Страница 7 из 20
Именно тогда Камран заметил носовой платок.
Он видел, как та девушка прижимала его к своему горлу – к порезу, нанесенному мальчиком, который теперь наверняка был мертв. Камран видел, как эта странная незнакомка смотрит в лицо приближающейся смерти со стойкостью солдата и с состраданием святой. Теперь у Камрана не осталось сомнений в том, что она действительно шпионка, чья проницательность удивила даже его.
Ей хватило одного мгновения, чтобы разобраться, как следовало поступить с этим ребенком, не так ли? И она справилась гораздо лучше, чем Камран; и теперь, при воспоминании о ее стремительном бегстве, беспокойство юноши росло. Камран редко испытывал стыд, но сейчас это чувство клокотало внутри него, не желая затихать.
Он осторожно поднял со снега вышитый квадрат, ожидая, что белая ткань будет запачкана кровью, но та оказалась чистой.
5
Стук каблуков Камрана о мраморный пол, эхом разносившийся по просторным залам его дома, был непривычно громок. После смерти отца Камран обнаружил, что его жизнью способна двигать только одна эмоция; тщательно культивируемая, она разрасталась в его груди, словно искусственно вживленный орган.
Гнев.
Он поддерживал в Камране жизнь гораздо лучше, чем это когда-либо делало сердце.
Юноша испытывал гнев постоянно, но сейчас ощущал его особенно сильно, и да хранит Господь человека, который перейдет Камрану дорогу, когда он в таком настроении.
Сунув платок девушки в нагрудный карман, он резко развернулся и направился прямо к своей лошади, которая терпеливо дожидалась его возвращения. Камран любил лошадей. Они не задавали вопросов, прежде чем сделать то, что им велели; по крайней мере, не языком. Вороной спокойно отнесся к окровавленному плащу хозяина и его рассеянности.
Но не Хазан.
Министр следовал за ним, почти не отставая, его сапоги стучали по полу с впечатляющей скоростью. Если бы не тот факт, что они выросли вместе, Камран, вероятно, отреагировал бы на эту дерзость самым неэлегантным способом, а именно – применением грубой силы. Но именно его неспособность к благоговению и сделала Хазана идеальным кандидатом на роль министра. Подхалимов Камран не выносил.
– Вы даже хуже болвана, вы знаете об этом? – Хазан произнес это с величайшим спокойствием. – Вас следовало бы прибить к самому старому дереву Бензесса. Или дать скарабеям содрать плоть с ваших костей.
Камран промолчал.
– Такой процесс может длиться несколько недель. – Хазан наконец-то нагнал его и теперь легко поспевал следом. – Я бы с удовольствием наблюдал, как они пожирают ваши глаза.
– Уверен, ты преувеличиваешь.
– Уверяю вас, нет.
Камран резко остановился, но Хазан, к его чести, не дрогнул. Оба молодых человека решительно повернулись лицом друг к другу. Когда-то Хазан был мальчишкой, чьи колени напоминали артритные суставы; в детстве он едва мог стоять прямо, чтобы сохранить себе жизнь. И Камран не мог не поразиться тому, как Хазан изменился сейчас, как мальчик вырос в мужчину, который с улыбкой угрожал кронпринцу расправой.
Камран встретил взгляд своего министра с невольным уважением. Они с Хазаном были почти одного роста и схожего телосложения.
Но лица их поразительно разнились.
– Нет, – ответил Камран, устало даже для самого себя. Острая кромка его гнева понемногу начинала тупиться. – Что касается твоего энтузиазма по поводу моей мучительной кончины, то в этом я не сомневаюсь. Я говорю исключительно о твоей оценке ущерба, который, по твоим словам, я произвел.
Ореховые глаза Хазана сверкнули, но это было единственным внешним признаком его разочарования. Тон его остался спокоен.
– Если вы не уверены, что ваше деяние не было роковой ошибкой, это говорит о том, что вам, сир, следует проверить свою шею у дворцового мясника.
Камран почти улыбнулся.
– Вы находите это забавным? – Хазан сделал выверенный шажок ближе. – Вы всего лишь оповестили все королевство о своем присутствии, выкрикнули в толпу подтверждение своей личности, обозначили себя мишенью, будучи совершенно беззащитным…
Камран ослабил застежку у горла и позволил плащу упасть. Окровавленное одеяние тут же подхватили невидимые руки, и слуга, подобный призраку, вскочив с места, скрылся из виду. В ту же секунду, когда перед глазами мелькнула снода слуги, в памяти снова всплыла та девушка.
Камран мрачно провел рукой по лицу. Он уже позабыл о засохшей крови мальчишки на своих ладонях и надеялся, что сможет забыть снова. Он слушал выговоры министра лишь вполуха – он не был с ними согласен.
Принц не считал свои поступки глупыми и не думал, что интересоваться делами низших сословий – выше его достоинства. С глазу на глаз Камран вполне допускал, что это может быть бесполезным занятием: если он станет разбираться в каждой стачке на городских улицах, то едва ли найдет время, чтобы сделать вдох, – но забота о жизни ардунианцев была прямой обязанностью принца, а утреннее кровопролитие показалось ему не просто случайным проявлением насилия. И чем дольше Камран размышлял об этой ситуации, тем более гнусной она ему представлялась, а ее действующие лица казались сложнее, чем выглядели на первый взгляд. В тот момент принц счел разумным вмешаться…
– В разборку двух бесполезных существ, которым лучше было решить все между собой, – с легким укором заметил Хазан. – Девушка предпочла отпустить мальчишку, а вы решили, что она сглупила, и захотели поиграть в Бога? Нет, не отвечайте. Не думаю, что хочу слышать ответ.
Камран бросил на министра косой взгляд.
Губы Хазана были сжаты в тонкую линию.
– Я мог бы найти смысл в этом вмешательстве, если бы тот парень действительно убил девушку. Но, несмотря на это, – категорично изрек министр, – я не вижу никакого оправдания вашему безрассудному поведению, сир, никакого объяснения вашему легкомыслию, кроме гротескной потребности побыть героем…
Камран устремил взор в потолок. Он мало что любил в своей жизни, но всегда высоко ценил красоту симметрии – осмысленной последовательности. Сейчас он разглядывал высокие сводчатые потолки и искусную резьбу альковов: каждый проем и каждая ниша были украшены звездами, вырезанными из редких металлов, глазурованные плитки искусно складывались в геометрические узоры, повторяющиеся до бесконечности.
Принц поднял окровавленную руку, и Хазан замолчал.
– Довольно, – тихо сказал Камран. – Я достаточно долго терпел твой выговор.
– Да, Ваше Высочество. – Хазан немного отступил назад, но с любопытством уставился на принца. – Дольше, чем обычно, я бы сказал.
Камран вымученно улыбнулся.
– Молю тебя, избавь меня от своего анализа.
– Осмелюсь напомнить вам, сир, что мой государственный долг как раз заключается в предоставлении вам этого самого анализа, к которому вы питаете такое отвращение.
– Прискорбный факт.
– И отвратительное занятие, когда советы принимаются подобным образом, не находите?
– Небольшой совет, министр: давая совет варвару, ты мог бы сначала поубавить свои ожидания.
Хазан улыбнулся.
– Вы сегодня не в себе, сир.
– Бодрее, чем обычно, не так ли?
– Этим утром вы гораздо мрачнее, чем хотели бы признавать. Как раз сейчас я мог бы поинтересоваться, почему смерть этого беспризорника так взволновала вас.
– Ты бы зря потратил свое время.
– О. – Хазан по-прежнему сдерживал улыбку. – Вижу, что день еще не созрел для откровенности.
– Если я и вправду взволнован, – произнес принц, теряя остатки самообладания, – то напоминание о том, что мой отец повесил бы тебя за твою дерзость, несомненно, говорит о моем энтузиазме.
– Именно так, – мягко ответил Хазан. – Однако сейчас мне кажется, что вы отнюдь не ваш отец.
В голове у Камрана зашумело. Он без раздумий выхватил меч из ножен, и только когда увидел едва сдерживаемое веселье в глазах министра, замер, остановив руку.