Страница 14 из 20
Не была ли сама Ализэ этой целью?
Эти догадки не давали девушке покоя, и прожорливые страхи с каждым днем все больше пожирали ее разум.
Со все еще колотящимся сердцем она вернулась в дом.
Ализэ осматривала переулок за кухней уже двенадцать раз, но мальчик-фешт так и не появился, и она не могла понять почему. После завтрака девушка выудила из остатков еды несколько кусков тыквенного хлеба, которые тщательно завернула в вощеную бумагу и спрятала под расшатанной половицей в кладовке. Утром мальчик выглядел таким голодным, что Ализэ не могла придумать объяснения его отсутствию, разве что…
Она добавила дров в печь и замерла в нерешительности. Возможно, она слишком серьезно ранила его во время их потасовки.
Иногда девушка не осознавала собственной силы.
Она проверила чайники, которые поставила кипятиться, затем взглянула на кухонные часы. До конца дня оставалось еще много времени, и она боялась, что ее руки не выдержат нагрузки. Придется чем-то пожертвовать.
Ализэ вздохнула.
Самостоятельно шившая всю свою одежду и тихо оплакивающая каждый испорченный ее клочок, она торопливо оторвала от подола фартука две полоски ткани и перевязала раны мозолистыми пальцами, как могла. Завтра придется выкроить время, чтобы навестить аптекаря. Теперь у Ализэ появились несколько монет, и она могла позволить себе купить мазь, а может быть, даже припарку.
Она надеялась, что ее руки заживут.
Стоило девушке перевязать раны, как острая боль в груди разжала тиски и потихоньку начала утихать. Ализэ сделала глубокий, бодрящий вдох, смутившись собственных мыслей – того, как мрачно они повернули при столь незначительных неприятностях. Ализэ не собиралась терять веру в этот мир; просто каждая боль, которую она испытывала, казалось, вытягивала из нее надежду.
И все же, думала Ализэ, наполняя ведра только что вскипевшей водой, ее родители желали бы для нее большего. Они бы хотели, чтобы она продолжила борьбу.
«Однажды, – говорил ее отец, – этот мир склонится перед тобой».
В этот момент в заднюю дверь резко постучали.
Ализэ выпрямилась так поспешно, что чуть не выронила чайник. Окинув взглядом непривычно пустующую кухню – сегодня было так много работы, что слугам не разрешалось передохнуть, – девушка быстро извлекла из кладовки припрятанный сверток.
Осторожно открыла дверь и моргнула, а затем сделала шаг назад. Из дверного проема на нее взирала госпожа Сана, белобрысая экономка из поместья лоудженского посла.
Ошеломленная, Ализэ едва не забыла сделать реверанс.
Экономки, правящие своими собственными маленькими королевствами, прислугой не считались и снод не носили, а потому к ним относились с уважением, которому Ализэ еще только предстояло научиться. Девушка поспешно склонилась в реверансе, после чего выпрямилась.
– Добрый день, госпожа. Чем я могу вам помочь?
Госпожа Сана ничего не ответила и только протянула небольшой кошелек, который Ализэ взяла израненной рукой. Она сразу же ощутила вес лежавших в нем монет.
– Госпожа Худа осталась очень довольна платьем и хотела бы снова воспользоваться твоими услугами.
Ализэ словно превратилась в камень.
Она не смела ни заговорить, ни пошевелиться, боясь чем-нибудь все испортить. Она попробовала вспомнить, не заснула ли она, не снится ли ей сон.
Госпожа Сана постучала костяшками пальцев по дверному косяку.
– Ты оглохла, девчонка?
Ализэ сделала резкий вдох.
– Нет, госпожа, – выпалила она. – То есть – да, госпожа. Я… Это будет для меня честью!
Экономка фыркнула, что становилось уже привычным.
– Да. Не сомневаюсь. Помни об этом в следующий раз, когда станешь плохо отзываться о моей госпоже. Она хотела отправить свою горничную, но я настояла на том, чтобы передать это послание самой. Ты понимаешь, о чем я.
Ализэ опустила глаза.
– Да, госпожа.
– Госпоже Худе понадобится по меньшей мере четыре платья для предстоящих торжеств и одно – для бала.
У Ализэ закружилась голова. Она понятия не имела, о каких предстоящих торжествах говорит госпожа Сана, да ее это и не волновало.
– Госпожа Худа хочет пять платьев?
– Это проблема?
В ушах Ализэ раздался грохот, и она ощутила страшную растерянность. Она боялась, что может заплакать, и чувствовала, что не простит себя, если это случится.
– Нет, госпожа, – с трудом выговорила она. – Это вовсе не проблема.
– Отлично. Ты можешь прийти к нам завтра вечером в девять. – Повисла тяжелая тишина. – После того, как закончишь здесь.
– Спасибо, госпожа. Спасибо вам. Спасибо, что…
– Ровно в девять часов, ты поняла?
И госпожа Сана ушла, захлопнув за собой дверь.
Ализэ больше не могла сдерживать себя. Она сползла на пол и разрыдалась.
9
В млечном свете луны силуэты прохожих сливались в одну тягучую шумную массу; кругом раздавались восторженные крики, из-за деревьев рвался смех, свет фонарей мерцал, когда люди спотыкались на улицах. Ночь являла собой чистое безумие.
Ализэ подавила дрожь.
Ее всегда тревожила темнота, потому что она пробуждала в девушке необъяснимый страх слепоты. Когда-то предки Ализэ были обречены на существование без тепла и света – она знала об этом, но то, что она все еще носила в себе этот страх, удивляло ее. Девушке казалось странным вечно бояться темноты, ведь именно она давала ей свободу. Только по ночам ярмо долга не тяготело над Ализэ.
Она вышла из Баз Хауса уже после того, как солнце скрылось за горизонтом, и хотя радостная новость о том, что госпожа Худа поручит ей еще больше заказов, очень бодрила, Ализэ снова тревожили ее руки. За этот изнурительный день на и без того разодранных ладонях появились новые раны, а перевязки отсырели и отяжелели от крови. Ализэ, которой предстояло сшить еще пять платьев в дополнение к ее привычным обязанностям, руки были нужны как никогда – а это означало, что поход к аптекарю не мог ждать до завтра.
На ноющих ногах девушка пробиралась сквозь вечерний снегопад, прижимая руки к груди и уткнувшись подбородком в воротник. Мокрые волосы покрылись инеем, непокорные пряди развевались на ветру.
Ализэ уже успела посетить местный хамам, где смыла с тела накопившуюся за день грязь. Она всегда чувствовала себя лучше, когда была чистой, и хотя подобные походы утомляли, это того стоило. К тому же ночной воздух бодрил, а холодный ветер, обдававший непокрытую голову, помогал сосредоточиться. Острота ума была просто необходима, когда Ализэ выходила на улицы по ночам, ведь она прекрасно понимала, какие опасности таят в себе отчаянные незнакомцы в темноте. Девушка осторожно ступала по камню, стараясь не шуметь и держаться поближе к свету.
Тем не менее, игнорировать суматоху вокруг не получалось.
Люди что-то скандировали, кто-то пел, кто-то кричал – и все были слишком пьяны, чтобы их слова можно было разобрать. Здесь плясали целые толпы, и все пытались удержать на возвышении то, что оказалось чучелом – соломенной фигурой с нахлобученной на ней железной короной. Посреди дороги сидели группы людей, спокойно курившие кальяны и пившие чай, хотя вокруг тряслись кареты и ревели лошади, а из плюшевых салонов экипажей, крича и размахивая кнутами, то и дело появлялись дворяне.
Ализэ прошла через облако абрикосового дыма, отпихнула от себя вечернего торговца и протиснулась сквозь узкую щель в группке людей, весело смеявшихся над историей о ребенке, который поймал змею руками и в восторге снова и снова окунал ее голову в миску с йогуртом.
Ализэ втайне улыбнулась.
Некоторые люди, заметила она, несли таблички – одни держали их высоко, другие тащили за собой, словно собаку на поводке. Она попыталась разобрать начертанные слова, но в тусклом мерцающем свете ничего нельзя было разобрать. Одно Ализэ могла сказать наверняка: это веселье и безумие было несвойственно даже для столицы, и на мгновение любопытство девушки попыталось взять верх над здравым смыслом.