможно было прочесть.

Кристина сосредоточила внимание на нем, на неровных островках щетины на его юном лице и лилово-серых кругах под мальчишескими голубыми глазами. Она попыталась улыбнуться. Солдат выглядел усталым и грустным, словно и ему доводилось видеть такое, от чего кровь стынет в жилах. Девушка надеялась, что благодаря этому он способен проявить сочувствие, даже если не поймет, о чем она говорит. Кристина двумя руками схватилась за свою сумочку, размышляя, стоит ли сразу сказать правду или дождаться разговора с человеком, облеченным большей властью.

— Я ищу одного пленного, который попал сюда по ошибке, — решилась наконец она.

Высокий солдат закатил глаза и фыркнул.

— Да-да, все вы, немцы, так говорите.

— Но это правда, — продолжала Кристина. — Это мой отец. Он был солдатом регулярной армии, как и вы. Позвольте мне поговорить с вашим командиром, — она стала искать в сумочке солдатскую книжку отца. — Вот, у меня есть доказательства.

Высокий мгновенно направил на нее винтовку.

— Стоять! — закричал он. Лицо его исказилось яростью и страхом. — Брось сумку и подними руки вверх!

Кристина повиновалась. Сердце бешено заколотилось у нее в груди. Высокий держал нарушительницу под прицелом, а молодой в это время взял сумочку и стал ее обыскивать. Он достал оттуда пачку немецких марок и впервые взглянул на девушку с подозрением.

Кристина лихорадочно пыталась сообразить, что сказать.

— Деньги мне дал мой американский жених. Это то, что осталось после покупки билета на поезд. Он тоже солдат. Его зовут Джейк.

— В каком полку служит? — поинтересовался высокий, сверля ее взглядом.

— Я… я не знаю, — произнесла она.

— А может, бросить вас в женский барак? — усмехнулся высокий солдат. — Что, если вы одна из эсэсовских самок-производительниц и пытаетесь спасти своего дружка от виселицы? А дома у вас пятеро маленьких нацистов, и вы хотите вернуть им папашу?

— Nein, — Кристина покачала головой. — Это документы моего отца. Я приехала, чтобы спасти его.

Молодой просмотрел солдатскую книжку герра Бёльца, наморщил лоб и что-то сообщил высокому.

— Он состоял в нацистской партии? — сердито поинтересовался высокий.

— Nein, — повторила Кристина. Она все еще стояла, подняв руки и боясь шелохнуться.

— Врешь! — закричал охранник.

— Bitte, — взмолилась девушка. — Я говорю правду. Вот посмотрите, — она медленно протянула одну руку к другой и отодвинула рукав. — Я была здесь заключенной, видите?

Молодой солдат взглянул на номер на ее запястье и на мгновение, словно в растерянности, опустил глаза. Он снова что-то сказал товарищу.

— Мы пропустим вас, а там пусть кому надо разбираются, что с вами делать, — наконец решил высокий. Он отступил в сторону, все еще направляя винтовку на Кристину.

Молодой солдат открыл ворота и провел ее в лагерь. С противоположной стороны ждал другой солдат. Юноша что-то ему объяснил, отдал Кристине сумочку и кивнул. В знак благодарности она выдавила из себя слабую улыбку. Новый солдат повел ее в лагерь, крепко стискивая винтовку и краем глаза наблюдая за девушкой.

99

Konzentrationslagar Dachau — концентрационной лагерь Дахау (нем.).