Тюрвень

  - Боюсь, вы ещё слишком юны, Джордж, чтобы бросаться такими речами и подвергать сомнению божественное начало человека; но если бы вы утверждали это, находясь в возрасте Дарвина, я бы счёл это глупостью и ересью, а вас самих мне бы стало нестерпимо жаль... Но сейчас это простительно, поскольку каждый из вас двоих отмерил собой лишь четверть века! Подумайте о женитьбе, господа; мой вам сердечный совет. Ибо вижу я, что настало время вам обоим задуматься о смысле жизни - это гораздо важнее, чем копаться в прошлом, как это делаете вы, Джордж (или поддаваться влиянию призрачных образов, что больше характерно для Ллойда). Но я несколько отошёл от основной темы и хотел бы продолжить свой рассказ об этих краях.

  Не стану приводить здесь всё, что наговорил на Тюрвень этот "небожитель" Гарсон - ведь мы, представители прогрессивной шотландской молодёжи, адепты творческой интеллигенции были людьми просвещёнными и далёкими от всякого рода суеверий, а потому не намерены были долго выслушивать всю эту нелепицу.

  - Верите ли вы мне, или нет - решать вам, но помните обо всём, что я поведал вам обоим в столь ранний час, оторвав себя от свершения молитвы. - Предостерегающе вымолвил Гарсон и удалился.

  Мы же, завершив свой променад уже без настоятеля, возвращались назад. И на обратном пути мы вдруг почувствовали, ощутили на себе косые взгляды редких в этот час случайных прохожих.

  - Почему они так таращатся на нас? - С явным раздражением в голосе посетовал я. - Или тут не принято, когда двое мужчин ходят вместе под руку? Невзлюбили нас с тобой, Ллойд, сразу невзлюбили! Чужие мы здесь...

  - Ах, оставим эти разговоры, МакКой! - Усмехнулся мой друг, художник и поэт. - Многим только дай повод уличить хотя бы в той же связи; теперь ещё и эта женщина на нашу с тобой голову - ты тоже находишь эту служанку странной? Пока ты спал, я слышал, как она поёт обертонами (и надобно отметить, пение это заунывное и прегадкое).

  Вернувшись в Тюрвень и отобедав, мы изъявили желание осмотреть замок, и первой мишенью нашего визита стал рабочий кабинет барона, находящийся на втором этаже.

  Интересно, отчего дверь кабинета приоткрыта? Непорядок.

  В кабинете моего деда, на его рабочем столе лежал аккуратный, не мятый лист бумаги - по всей видимости, не дописанный. Когда же я, сев в кресло и немного наклонившись, мельком, украдкой заглянул в содержимое бумажного листа, то наткнулся на две странные формулы с черепами.

  Первый пример был предельно прост (если не брать во внимание слагаемые элементы): "череп плюс череп равно две заглавных латинских буквы Х". Пример был записан математически, но подлежал ли расшифровке?

  Второй пример был столь же прост (хоть и не менее странен, чем первый): "череп минус череп равно два нуля".

  Всё было написано от руки, не напечатано (в случае с черепами - нарисовано).

  - Что это? - Протянул я лист ОʼБрайену, вставая из-за стола.

  - Понятия не имею, - Ответствовал тот, внимательно пробежавшись глазами по начерченному пером. - Какая-то абракадабра, друг мой. А чем занимался твой родственник?

  Моё лицо изошло красками: действительно, а чем он промышлял? Каков был род его занятий? Я почти ничего о нём не знал! Неужели он как-то связан с оккультными науками господ чернокнижников?

  Следующей целью, по нашим планам, должна стать дворцовая библиотека: помнится, в досужие часы мой дедушка надолго пропадал там - когда я, приезжая в очередной раз на каникулы, уже был упоен его страшными историями и одарён подарками. Он никогда не пускал туда ни меня, ни слуг - должно быть, пыли там немерено!

  Наша кухарка будто прочла мои мысли, вызвавшись пройти в книжный зал третьей под предлогом чистки полок от пыли и влажной уборки полов.

  Внезапно я заметил выражение лица дворецкого, которое несколько напряглось при просьбе служанки - в ту же секунду я понял, что это было бы плохой затеей - пустить её туда.

  - Покойный барон строжайше запретил кому-либо входить в святая святых его владений, - Промямлил дворецкий. - В особенности слугам, и, в частности, тебе. - Побагровев, добавил он, свирепо глядя на черноокую кухарку и протягивая мне заветный ключ, который барон носил на шее.

  Едва я вошёл в обширный, просторный зал - собственно, и являющийся внушительных размеров библиотекой - как был сражён наповал чистотой этого места и хорошим дневным освещением: Солнце беспрепятственно проникало сюда через достаточно широкие оконные проёмы, застеклённые специальным стеклом, глушащим всяческий ультрафиолет.

  Я-то думал, что данное помещение являлось чуть ли не чуланом, в котором преобладает вечный мрак и спёртый воздух, и где книга читается исключительно при сиянии свечи и в совершенной тайне от всех!

  Этот широкий зал изобиловал множеством стеллажей, - которые, впрочем, совершенно не мешали свободному перемещению между ними; поэтому мы с Ллойдом ОʼБрайеном были совершенно не стеснены в пространстве.

  Прохаживаясь по библиотеке и разглядывая полки на высоченных стендах, я пришёл к выводу, что у барона имелся отличный и изысканный литературный вкус: так, я обратил внимание, что каждый из стеллажей знаменовал собой целый отдельный раздел, соответствующий определённому жанру, стилю и даже эпохе, а выкладка книг, имея отличный товарный вид (словно они приобретены буквально вчера, а не много десятков лет назад; словно их пощадили лучи Солнца, хотя прошло уже очень много времени) была разложена очень аккуратно и строго по алфавиту.

  Ближайший стеллаж, похоже, был скорее для отвода глаз в случае проникновения на минутку случайного посетителя - на его полках была представлена хоть и не бульварная литература, но типичная беллетристика. Несомненно, что и здесь барон был крайне избирателен, поскольку стеллаж был содержателен такими маститыми авторами, такими корифеями своих направлений, как Герберт Уэллс, Марк Твен, Чарльз Диккенс, Шарлотта Бронте, Шарль де Костер, Уильям Шекспир, Александр Дюма-отец и Жюль Верн (причём, последние два имелись в оригинале). Этот стеллаж был примечателен и иными именитыми авторами, но о них я умолчу, ввиду их многочисленности - в любом случае, наиболее яркие представители мной уже перечислены.