Сливовое дерево

Ее обыскали, и небритый потащил ее через КПП, а затем через территорию базы в приземистое кирпичное строение слева от диспетчерской вышки. Внутри за столом сидел офицер, склонив лысеющую голову над ворохом карт и документов. Солдат обратился к нему, и он поднял взгляд. Щеки и лоб американца были бледными и шишковатыми, словно облепленные овсяной кашей.

В глазах его выразилось удивление. Офицер встал и подошел, слушая доклад солдата, затем сел на край стола и, сложив руки на груди, стал изучать Кристину.

— English? — осведомился он.

Кристина потрясла головой. Офицер еще некоторое время ее рассматривал, словно пытался прочитать в ее уме злокозненные намерения, потом сказал что-то небритому солдату. Тот козырнул и вышел. Офицер отодвинул от стены стул, проскрежетав его металлическими ножками по бетонному полу, и дал знак Кристине сесть. Она повиновалась. Руки и ноги у нее дрожали, и девушка раздумывала, слышит ли американец, как стучит кровь у нее в висках. Когда офицер вернулся к столу, она прочистила горло, чтобы привлечь его внимание. Он, удивленно подняв брови, взглянул на нее.

Она отодвинула рукав кофты, показав номер на запястье, и произнесла:

— СС.

Офицер помрачнел и сдержанно кивнул.

— Father, — продолжала Кристина.

— Father? — переспросил он, в замешательстве сдвинув брови.

Она кивнула, приложив руку к сердцу.

— Джейк, — проговорила она, браня себя за то, что гребла всех американцев под одну гребенку и не узнала его фамилии. Возможно, не поверь она дурным слухам и согласись на дружбу с ним, Штефан был бы уже за решеткой.

В это время небритый солдат вернулся в сопровождении светловолосого мужчины в гражданской одежде, на чьем лице при виде Кристины вспыхнуло удивление. Потом на губах у него зазмеилась самодовольная удовлетворенная улыбка. Девушка похолодела.

Это был Штефан.

— Так-так, и кто это у нас тут? — спросил он.

Кристина воззрилась на офицера с бугристым лицом, надеясь передать взглядом обуявшие ее страх и ярость. Она встала, снова отодвинула рукав, выставила вперед запястье и указала на Штефана.

— Это эсэсовец! — дребезжащим от ярости голосом воскликнула она. — Он из Дахау!

— У тебя ничего не выйдет, — ответил Штефан со спокойным выражением лица и звериным ликованием во взгляде. — Эти люди мне доверяют. Я сам пришел к ним и предложил услуги переводчика. Я им больше не враг.

Офицер что-то сказал Штефану. Кристина поняла лишь «СС». Штефан покачал головой и произнес по-английски целый монолог, жестикулируя и указывая на девушку. Как это нелепо: они поверили убийце только потому, что он говорит на их языке. Девушка разобрала слова «еврей», «Дахау», «семья», «отец», «мертв». Американцы несколько раз вздрагивали, словно им было больно слышать какие-то подробности из рассказанной Штефаном истории.

— Nein, nein, nein, — настаивала Кристина, чувствуя поднимающуюся в груди панику. Она снова указала на Штефана, ударила себя кулаком в живот, изображая движение ножа, и произнесла:

— СС. Father.

Штефан приложил палец к виску, сделал круговое движение и присвистнул. Офицер взглянул на Кристину с жалостью. И вдруг она все поняла. Он рассказал им, что вся ее семья погибла и она сошла с ума от горя.

Больше Кристина сдерживаться не могла. Она набросилась на Штефана, занесла кулаки над его головой и стала колотить негодяя в челюсть, в виски, по шее.

— Что ты сделал с моим отцом? — кричала она.

С той же легкостью, как если бы он боролся с младенцем, Штефан схватил ее за руки и обездвижил их. Кристина вырывалась, пытаясь отцепить его сильные пальцы со своих запястий. Небритый солдат оттащил ее, посадил на стул и крепко вцепился ей в плечи, придерживая, чтобы девушка снова не вскочила. Кристина часто дышала, жилы на ее шее напрягались, когда она пыталась встать. Как бы она хотела вырвать Штефану сердце!

— Тихо, любовница еврея, — мягким голосом проговорил злодей, словно пытался ее успокоить. — Ты сама даешь им доказательства того, что я о тебе рассказал.

— Где мой отец? — закричала она снова. Слова застревали у нее в горле.

Штефан сказал что-то солдату, и тот неохотно отпустил ее. Крепко ухватившись за деревянные подлокотники стула, Кристина подавила желание снова вскочить с места. Однако мерзавец был прав: она должна держать себя в руках, иначе американцы ни за что ей не поверят.

— А ты думала, твоя выходка в церкви останется безнаказанной? — Штефан опустился перед ней на колени, изображая на лице фальшивую сердечность. — Я ведь тебя предупреждал.

— Bitte, — попросила она. — Скажи мне, где Vater.

— Дай-ка подумать. Полагаю, он дает показания насчет своего участия в военных преступлениях. Да, именно так. Я что-то такое слышал.

— Дает показания? Кому? Он не делал ничего противозаконного! Теперь распоряжаются американцы, а не ты со своими дружками из СС!

Штефан встал и что-то сказал офицеру, тот кивнул, плотно сжав губы, словно беспокоился о ее состоянии.

— Ты права, — кивнул Штефан, — теперь распоряжаются американцы, и они держат эсэсовцев и солдат вермахта в одинаковых условиях в Дахау.

Кристина оторопела.

— В Дахау?

— Ja, и именно туда направляется твой отец, потому что ты не умеешь держать рот на замке.

— Но все непременно разъяснится! — закричала Кристина. — Они узнают, что папа был простым солдатом, и отпустят его! — она взглянула на американцев, которые взирали на нее так, словно слушали, как врач рассказывает пациенту о смертельном диагнозе.

Штефан покачал головой, как будто во второй раз сообщал плохую новость, его спокойная уверенность была столь же безошибочной, как и сине-стальной цвет глаз.

— А разве я не упомянул, что моя старая униформа отлично ему подходит? Вплоть до размера сапог. Трудно ему будет оправдаться.

— Но отец не сделал ничего дурного! — воскликнула девушка. — Я поеду в Дахау и расскажу американцам, кто на самом деле военный преступник!

— Давай-давай. Сейчас все немцы под подозрением, пока не будет доказана их невиновность. В Дахау есть и женские бараки. Может, мне повезет, тебя запрут там, и всем моим проблемам конец. Не забывай, что сила на моей стороне. Я брошу твою мать и братьев в какой-нибудь подвал, и американцы никогда их не найдут. Эти старые города изобилуют подземными ходами, а переулки да дома — чистый лабиринт. Так что можно сгноить человека заживо. Как должна была сгнить ты.

Кристина смотрела на него, и ненависть вскипала в ее груди.

— Джейк? — она сделала еще одну попытку, взглянув на офицера. При упоминании американского имени лицо офицера омрачилось, и он сказал что-то Штефану.

— Теперь он думает, что ты хочешь навредить одному из их людей, — сообщил ей Штефан. — Американским солдатам строго запрещено общаться со взрослым немецким населением. Он спрашивает, знаешь ли ты, что все проживающие в зоне оккупации немцы от четырнадцати до шестидесяти пяти обязаны, под угрозой тюремного заключения или лишения продовольственных карточек, зарегистрироваться для прохождения принудительных работ.

Кристина кивнула, притворившись, что соглашается. Все равно она никуда не пойдет с американцами, особенно если здесь Штефан. Офицер подошел к стене за столом, взял с полки штук пять консервных банок, положил их в полотняный мешок и протянул девушке. Мешок повис между ними, как мертвое животное. На трясущихся ногах Кристина встала и взяла его, не отрывая пылающего гневом взгляда от Штефана.

— Не знаю как, — сказала она ему, — но я заставлю тебя заплатить за все.

Штефан подался было к ней, чтобы обнять, но она оттолкнула его и плюнула ему в лицо. Офицер с сердитым видом встал между ними и знаком велел Кристине уходить. Небритый солдат взял ее за плечо и вывел из здания.

Он буквально потащил ее по территории авиабазы. Кристина прижимала мешок к груди, пытаясь сообразить, что делать дальше. Она краем глаза поглядывала на провожатого, раздумывая, может ли тот ей помочь. Лицо его было решительным, брови сурово сдвинуты.