Страница 5 из 13
А! Как сегодня ночь была, такая,
На небе месяц встал серпом.
Он спал. Я подошла. Он спал,
Но Ведьма злая
Следила в тайности, стояла за углом.
Я не видала. Я над ним стояла:
Я только видела его.
В моей душе горело жало,
Я только видела его.
И жажду тешила немую: —
Вот эту голову, распухшую и злую,
Отрезать, отрубить, чтобы исчез паук,
Притих во мраке гробовом.
«Исчезнешь ты!» И я ударила ножом.
И вдруг —
Не тело предо мной, мякина,
Солома, и в соломе кровь,
Да, в каждом стебле кровь и тина.
И вот я на пруду. Трясина.
И в доме я опять. И вновь
Белеет месяц серповидно.
И я у моего окна.
В углу подменыша мне видно.
Там за окном погост. Погост. И я одна.
В этом стихотворении собраны все основные мотивы из сказок и быличек о подменышах. Показательно, что от Скандинавии до восточно-славянских земель сюжеты подобных историй не сильно отличаются. Английский фольклорист Эдвин Сидни Хартленд заявил в 1890 году: «Имея дело с этими историями, мы всегда должны помнить, что нас интересуют не просто саги о чём-то давно ушедшем, но и ещё живое суеверие» [Hartland 1891: 118]. В 1911 году фольклорист и теософ Уолтер Эванс-Венц, сам искренне веривший в реальность волшебства, опубликовал исследование «Вера в фей в кельтских странах», в которое включил многочисленные рассказы о подменышах. Эта книга с новым вступлением, на полном серьёзе восхваляющим автора за его мужественное принятие «большей реальности за пределами повседневного мира», была переиздана в 1966 году.
Согласно полевым записям фольклористов, в сельских районах Германии в начале XX века многие люди принимали традиционные меры предосторожности против подмены младенцев демоническими силами.
О том же пишет и египетский фольклорист Хасан М. Эль-Шами в 1980 году: «Вера в то, что джинны могут украсть человеческого младенца и поставить на его место своего собственного младенца, широко распространена во многих частях Египта» [Hasan El-Shamy 1980: 179].
Вера, существующая в течение тысячи лет, не умерла даже в век расцвета науки, поскольку традиционное разделение на «свой-чужой»прочно заложено в человеческом сознании. «Подменыш» – не просто чужой ребёнок, он даже не человек. А разделение на «свой-чужой» во все времена означало разделение на «хороший-плохой», «чистый-нечистый», «человеческий-нечеловеческий». Узы крови считались священными, поэтому ребёнок, живущий в семье, но не связанный с домочадцами кровным родством, считался нежеланным. Это правило действовало даже в отношении падчериц и пасынков, что уж говорить о ребёнке, признанном «иным», отродьем нечистой силы, нежитью. Появление в доме подменыша не было исключительно внутренним дело семьи, но затрагивало всех ближайших соседей. В славянской традиции семья, в которой появился подменыш, считалась проклятой, наказанной Богом. Такие семьи не допускались на многие праздники и гуляния, соседи и знакомые старались не общаться с ними, а родственники открещивались от родства (см. [Архипова, Закирова 2014: 167-171]). Неудивительно, что родители, заподозрившие, что их ребёнка подменили, стремились как можно скорее избавиться от подменыша. Но что именно вызывало такие подозрения?
Уродливый обжора
Первым делом рассмотрим внешние особенности подменышей, обстоятельства, создающие условия для подмены, и те меры, которые предпринимались для защиты детей от нечистой силы.
Во всех сказках и быличках подменыши сильно отличаются от нормальных человеческих младенцев. Подменыши непременно уродливые, с непропорционально большой головой, тонкими руками и ногами, оттопыренными ушами, вздутым животом. Эти слабые существа много едят, но при этом не растут, и постоянно плачут. В Швеции даже бытовала поговорка: skrika som en bortbyting – «кричит, как подменыш» [Алёшин 2015: 338]. Дожив до трех-пяти лет, подменыши не говорят по-человечески, хотя могут издавать различные звериные звуки, и не встают на ноги. Иногда это хилые дети фэйри или иной нечистой силы, но чаще – заколдованные чурбачки или поленья. В европейском фольклоре довольно популярен сюжет, когда подменыш оказывается сморщенным старичком, дряхлым фэйри, которого его родичи оставили в человеческом доме, дабы обеспечить пищей и уходом до конца жизни.
Чаще всего подменыш быстро умирает, но если вырастает, то приносят много горя окружающим людям своим злобным нравом: «Эти обменыши бывают очень тощи телом и крайне уродливы: ноги у них всегда тоненькие, руки висят плетью, брюхо огромное, а голова непременно большая и свисшая на сторону. Сверх того, они отличаются природной тупостью и злостью и охотно покидают своих приёмных родителей, уходя в лес. Впрочем, живут они недолго и часто пропадают без вести, или превращаются в головёшку» [Максимов 1994: 21].
Для традиционного мышления характерно представление о совпадении внешних и внутренних качеств. Положительные герои в сказках всегда красивы или приобретают красоту, доказав свой добрый нрав, храбрость, талант. И напротив – отрицательные герои или персонажи, связанные с иным миром, обычно уродливы. Уродство и в русских сказках, и в ирландских сагах – это признак принадлежности к иному миру, чаще всего, человеку не дружественному.
Немота, неспособность говорить по-человечески, в традиционном обществе воспринималась как признак либо «сглаза», колдовской болезни, либо как прямое указание на то, что это не настоящий ребёнок, что он не принадлежит к роду человеческому. Нарушение роста и развития, ненормальное обжорство, крикливость, постоянный плач считались докозательством иномирного, дьявольского происхождения.
Ненормально маленький рост тоже вызывал подозрения. Кашубы (этническая группа поляков, населяющая часть польского Поморья – Кашубию) верили, что если в семье имеется карлик, то это не человек, а подменыш, подкинутый коснятами – маленькими волшебными существами, живущими в подполье или в сарае.
В сказке «Ворон и коршун» негидальцев (малочисленный народ Приамурья), когда нужно было решить, родился у женщины человеческий ребёнок или отродье нечистой силы, мудрые люди посоветовали отцу роженицы построить для неё отдельный дом: «пусть с этим ребёнком вдвоём живут: если это чёрт – не вырастет, а если человек – вырастет» [Легенды и мифы Севера 1985: 267].
В русских быличках и сказках подменыш всегда имеет неприятные черты: «такой робёнок, что больша голова, а тулова нет почти» (см. [Трушкина 2002: 33]. Главной чертой подменыша является его неукротимый аппетит. В русской сказке «Портной и чёрт» подменыша «не могут ничем не накормить, не напоить; по семи караваев хлеба съедал, от семи коров молоко прихлёбывал».
Само по себе обжорство не является отрицательным свойством сказочного персонажа. Таким же неумеренным аппетитом отличаются сказочные богатыри, великие герои или великаны. Главное, что при этом подменыш не растёт, еда не идёт ему впрок. Именно эта особенность определяет его, как отродье нечистой силы: «Подвернул ему обменка чёрт. Етот обменок топерече, не могут ничем ни накормить, ни напоить» (см. [Власова 1995: 260]). Или: «А был слух по всему, что ребёнок растёт не растёт, а лежит и плачет, и всё, и кормят, а не растёт, и умирать не умирает» (см. [Трушкина 2002: 29]).
В Белоруссии верили, что нечистая сила может ночью подложить женщине чурбачок, во всём подобный младенцу. Такого подменыша называли «присыпуш» (от слова «приспать»). Он выглядел, как живой ребёнок, но только до первых петухов, после чего становился холодным трупом, а потом и вовсе обращался в дерево.
Если обменёнок не умирал сразу, он, обычно, не говорил до семи лет или не обнаруживал признаков разума до одиннадцати лет; беспрерывно требовал есть, кричал, «имел одну голову без тулова, ел по крынке молока и по житнику в час» или в день по караваю. Значительно более редки упоминания, что подменыш отличается устрашающей силой: «был силен как конь» (см. [Власова 1995: 260-261]).