Страница 9 из 20
Теперь нахмурился уже Хазан.
– Понимаю.
– Боюсь, что нет.
– Простите меня, Ваше Высочество, но каким образом ее кровь может нас обеспокоить? Насколько вам известно, Огненное Соглашение дарует джиннам право на…
– Я прекрасно осведомлен о наших законах, Хазан. Меня занимает не только ее кровь, но и то, как она себя вела.
Брови Хазана поднялись.
– Я ей не доверяю, – резко повторил Камран.
– А разве вам нужно ей доверять, сир?
– Что-то в этой девушке было не так. Она держалась словно благородная.
– О. – Брови Хазана поднялись еще выше, в его глазах промелькнуло понимание. – И в свете недавно проявленного дружелюбия со стороны Тулана…
– Я хочу знать, кто она.
– Вы полагаете, что шпионка.
То, как министр произнес это, словно решил, что Камран бредит, опечалило принца.
– Ты не видел того, что видел я, Хазан. Она обезвредила мальчишку одним взмахом руки. Вывихнула ему плечо. Ты не хуже меня знаешь, насколько туланцы дорожат джиннами за их силу и быстроту.
– Безусловно, – осторожно проронил Хазан. – Однако я хотел бы напомнить вам, сир, что ребенок, которого она обезоружила, был слаб от голода. Его кости мог раздробить и сильный порыв ветра. Больная крыса могла одолеть его.
– Все равно. Найди ее.
– Служанку.
– Да, служанку, – раздраженно повторил Камран. – Она сбежала, когда увидела меня. Она смотрела на меня так, будто знала, кто я.
– Прошу прощения, сир, но я думал, что вы не разглядели ее лица.
Камран издал глубокий вздох.
– Может быть, министр, тебе следует поблагодарить меня за то, что я поручил тебе такое задание? Если, конечно, не хочешь, чтобы я поискал тебе замену.
Губы Хазана дрогнули; он поклонился.
– Я рад, как всегда, быть к вашим услугам.
– Скажи королю, что я должен принять ванну перед нашей встречей.
– Но, сир…
Камран зашагал прочь, и звук его удаляющихся шагов снова огласил просторные залы. Гнев начал разгораться опять, неся с собой влагу, затуманивавшую взор и приглушавшую звуки.
И все же жаль, что тогда Камран не стал анализировать себя. Он не заглядывал в щели своего любопытства, гадая, какие еще чувства могут скрываться под оболочкой неизменного гнева, и ему не приходило в голову, что, возможно, он испытывает нечто вроде смутного горя, а потому принцу не казалось необычным представлять в этот момент, как его меч пронзает чье-нибудь сердце. Камран был настолько поглощен этой фантазией, что даже не услышал, как его окликнула мать: ее украшенная драгоценностями мантия, поскрипывая сапфирами, волочилась по мраморному полу вслед за ним.
Камран редко прислушивался к голосу матери, пока не становилось слишком поздно.
6
Утро, помимо всех прочих событий, разочаровало Ализэ. Она принесла в жертву целый час сна, смело встретила зимний рассвет, едва избежала покушения на свою жизнь и в конечном итоге вернулась в Баз Хаус с одним лишь сожалением, желая, чтобы карманы ее были такими же тяжелыми, как и мысли.
Она несла в руках этот неудобный сверток, пробираясь по сугробам, пока не очутилась у входа для слуг в поместье лоудженского посла, где с трудом пролепетала замерзшими губами причину своего визита. Белобрысая экономка вручила дрожащей и усталой Ализэ кошелек с деньгами, и та допустила ошибку, пересчитав монеты только после сдачи заказа. А потом, совсем забывшись, осмелилась возразить, что здесь произошла какая-то ошибка.
– Простите меня, госпожа, но тут только половина того, о чем мы договаривались.
– Хм… – хмыкнула экономка. – Остальное ты получишь, как только моя госпожа решит, что платье ей понравилось.
Глаза Ализэ округлились.
Возможно, если бы ее юбки не были скованы инеем, грудь не раскалывалась от холода, а губы не онемели настолько сильно, – или может, если бы ее ноги не потеряли всякую чувствительность, – то Ализэ бы вспомнила, что ей следует прикусить язык. Она кое-как сдержала возмущение и только чудом осталась спокойна.
– Но ведь госпожа Худа может решить, что платье ей не нравится, просто чтобы не платить, – заметила она.
Экономка отпрянула, словно ее ударили.
– Поосторожнее со словами, девчонка. Я не потерплю, чтобы кто-то называл мою хозяйку непорядочной.
– Но ведь вы понимаете, что это нечестно… – произнесла Ализэ, поскальзываясь на ледяном порожке. Она ухватилась за дверной косяк, чтобы не упасть, и экономка отшатнулась еще дальше – на этот раз с нескрываемым отвращением.
– Вон, – прошипела она. – Убери свои грязные руки от моей двери…
Испугавшись, Ализэ отскочила назад, почти наступив на еще один кружок льда, оказавшийся слева от нее.
– Госпожа Худа даже не позволит мне войти в дом, – заикаясь, пролепетала она, дрожа всем телом от стужи. – Она не позволит мне сделать ни одной примерки – платье может не понравиться ей по любой из причин…
Дверь перед ее носом захлопнулась.
В этот момент Ализэ почувствовала резкую боль в груди, от которой стало трудно дышать, и это ощущение не покидало ее весь день.
Девушка снова нащупала маленький кошелек, что лежал в кармане ее фартука и касался бедра. Она вернулась в Баз Хаус с запозданием, поэтому убрать заработанные деньги в более надежное место не успела.
На обратном пути мир начал оживать, каждое новое пробуждение в Сетаре отпечатывалось на свежевыпавшем снегу. Улицы города охватила подготовка к Фестивалю зимних роз, и, хотя Ализэ нравился пьянящий аромат розовой воды, разлитый в воздухе, время, остававшееся до того, как колокол прозвонит на работу, она предпочла бы провести в тишине. В тот момент Ализэ не знала, что желанная тишина может не наступить вовсе.
Когда часы пробили шесть, девушка уже была на кухне с метлой в руках; она тихо стояла в тени, придвинувшись так близко к огню, как только могла. Все остальные слуги Баз Хауса, собравшиеся за длинным деревянным столом для утренней трапезы за час до этого, как раз доедали свой завтрак: это был халим – сладкая каша с кусочками говядины; Ализэ с восторгом наблюдала за ними.
Ей, как служанке на испытательном сроке, присоединяться к ним пока не разрешалось – да и интереса к их трапезе, от одного описания которой у нее сводило живот, она не имела, – однако с удовольствием прислушивалась к веселой болтовне, отмечая то, как непринужденно слуги разговаривают друг с другом. Они беседовали словно друзья. Или семья.
Это было в новинку для Ализэ. В детстве ее жизнь целиком заполняли родители, которые решили, что существование Ализэ должно оставаться в тайне для мира, пока она не будет к нему готова. Из своих сверстников девушка помнила только одного маленького мальчика, мать которого была близкой подругой ее родителей и с которым Ализэ иногда разрешали поиграть. Теперь она не помнила его имени; в памяти осталось только то, что карманы его всегда были полны лесных орехов, которыми он учил Ализэ играть в валеты.
В ее жизнь были допущены всего несколько надежных душ – в основном мастера и наставники, с которыми Ализэ проводила большую часть времени. Про общество глины она знала ничтожно мало и теперь была очарована многими их обычаями. На прежних местах работы Ализэ наказывали за то, что она могла слишком долго задержаться в столовой в надежде, например, увидеть, как какой-нибудь господин ест яйцо или намазывает тост кусочком масла. Ее бесконечно восхищали вилки и ложки, и это утро не было исключением.
– Чем, по-твоему, ты здесь занимаешься? – рявкнула на нее госпожа Амина, перепугав Ализэ почти до смерти. Экономка поймала ее за шиворот и вытолкнула в соседний зал. – Ты забываешься, девчонка. Ты не ешь с остальной прислугой.
– Я… я просто ждала, – произнесла Ализэ, вздрагивая и осторожно поправляя воротничок на шее.