Страница 2 из 173
Один день в неделю – она на Кулюгулю девятидневная – мы брали тайм-аут и пытались привести в порядок то, что успели собрать. Дэн коллекционировал местную флору с фауной в сушеном, заспиртованном и замороженном видах, мои интересы вертелись вокруг техники и промышленности, а Варвара занималась бытом и культурой туземцев. Она же пыталась переложить все данные, какие можно, в электронную форму и, если это получалось, скармливала их Сократу – это наш корабельный мозг. Хоть он и остался на орбите вместе с кораблем, но связь действовала бесперебойно. Естественно, Барби разбиралась сперва со своей проблематикой, а на нашу с Дэном долю всегда оставались жалкие клочки ее драгоценного рабочего времени.
В данном случае меня это устраивало. Похоронные обряды – это ведь из епархии быта и культуры? А что до технологии плетения шаровидных гробов, то отстаньте вы от меня. Эта технология неолитическая, мне на нее начхать.
– Привет, Барби! – сказал я, вторгаясь в ее рабочее помещение. – Есть вопрос на засыпку.
– Ну? – не очень ласково встретила она меня. – Какой еще вопрос? У меня дел полно.
– Да вот мы тут с Дэном поспорили, почему туземцы так радуются, когда хоронят кого-нибудь из своих. Не подскажешь?
Варвара задумчиво почесала подбородок. Стало быть, не знала. Наверное, этот вопрос просто не приходил ей в голову. Впрочем, как и мне еще пять минут назад.
– А ты уверен? – спросила она наконец.
– В том-то и дело. Понимаешь, Дэн считает, что туземцы съедают своих покойников и заранее радуются предстоящему пиршеству, а я думаю, что у туземцев под старость сильно портится характер и родня очень рада проводить в последний путь такого склочника. Рассуди нас, а?
В ответ Барби заявила, что ее достал мой черный юмор (вот уж не думал, да и не черный он обычно), но она готова поискать ответ, если я сию минуту выметусь вон и перестану мешать ей работать. Ну, я и вымелся. Работы у меня самого хватало, и я, усовестившись валяться без дела, до ночи вникал в полученные от кулюгулян чертежи и технологические схемы. Встречалось кое-что любопытное, встречалось и напрочь непонятное. Надо полагать, на Земле с этим постепенно разберутся, моя же задача – сугубо предварительный анализ. Да еще следить, чтобы в комплект рабочих чертежей новейшего ионного двигателя случайно не попал чертежик какой-нибудь детали автоматической посудомойки.
Следующий день по расписанию принадлежал хозяевам. Мы с Дэном остались дома отвечать на бесконечные вопросы экспертов-кулюгулян, показывать им фильмы и объяснять, что для чего, почему и как, а Варвару повезли в медицинский центр на предмет изучения организма. Нас с Дэном уже изучили вдоль и поперек, мы ответили на сто тысяч вопросов (например, вырастет ли у нас заново какая-нибудь часть тела, скажем, голова, если ее ампутировать?), нас просвечивали, заставляли глотать зонды, брали образцы разных тканей и, по-моему, очень жалели, что не могут подвергнуть нас вскрытию, ну а теперь кулюгуляне взялись за изучение женского организма. Бедная Барби…
Она вернулась в последней стадии белого каления. Сунь ее в прорубь – лед растает и вода в пруду выкипит. Я не стал к ней подходить – не хотел обуглиться заживо. Но на следующее утро за завтраком спросил:
– Ну как?
– Что «ну как»?
– Насчет моего вопроса о похоронном веселье. Кто выиграл спор?
– А, – махнула она рукой. – Не нашла. Нет у нас такой информации, а если есть, то потерпи уж до Земли.
– А если ее у нас вообще нет? – встрял Дэн. – Непорядок. А ведь это по твоей части. Культурный, так сказать, феномен. Вот, скажем, у нас в Древнем Египте…
– Ты, кажется, из Миннесоты, – поддела его Варвара.
– Ну, неважно. Так вот, в Древнем Египте были наемные плакальщицы. Фараона-покойничка потрошат – они стенают. Фараона в растворе вымачивают – они рыдают. Фараона бинтуют – они воют. Фараона пакуют в саркофаг и тащат в гробницу – они и стенают, и рыдают, и воют, и волосы рвут… какие остались. Тоже культурный феномен. Демонстративное усиление внешних проявлений соответствующих событию эмоций. Все-таки эмоции тут печальные… должны быть. Вот я и спрашиваю: почему аборигены на похоронах радуются, чуть не пляшут?
– Спроси чего полегче, – сказала Барби.
– Нет, это ты спроси у своих экспертов по культуре, – перехватил я инициативу. – Я ведь больше по железу, Дэн – по мясу, а культура – твоя. Вот и давай.
– Вот и дам сейчас… кому-нибудь по голове. Отвалите! Дайте хоть поесть нормально! За завтраком – и о покойниках, тьфу!
Убежден: Варвара возмутилась неприличием темы застольного разговора, только чтобы уйти от ответа. Она не очень-то трепетная натура. Те, кто краснеет от скабрезностей и падает в обморок при виде червяка в салате, не летают к Кулюгулю.
Но вечером, когда мы вновь собрались втроем, она поманила пальцем нас обоих – меня и Дэна.
– Я узнала.
Мы насторожили уши.
– Аборигены радуются на похоронах, если покойник умер, не превратившись в бобугаби. Или же у него не появилось бобугаби. Я не совсем поняла.
Мы переглянулись.
– Гм… – промычал Дэн. – Это, конечно, очень интересно. Но что такое бобугаби?
– Не знаю! – заявила Варвара. – По-моему, они увиливали от ответа. Мне кажется, мои расспросы были им неприятны. Впрочем, не уверена…
– Ну? – спросил я.
– Я только и поняла, что бобугаби – это что-то биологическое.
– Ну? – спросил теперь Дэн.
– А то и «ну», что теперь это по твоей части, – отрезала Барби. – Ты ведь у нас биолог.
С тем и ушла к себе. Торжествующе. Многие женщины любят торжествовать над мужчинами, и, надо думать, ошарашенная физиономия Дэна доставила нашей Барби истинное удовольствие. Я хихикнул.
– Вот завтра я выясню, что бобугаби – это нечто техническое, тогда похихикаешь, – мрачно предрек Дэн.
– Не страшно. Уж не думаешь ли ты, что у кулюгулян в старости сами собой отрастают механические протезы? – поддел я.
– А вот я выясню, что и где у них отрастает…
На следующий день ему, однако, ничего не удалось выяснить, потому что был «не наш» день и эксперты-кулюгуляне – два котообразных субъекта – обиженно мяукали, когда мы их спрашивали о чем-то. Спрашивать полагалось им, а нам – отвечать. Мне, например, пришлось целый день втолковывать кулюгулянам, что такое маркетинг и почему нельзя производить ровно столько продукции, сколько требуется. Я весь взмок. Экономист я разве? Я инженер. Мной овладело предчувствие (впоследствии оправдавшееся), что это еще цветочки – ягодки начнутся, когда по возвращении на Землю наши эксперты будут у меня выпытывать, почему плановая экономика кулюгулян вот уже которое столетие работает вполне прилично и совершенно не намеревается саморазвалиться.
– А знаешь, – сказал мне Дэн вечером, – по-моему, бобугаби для местных – нежелательная тема. Не то чтобы табу, но…
– Непристойная, что ли?
– Точно. Мой котяра аж зашипел, когда я его прямо спросил о бобугаби…
– Может, это из-за того, что их день? Они пунктуальные…
– Зато завтра наш день будет. Я еще попробую. И ты пробуй.
Мы попробовали.
– Целый день только и делал, что спрашивал, – жаловался Дэн вечером. – По-моему, они водили меня за нос. Болтали очень много, а толку никакого. В конце концов я их прижал, и они заявили, что все материалы о бобугаби были нам переданы среди прочих сведений о физиологии аборигенов. Очень может быть. Я поищу. А как твои успехи?
– Я просто спросил, где можно увидеть бобугаби. Ответ: нигде. Кажется, мой эксперт заранее знал, о чем я стану выпытывать.
– Ну ясно, знал. Мы третий день только и делаем, что говорим о бобугаби. Знать бы еще, что это такое.
Мы помолчали.
– Давай-ка перевернем ситуацию, – сказал я. – Допустим, не мы прилетели к ним, а они к нам. Есть у нас на Земле что-нибудь такое, чего мы не захотим показывать гостям?
– Еще бы!
– А из числа анатомических или физиологических явлений?
– Да? А что в человеческом организме есть такого, чего нам следовало бы стыдиться?