Страница 5 из 42
Так было ровно до того дня, когда равнодушный женский голос сообщил мне по телефону об аварии. Незнакомая тетя, похоже, решила, раз пацану есть восемнадцать, можно говорить коротко и по делу, не миндальничать.
Помню, я сидел с мобильным в руке, тупо глядя в пустоту. Мозг отказывался принимать информацию за правду. Отец умер, не приходя в себя, мать успела по дороге в больницу, назвать номер сына. Верила в меня и мою психику, наверное, крепко. А может, не понимала, что все, конец.
Звонок в дверь раздался сразу же после разговора, изменившего мою жизнь. Я подошёл, щёлкнул замком и остался стоять на пороге, не в силах понять, как так вышло. О смерти родителей сказали пять минут назад, а дед уже тут.
Он молча отодвинул меня с дороги, пробежал по комнатам, собирая необходимое, а потом также молча подтолкнул в спину.
— Идём. Чего застыл? Случившегося не исправишь. — Соизволил высказаться в ответ на мой вопросительный взгляд.
Это произошло через несколько дней после выпускного. Количество баллов и планы, которые прежде обсуждались с родителями, должны были привести меня на математический факультет университета. Но пацана, что говорится, переклинило. Стресс, наверное. Или эгоизм, как вариант.
Отправился в военкомат, где сообщил об огромном желании идти в армию. Дед стремления служить Родине не оценил. Видимо, считал себя обязанным выполнить волю родителей и дать внуку высшее образование. А я считал, что не хрена было кое-кому умирать. Бросили меня, ну, вот и не́чего теперь являться во снах. Отца, правда, не видел. Мать приходила пару раз. Ровно в тот момент, когда был на пересыльном. Стояла, смотрела и осуждающе качала головой.
— Эй, ты куда?
Задумавшись, я проскочил кабинет, возле которого остановился этот Степан. Или Алексей, если верить "Клетчатому". Кстати… можно проверить.
— Стёпа?
— Ты чего? Имя мое забыл? Леха я. Похоже, ночные события тебе малясь мозги повредили. — Парень почти обиделся.
— Да ладно тебе. Шучу. — Я в очередной раз похлопал его по плечу.
Снова речь о минувшей ночи. То же самое сказал пробегавший мимо кабинета товарищ, когда с моей стороны была предпринята безуспешная попытка, избавившись от общества Белиала, попасть домой. Интересно, где Иваныча носило и что он делал этой ночью?
— Ага. Смотри, дошутишься. Иди уже.
Он два раза стукнул костяшками пальцев по двери, а потом толкнул ее от себя. Я бодро шагнул через порог, открыв рот для рапорта.
Но так с открытым ртом и остался. Рапортовать то что? Ни звания своего не знаю, ни должности, ни правильного обращения к присутствующим. Это тебе не на беседу к Матвееву явиться. Тому обычного "можно войти?" достаточно.
— Ну! Чего ты, Симонов, глаза вытаращил? Да рот прикрой. Выглядишь, как дурачок, честное слово.
Передо мной стоял мужик лет сорока. Прямые плечи, гимнастёрка, заправленная настолько тщательно и аккуратно, что даже складки смотрелись, как произведение искусства, спокойный, уверенный взгляд. Да уж… Невольно вспомнились слова Матвеева. Действительно, раньше менты были не чета современным. На фоне бравого товарища самому захотелось выпрямить спину, а потом лихо прищелкнуть каблуками.
Вот и подумаешь, так ли уж был неправ дед, рассуждающий о важности образования. Хотя, вряд ли, конечно, матфак мне бы сейчас помог.
"Вышку" я в итоге получил, но лишь по причине огромного желания попасть сначала в ОМОН, потом в СоБР. Естественно, учился из-за необходимости, особо сильно мозг не перегружал. А вот теперь знание той же Истории пригодилось бы, ой как. Потому что об этом времени я имел представление лишь в рамках среднестатистических данных, известных каждому порядочному гражданину, если он, конечно, порядочный. Ну, ещё то, что показывали в чрезвычайно популярных последние годы сериалах о советском военном прошлом. То есть по факту — ничего.
Однако, изрядно напрягал один важный момент. Пусть моя осведомленность была минимальной, зато, благодаря все тем же сериалам, предельно ясно понимал, если это реально 1941 год, то попасть под жёсткую руку наказания, которая и курок спустит без сомнений, можно очень быстро, а главное — для себя неожиданно. Вывод один. Пока более-менее не разберусь со всем происходящим, лучше помалкивать. Понятно, бесконечно глухо-немого из себя изображать не получится, но вот сейчас, стоя в приемной кабинета Лаврентия Берии, не мешало бы найти уважительную причину, по которой смогу больше слушать, чем говорить.
— Какой-то ты странный, Симонов. Тихий. Обычно балагуришь. А я предлагал, давай другого отправим. Бо́льно молод. Теперь стоишь, как мешком пришибленный. Штаны ночью хоть не обгадил? — Мужик хохотнул, подтолкнув меня плечом, но сразу же стал серьезным. Посмотрел как-то пристально, с сочувствием. Поднял руку и стряхнул невидимые пылинки с моей одежды.
Опять? Третий человек уже говорит о ночных событиях, имевших для деда, а, значит, и для меня, серьезный вес. Не знаю, где был Иваныч, но, чем бы он не занимался, сейчас оно на руку. Можно валить все странности на это.
— Почти обмочился. — Постарался ответить в тон начальству. Мол, я, конечно, готов служить Родине, живота не жалея, но расти есть куда. Пока ещё салага и этого не стесняюсь.
То, что стоящий рядом мужик не из простых рядовых, было понятно даже идиоту, хотя один ромб на петлице мало о чем говорил. Погоны на гимнастёрке отсутствовали. Могу предположить лишь, передо мной майор. Чисто по логике вещей. Дурацкая система знаков различия.
— Товарищ майор государственной безопасности, — Молодой мужчина, темноволосый, похожий на выходца с Кавказа, поднялся из-за стола, где сидел на момент моего появления, и подошёл к нам. Судя по всему, занимал должность адъютанта. — Я докладываю?
— Рафаэль Семенович, буду признателен. — Ответил мой сопровождающий. — Там как? Тихо?
Майор кивнул на закрытую дверь непосредственно самого́ кабинета. В данный момент мы находились в помещении, которое условно можно было назвать приемной. Ряд стульев вдоль одной стены, тяжёлые шкафы вдоль другой, рабочее место кавказца возле окна. Строго, лаконично. Ничего лишнего.
Со званием, выходит, попал в точку. Теперь хоть бы имя узнать. Могу, конечно, в силу субординации, использовать обращение по званию, но, если оценивать отеческий взгляд, которым он меня осматривал, стряхивая невидимые пылинки, долго так тоже не протянешь. Мы явно имеем не только рабоче-уставное общение. Чувствуется некая забота.
Кавказец на секунду задержался глазами на моей персоне.
— Зря Вы его, Никита Пахомович, в порядок не привели. Не на танцы явились.
— Лаврентий Павлович сказал, как только в себя придет, сразу к нему. Сам понимаешь, — Майор вдруг перешёл на "ты", слегка наклонившись к кавказцу и понизив голос, — Приказ есть, надо выполнять. Тем более, это касается личного желания товарища генерального комиссара государственной безопасности.
Я слушал двоих мужчин и отчётливо понимал, у меня сейчас от всех этих "товарищей" закипит мозг. А мы, современные менты, ещё кочевряжимся перед своим начальством. Тут вон звание пока выговоришь, хоть бы не запутаться.
Непроизвольно в голове возникла трусливая мыслишка: Господи, пусть это все же будет сон. Потому что, если мы в реальности, то спалюсь я ко всем чертям. Ладно я. Деда угроблю. Чего доброго, отправят вот так к стенке, как Белиал сказал, и все. Не будет потом, ни отца, ни меня. А что? Вполне возможно. Ничему не удивлюсь.
Понятия не имею, что это за Звезда Давида, упомянутая "Клетчатым", но будь она трижды проклята. Вопрос у меня к ней тот же. Почему я? В России — миллионы человек. На земле — вообще миллиарды. По какому принципу эта дрянь выбрала меня?
— Лаврентий Павлович, — Кавказец, тем временем, успел заглянуть в соседнее помещение, приоткрыв дверь, — Тихонов тут… Есть!
Он обернулся к нам и кивнул, приглашая пройти. Майор, фамилия которого выяснилась опытным путем, как совсем недавно имя с отчеством, одернул без того идеально сидевшую гимнастёрку, а затем, чеканя шаг, направился в кабинет.