Плетеное королевство

Плакали бы они?

Ализэ ничего не имела против работы в услужении – тяжкого труда она никогда не избегала, – но родители наверняка разочаровались бы в ней.

Ее улыбка померкла.

Мальчик был очень быстр – а Ализэ отвлеклась, – поэтому ей потребовалась лишняя секунда, чтобы заметить его. И за это время у ее горла оказался нож.

– Человек, сверток, – произнес мальчик, и его дыхание, горячее и кислое, коснулось ее лица.

Он говорил по-фештунски, а значит, был далеко от дома и, вероятно, голоден. Он навис над Ализэ сзади, грубо обхватив свободной рукой за талию. Судя по всему, нападавший был из варваров – и все же девушка чувствовала, что это всего лишь мальчик, просто очень рослый для своего возраста.

– Отпусти меня, – мягко сказала она. – И я даю слово, что не причиню тебе вреда.

Мальчик засмеялся.

– Нез бешоф.

Это значило «глупая женщина».

Сунув сверток под левую руку, Ализэ стиснула запястье нападавшего правой и ощутила, как скользнуло по ее горлу лезвие; мальчик вскрикнул и попятился. Она поймала его прежде, чем он упал, схватила за руку и дернула так, что вывихнула ему плечо, а затем толкнула мальчика в снег. Ализэ выпрямилась над ним, всхлипывающим в сугробе. Прохожие отводили от них глаза, игнорируя обитателей самых нижних ступеней общества. Всегда можно рассчитывать на то, что прислуга и уличный бродяга прикончат друг друга, избавив магистрат от лишней работы.

Эти размышления показались Ализэ мрачными.

Она осторожно подобрала со снега нож мальчика и всмотрелась в его грубую работу. Потом окинула взглядом нападавшего. Его лицо оказалось совсем юным, как Ализэ и предполагала. Сколько ему было? Двенадцать? Тринадцать?

Девушка опустилась рядом с ним на колени, и он замер, всхлипывания ненадолго стихли.

– Нек, нек, лотфи, лотфи… – Нет, нет, пожалуйста, пожалуйста…

Ализэ взяла его нетвердую руку, разжала грязные пальцы и вложила рукоять обратно в его ладонь. Она знала, что бедному мальчишке нож еще понадобится.

Снова.

– Есть и другие способы выжить, – прошептала она на фештунском. – Приходи на кухню поместья Баз Хаус, если тебе нужен хлеб.

Мальчик уставился на Ализэ во все глаза. Она увидела, как он ищет ее взгляд сквозь сноду.

– Шора? – спросил он. Почему?

Ализэ почти улыбнулась.

– Бек мефем, – тихо ответила она. Потому что я понимаю. – Бек бидем. – Потому что я такая же, как ты.

Ализэ не стала дожидаться его ответа; она поднялась и отряхнула юбки. На горле ощущалась влага, поэтому девушка достала из кармана носовой платок и прижала его к порезу. Она все еще стояла там, не шевелясь, когда зазвонил колокол, возвещая о наступлении нового часа и распугивая созвездия скворцов, чье переливчатое оперение искрилось на свету.

Ализэ полной грудью вдохнула ледяной воздух. Она ненавидела холод, но он, по крайней мере, бодрил лучше, чем любой чай. В предыдущую ночь девушка спала всего два часа, но дневные хлопоты это не отменяло. Ей полагалось приступить к работе для госпожи Амины ровно через час, а до этого придется успеть сделать очень многое.

И все же Ализэ медлила.

Нож, приставленный к горлу, вывел ее из равновесия; ее тревожило не нападение – за время, проведенное на улицах, она справлялась и со случаями похуже, чем голодный мальчишка с ножом, – а выбранный момент. В памяти всплыли события прошлой ночи: голос дьявола, мраморное лицо юноши.

Ализэ не забыла их – просто отодвинула в сторону. Беспокойство требовало времени, которым девушка редко располагала, поэтому она часто откладывала тревоги и печали на дальнюю полку, оставляя их пылиться до тех пор, пока не подвернется свободная минута.

Однако Ализэ была совсем не глупа.

Иблис преследовал ее всю жизнь, доводя своими загадками почти до безумия. Ализэ не могла понять его неослабевающего интереса к ней, и хотя она догадывалась, что холод в жилах выделяет ее даже среди собственного народа, это не казалось достаточной причиной, чтобы ее мучить. Сам факт того, что жизнь Ализэ была переплетена с этим шепчущим чудовищем, был ненавистен ей.

Дьявола проклинали все – и джинны, и глина; однако людям потребовались целые тысячелетия, чтобы постичь истину: джинны ненавидели дьявола, пожалуй, больше, чем кто-либо еще. В конце концов, это Иблис был ответственен за гибель их цивилизации, за то беспросветное, унизительное существование, к которому были приговорены предки Ализэ. Из-за его деяний – его высокомерия – джинны тяжко страдали от рук людей, что тысячелетиями считали своим божественным долгом изгнать с земли существ, которых считали потомками дьявола.

Пятно этой ненависти было трудно стереть.

По крайней мере, в одном Ализэ убеждалась снова и снова: появление дьявола было предзнаменованием неминуемой беды. Девушка слышала его голос перед каждой смертью, перед каждым горем, перед каждым воспалившимся суставом, на который опиралась ее страдальческая жизнь. И только когда Ализэ становилась особенно мягкосердечной, в ее душе зарождалось ноющее подозрение: что послания дьявола на самом деле были извращенным проявлением доброты, словно он хотел притупить неизбежную боль предостережением.

Но вместо этого он пугал ее и делал только хуже.

Ализэ проводила дни, теряясь в догадках, какие испытания постигнут ее, какие муки подстерегут. И когда…

Рука ее замерла; окровавленный платок упал на землю, незамеченный. Сердце девушки вдруг заколотилось с силой копыт, бьющихся о грудную клетку. Она едва могла сделать вдох. Лицо, это нечеловеческое лицо. Он был прямо здесь… наблюдал за ней какое-то время.

Ализэ обратила внимание на его плащ почти одновременно с тем, как увидела лик юноши. Черная шерсть тончайшей выделки была тяжелой, искусно скроенной; даже отсюда, даже в этот самый момент, Ализэ разглядела ее изысканное великолепие. Без сомнения, это была работа мадам Незрин, швеи-мастерицы самого выдающегося ателье империи; Ализэ смогла бы узнать работу этой женщины где угодно. На самом деле, Ализэ была способна узнать работу почти любой мастерской в империи, именно поэтому ей часто хватало одного взгляда на незнакомца, чтобы догадаться, сколько людей на похоронах притворяются, что оплакивают его.

Этого человека, карманы которого, несомненно, глубже, чем у самого Дариуша, будет оплакивать множество подхалимов, решила она. Незнакомец оказался высок и грозен. Он надвинул на голову капюшон, скрывая большую часть лица, но это не сделало его безымянным существом, которым он надеялся казаться. Девушка заприметила подкладку его плаща на ветру: чистейший чернильный шелк, выдержанный в вине и закаленный стужей. На создание подобной ткани ушли годы. Тысячи часов труда. Юноша, скорее всего, даже не подозревал, что на нем надето, как и не подозревал, похоже, что и с такого расстояния Ализэ может различить, что застежка у его горла изготовлена из чистого золота, а стоимость его простых, ничем не украшенных сапог позволила бы накормить несколько сотен семей в городе. Юноша был глупцом, думая, что выглядит незаметным, что у него есть преимущество перед ней, что он…

Ализэ оставалась неподвижна.

В ее разуме медленно пробуждалось осознание, а вместе с ним – густая, отупляющая тревога.

Как долго он стоял там?

По правде говоря, Ализэ вообще не обратила бы на него внимания, если бы он не смотрел на нее так пристально, пригвождая взглядом к месту. И тут ее как громом поразило, она ахнула: она видела его только потому, что он позволил ей обнаружить себя.

Кто же из них был глупцом?

Без сомнения, это она.

Паника разожгла огонь в груди. Ализэ бросилась прочь, помчавшись по улицам с той сверхъестественной стремительностью, которую приберегала только для самых страшных передряг, и исчезла.

Неизвестно, какую тьму принесет с собой этот странный юноша. Она знала лишь, что никогда ей не убежать от него.