Страница 66 из 70
Коробочку, узкую и деревянную как пенал, сунула в зубы. Правое плечо тоже болело - не перелом, но ушиб сильный. И я не слабачка! В моей жизни уже было море боли и смерть Толля, значит, я справлюсь с другим морем и смертями чужих... я теперь не одна, Нольд едет. Он найдет!
Выбралась...
Мост не длинный, ручей маленький, а злая судьба скинула с самой высокой точки в самую глубину... и все же - на моей стороне удача. Умудрилась уцелеть, так и выход нашелся со стороны моста, под него, а не на простор. Наверху люди, голоса, гудки, и я вне их поля зрения. Главное, о боли не думать... отсечь ее от себя...
Меня отец учил, меня Нольд тренировал, и я выжму из тела все возможное для спасения! Регенерат залечит потом!
В воде было легче - мягче и холод скрадывал. Выбравшись на берег, проволокла себя по камням, песку, замерев трупом в высокой жесткой траве. В спину никто не орал "там человек!", но до слуха донеслись сирены. Службы сейчас начнут выискивать живых и смотреть, кого отшвырнуло? Кого унесло водой?
Я прохрипела проклятье в коробку, до ломоты в челюсти, сжимая ее. Чтобы не выпустить, и чтобы с болью помогла - как жесткая палка во рту, она воровала мои несдержанный стон и крик, когда боль бичом била... с ногами что? А с поясной сумкой?
Оглядываться на себя, переворачиваться и рассматривать, не было времени. Минут пять, чтобы убраться еще дальше, за круг поисков! А Нольд найдет по следу! Как зверь по запаху, найдет и вытащит!
Я расплакалась и заскулила, когда шум отделился стеной, а руки уронили меня в сырость прибрежной почвы. Я спряталась - в зарослях осоки, доползя далеко... боль, боль, боль... Хищник выпустил ноги, но оставил в них зубы, а некто невидимый с каждым моим предыдущим рывком нагонял и бил этой проклятой болью сверху - наотмашь по всему телу. Но я ни от чего не умру - ни от шока, ни от кровопотери, ни от осколка, залетевшего в порванную мышцу... я - сильная.
Выдрав коробку из зубов, задышала глубоко, горлом, почувствовав железистый вкус и запах крови, и что-то еще... внутри что-то дребезжало. В узком пенале из сандалового дерева была спрятана не курительная трубка или ароматные палочки - а будто жук, который бился в замкнутом пространстве и его движения проходили легкой вибрацией.
Не переворачиваясь на спину, опустила руку вниз - сумка на месте, замок открыт. Грязи и ила туда набралось много, но я не нащупала сигаретницы. Сжать бы ее грани, подать сигнал "sos", и Нольду не придется сначала выискивать меня в обломках автобуса среди груды тел, и не придется потом рыскать вдоль берега... Когда он меня найдет? Пузырек с антисептиком исчез, но карточка удостоверения и телефон удержались в креплениях. Когда я поднесла телефон к лицу, увидела, что тот разбит. Не подать сигнала, никак... только ждать и тонуть... ничто, в сравнении с тем, что случилось впервые.
Самым страшным было понимание - никто не придет. Я лежала покалеченная в глубоком овраге, далеко отползя от дороги, на которой мы разбились. В сердце не шилом, а вбитым колом, вонзилась и осталась смерть моего Толля... мир умер. А я нет. Я не хотела выживать - и еще поэтому не осталась на месте, ведь врачи спасут. Да, запрут после в Инквизе, но сначала - спасут. А я хотела умереть свободной.
Солгала Константу, рассказывая. Навернулась с края ради смерти, а не жизни. Потому что в этот миг хотела к ним - к убитому отцу и к погибшему любимому. Тут я никому не нужна, даже матери. Никто не придет.
Мы слетели с дороги ночью, в дождь. Толль - псих, выпил и решил довезти меня прямо сейчас смотреть со скал на звездное небо. А пошел дождь. И я, дура, ничего не соображала и не верила в опасность, потому что такое счастье не может прерваться. Не погаснет солнце, не исчезнет притяжение, и мы никогда не умрем - вот знак равенства между всем. А оно вдруг взяло и погасло, исчезло, умерло...
Я очнулась, когда был закат другого дня. Кровавое небо перед глазами перенесло в ощущение кровавого моря боли, в котором все качалось, как на волнах. Регенерат залечил главное - разбитую голову и органы, очистив и выведя наружу грязь из ран, которые затянул до целостности. Дико хотелось пить. Я была как все тот же потерпевший кораблекрушение - окруженный соленой водой и умирающий от жажды.
Переломы не зарастали - их нужно вправить. Выжила, значит, выжила - такова воля Великого Морса, и... вспомнив заветы отца, занялась восстановлением. Целыми пальцами - чинила разбитую кисть другой руки. Самое главное, даже не идеально совместить, как делают врачи у обычных людей, а хоть близко подвинуть. Волокна мышц и сухожилий будто вспоминают правильность сами, подтягивая все на свои места, вплоть до осколочков, и схватывают в первые полчаса. Только держи! А дальше заживляют. Часы, дни, и шрамов не останется.
До дней было далеко... Кисть целиком схватилась лишь к ночи, и внутренним зуммером стала греть и зудеть, залечиваясь. Еще через час, как смогла сносно шевелить ей, поползла по дну оврага. Вылезти на края нереально, а до воды добраться нужно, - и я, когда смогла найти траву, вылизывала с нее всю сохранившуюся влагу. Так продержалась ночь.
От боли трясло, и залечивать ноги оказалось сложнее. Саму себя шевелить, поднимать, ударить по суставу, чтобы вправить - сил не хватало! И, справившись с малым, долго отдыхала, чтобы взяться за большее. Бедро, колено, открытый перелом голени с костью наружу. Свод стопы тоже разбит.
Боль, боль, боль... я старалась не вспоминать о Толле, и все время думала об отце. Что бы он сказал о моем безумстве тогда и о мужестве сейчас? Потеряла голову, забыла обо всем, теперь один заплатил смертью, а я, вторая, плачу пыткой. Какова степень ошибки, такова и цена последствий!
Но он бы мной все равно гордился, отец. Гордился бы, что, отринув малодушие, выживаю по его урокам! В свои всего семнадцать, со своими жалкими силенками и страшными ранами. Я - не слабачка!
Когда нашла лесной ручей, то ощутила счастье животного, вода - жизнь. Мука не будет такой долгой, как ожидала, заживление пошло быстрее. Только чем стремительнее отступала боль, тем скорее пустоту заполняла горечь. Я лежала в траве и смотрела на звездное небо, которое Толлю вздумалось мне обязательно показать, как будто мы, оба южане, никогда его не видели... самое страшное знать - никто не придет. Меня не ищет отец - он умер. Не ищет Толль - он умер. И даже проклятые спасатели не искали - потому что дождь размыл кровавые следы бегства. Я осталась одна.