Страница 41 из 42
Парень замолчал. Складывалось ощущение, ему даже говорить сложно. Последние силы на это уходят. А ведь за гимнастёрку меня схватил крепко. С перепугу, что ли?
— Отлично, Вась. Сейчас она где? Книга.
— Так вот же.
Парень встал с кровати, подошёл к шкафу, открыл створку и вынул свёрток из — под горы каких-то вещей. Да ладно? Все так просто? То есть, она постоянно, по сути, была под боком? Твою мать… Хочешь что-то хорошо спрятать, положи на видное место…
Василий протянул мне завернутую в тряпку книгу. На ткани крсной краской, был нарисован православный крест. Я удивлённо посмотрела на друга Иваныча.
— Не помнишь? Спрашивал же ещё при первой встрече. Я тебе ее уже показывал. Когда в школу уехал, я понял, почему ты ее опасной назвал. Тоже, знаешь… страшно было. Какая только ерунда в голову не лезла. Чуть человека однажды не убил. И сны так же, как у тебя. Даже вспоминать не хочу. Я почему в церковь пошел. Не знаю… она меня будто к плохому толкала. Книга эта. Думаю, понимаешь, о чем говорю. В голове голоса постоянно. И шепчут, и шепчут… Будто с ума сходишь. А потом, как в храм устроился, легче стало. Только домой когда возвращался, прямо тяжко. Ну, я крест и нарисовал. Терпимее, знаешь… С завода поэтому же ушел. Понял, нельзя мне среди людей оставаться. Того и гляди за психа приймут. Или натворю дел. В храме теперь помогаю. Иван… забери ее. Сил нет терпеть.
Василий снова настойчиво протянул столь нужную многим вещь. Он смотрел с надеждой, а руки при этом мелко тряслись. Я взял сверток, осторожно начал разворачивать.
— Не надо! Там лучше… где-нибудь. — Парень разволновался. Его накрыл самый настоящий приступ паники.
— Хорошо. Да, Вась, я ее забираю. Прямо сейчас. Пойду дальше делами заниматься? Думаю, теперь тебе спокойнее станет.
Положил руку парню на плечо. Хотелось как-то его поддержать. Между прочим, не смотря ни на что, он выполнил слово, данное деду. Хотя, уже понятно, ему это сто́ило очень дорого. Направился к двери, однако, в последнюю секунду остановился. Интересовал один вопрос. Может, он и не важный, но всё-таки было любопытно.
— Вась, почему именно тебе?
— Тоже не помнишь? Иван, доктора бы хорошего. Чтоб полечили тебя нормально. Моя мать была дочерью священника. И я крещёный. Мы втихаря церковь посещали. С мамой. Никто не знал. Даже отец. Он позорное родство жены скрывал. Любил ее сильно. Верил, пронесет. Но потом правда выяснилась. За что его к врагам народа и приписали. Ты, когда отдавал книгу, сказал, это важно. А я… обязан тебе. Ну, когда в детский дом меня привезли, помнишь, как остальные себя вели? Особенно первые дни, пока ты не вмешался. Поэтому знал, я твою просьбу выполню. Чего бы не стоило. Ты меня спас. Я почти хотел повеситься. Сил не было терпеть унижения и… когда они меня избили всеми. В общем, вот так оно вышло. Я был обязан выполнить твою просьбу.
— Спасибо, Василий.
Сказал от души. Искренне. Входит, у деда есть вот надёжный друг. Интересно, как оно дальше сложилось? Их дружба? Да и вообще, что с Василием будет, интересно. В своей настоящей жизни я не помню, чтоб Иваныч с кем-то общался. Думал, так и есть, одиночка по жизни. А вон оно, что, оказывается.
Вышел в коридор, со свертком под мышкой, постоял, подумал, а потом направился к двери. Выжидать смысла нет. Нужно поговорить с Тихоновым. Оттягивать встречу бессмысленно. Тут или пан, или пропал. Главное, ещё помнить, что жизнь не моя. Вернее, не только моя. Пройти то, что было, а потом сдохнуть в 1941 в теле Иваныча — глупее не придумаешь. Значит, нужно сделать все, чтоб этого не случилось.
Дорогу к зданию Народного Комиссариата запомнил ещё в первый раз, когда пешком туда добирался. Поэтому, сейчас было проще.
Тихонова в кабинете не оказалось. Неужели, уехал? Я спустился снова на первый этаж, а потом в хранилище. Книга так и оставалась под мышкой. Что интересно, на пропускном служивый даже внимания на нее не обратил. Хотя, теоретически, должен был. Может, я бомбу с часовым механизмом несу. Поэтому, когда подходил к посту, решил, скажу, мол, вещдок. Если что, пусть майора зовёт, тот подтвердит. А уж он точно подтвердил бы. Но выкручиваться с этим вопросом, как ни странно, не пришлось.
Никита Пахомович сидел на одном из диванов, обложившись какими-то фолиантами. Лизы и Натальи Никаноровны поблизости не наблюдалось.
— Иваныч? — Майор, услышав шаги, поднял взгляд.
— Я! Вы один?
Дождался положительного ответа, а потом продолжил.
— Вот, принес, — Подошёл и аккуратно положил свёрток рядом с Тихоновым, поверх разбросанных книг.
— Она? — Майор внешне оставался спокойным.
— Она. А теперь, послушайте меня, пожалуйста, Никита Пахомович, простите уж за нарушение субординации. Буду говорить прямо, как есть. Вам же приказ дали ликвидировать меня. Так? Книгу забрать и избавиться от ненужного свидетеля. Я, выходит, теперь знаю, что это за вещь и к кому она в руки попадет. Могу, так сказать, слить информацию. Ни в ком нельзя быть уверенным. Особенно товарищу Берии. Но сейчас конкретно Вам говорю. Я рискую сильно, однако все равно её — Посмотрел на сверток, — Отдал. Добровольно. Потому что хочу служить Родине. Особенно теперь. Времена предстоят очень тяжёлые. И ещё. Вы ведь тоже, вроде как свидетель. Понимаете? На данный момент, что это за вещица, знаем мы трое. Включая Лаврентия Павловича. Что-то мне подсказывает, люди, от которых поступила информация, скорее всего уже мертвы. Так? Вам же донесения оттуда пришли? От тех, кто среди врага? Сначала, думаю, это просто были сведения о том, что Геббельс ищет Мацкевича, но ещё сильнее, книгу. Вы, наверное, один поняли, о чем речь, потому как слышали о ней от Федора. Думаю, Лаврентию Павловичу тоже Вы рассказали. О некоторых особенностях. Я бы рассказал. И Вы, думаю, сделали так же. Тем более, чувство вины оставалось за Федора. Что скрыли его поведение. Это же и есть смысл 13-го отдела. Бороться со всякой такой мерзостью. А тут, раз интересно врагу, то точно и для нас имеет значение. Вы рассказали товарищу Берии, а потом пожалели. Да? Стали сомневаться. Вами руководит желание спасти страну, а вот насчет товарища Берии Вы не уверены, давайте честно. Когда отправились за учеником Мацкевича, предполагали, что именно нужно найти и почему стои́т прямой приказ не брать живым. Добровольно он бы ничего не отдал. Но попытался бы бежать именно с нужной Вам вещью. А если человека нет, то и его согласие не требуется. Со мной так поступить вряд ли получилось бы. Я после возвращения из школы никуда не побежал клад доставать. Был на виду. А в школе, уверен, у вас имелись глаза, которые тоже донесли, что при себе ничего нет у меня. Была мысль, не в курсе ли друзья. Поэтому приходили позже в детский дом. Узнавали у директрисы, где они, чем занимаются. Узнали подробно, что Сергей и Виктор на заводе, а с Василием мы в контрах капитальных расстались. Для него тема чекистов болезненная. Родителей пацана лишили, по сути, ни за что. Мог бы допустить, что в смерти двоих товарищей Вы замешаны, но думаю, нет. Настоящее стечение обстоятельств. Вам смысла их нет убивать. Так вот, что хочу сказать. Может, товарищу Берии я и не нужен, но Вам точно пригожусь. Служить буду на совесть.
Тут вообще ни капли не лукавил. Иваныч на самом деле Союзу был верен, как и партии. Для него Родина, именно та, которую он знал, важнее всего. Уж это точно могу сказать.
— Я, Никита Пахомович, мог бы что-то придумать. Хитрить, искать методы давления, дабы жизнь сохранить. Но вот, пришел. Ничего не требую взамен, хотя рискую сильно. Если Вы подумаете, то поймёте, надёжный человек, преданный, вам нужен. Тем более в свете этой истории. — Я снова посмотрел на книгу. — Вот. Ну, теперь могу идти? Где искать, знаете. Если не против, отдохну немного. Завтра, на службу, все, как положено. И Вы, заодно, решение примите.
— Да, Иваныч. Иди. Свободен. — Тихонов помолчал пару минут, а потом добавил. — Завтра жду.
Я отдал честь, развернулся и направился к выходу. Честно говоря, ситуация была напряжённая. Пошел ва-банк. Но другого варианта не видел. Тихонов, не смотря ни на что, мужик с головой. Он понял прекрасно, о чем я говорю. Сам по острию ножа ходит. Сегодня ему Берия верит, а завтра в расстрельный список поставит. Из страха. Информация то ого-го какая. Верный человек, знающий всю подноготную, ну, или почти всю, очень ему к месту. То, что Иваныч явился и все честно сказал, отдав книгу, о чем-то, да говорит. В общем, прикинув все "за" и "против", я пришел к выводу, это единственная правильная линия поведения. Опять же, Иваныч ведь дожил в здравии до определенного возраста, значит, выходит, не до́лжно быть теперь иначе. По идее. Если Тихонов поймет правильно, он придумает, как с Берией вопрос службы и жизни деда решить.