Свидание у карусели

– Он сам вам об этом сказал?

– Нет, я видела рецепт у него на тумбочке.

– Ну и какой вывод вы из всего этого делаете?

– Я много думала. Знаю, что легко выступать в роли психиатра, но, думаю, Жюльен мог быть свидетелем чего-то, что сильно травмировало его.

– Его детство и отрочество пришлись на время войны в Алжире, не надо забывать. А там в ту пору происходили страшные вещи.

– Конечно. Но то, что повлияло на него, имело, как мне кажется, скорее личный характер. В своих рассказах об Алжире он никогда не упоминал войну. Говорил о другом, непохожем укладе жизни, о маленьких арабах – своих приятелях, чем шокировал многих.

Она теребила «молнию» на сумочке, явно нервничая, совсем как мадам Комбрэ. Жардэ угадал ее состояние.

– Еще что-нибудь?

– Да. Когда вы нас с мужем допрашивали первый раз, вы спросили, не замечали ли мы на нашей карусели во время праздника в Кро одинокой девушки, уже довольно взрослой, совсем барышни. И тогда с чистой совестью мы ответили – нет. По двум причинам. Во-первых, потому что мы не разглядываем людей, катающихся на деревянных лошадях, во-вторых, потому, что взрослых катается больше, чем думают, наверно, просто затем, чтобы вспомнить детство. Однако, после смерти Жюльена мы с мужем не перестаем задаваться вопросами, пытаемся вспомнить. И впрямь, в первый вечер нашей работы в Кро, какая-то немного странная девушка уселась эдакой амазонкой на лошадь. Жюльен выглядел озадаченным и оглядывался, словно виноватый, который таится. Не знаю, как это вернее сказать, но, пока крутилась карусель, он все продолжал поглядывать вокруг, как если бы опасался чьего-либо появления. И лишь когда девушка сошла, вроде бы успокоился и занялся другими клиентами, как обычно.

– Удивительно, что вы не вспомнили об этом, обнаружив тело Комбрэ…

– И тем не менее это так. Мы растерялись, плохо соображали. Эта смерть поселила в нас страх. И теперь всякий раз, заговаривая об этом, мы с мужем вспоминаем новые подробности. И прежде всего эти. Девушка явилась довольно поздно, перед самым окончанием гулянья. Когда карусель опустела, Жюльен сказал, что ему надо срочно отлучиться и что он займется каруселью по возвращении, что он «ненадолго». Муж разрешил, мы видели, как он сел в свою машину, чтобы быстрее обернуться. Выглядел он озабоченно. На следующий день я ничего особенного не заметила – он работал как всегда.

– А на следующий день девушка опять пришла?

– Совершенно верно, ага, но на сей раз гораздо раньше и сделала много кругов. Жюльен был более раскован, чем накануне, но все же беспокойно поглядывал вокруг. Немного поболтал с ней, а потом что-то произошло: когда девушка спустилась на землю, ее уже ждал какой-то парень, и они ушли вместе.

– Что за парень?

– Лет тридцати, солидный, я не очень его разглядела. Но Жюльен, казалось, был возмущен, даже раздражен. Потом, уж и не помню толком, началась сильная гроза, и нам пришлось поспешно останавливать карусель. Нас ведь было всего трое – этого мало. А такая карусель, скажу я вам, требует бережного обхождения. В общем, думали только о том, чтобы уберечь ее от грозы и, когда, наконец крепко увязали все веревки, то вымокли, как говорится, до нитки.

– И после этого Комбрэ снова поехал прокатиться на машине?

– Не думаю. Не помню. Нам с мужем было не до того, скорее бы обсохнуть. Вот я все болтаю-болтаю, а сама думаю, вам-то какой интерес это слушать.

– Большой. Жаль только, вы не сказали мне об этом в день смерти Комбрэ. Был бы выигрыш во времени.

Жардэ произнес это мягко, в форме дружеского упрека, и она смутилась, зарделась, отреагировав в итоге гораздо острее, чем если бы ее сухо отчитали, как это, по ее представлениям, принято в полиции.

– Нас словно парализовало. Надеюсь, вы мне верите, когда я говорю, что все эти подробности всплыли в моей памяти позже. Мы ничего не собирались утаивать. И в доказательство я пришла сама рассказать обо всем. И потом, вы ведь знаете, мы принадлежим к кругу людей, для которых слова «свидетель», «полиция» означают массу осложнений. Меньше говоришь – меньше хлопот!

Она быстро поднесла ладонь ко рту в знак того, что невольно сболтнула глупость. Жардэ улыбнулся и продолжил:

– На следующий день был праздник 14 июля, если не ошибаюсь?

– Да, это было четырнадцатого. Гроза ничуть не убавила жару. Я еще сказала мужу: «До пяти небось никого не будет!» Но карусель брали штурмом с самого утра. Мой муж и Жюльен прямо сбились с ног!

– А вечером девушка снова пришла?

– Нет.

– Вы в этом уверены?

– Совершенно уверена. Я еще сказала мужу: «Парень, который ее провожал, снова пришел и, похоже, ждет кого-то, конечно же, ее». Потом он ушел.

– А как вел себя Жюльен в этот момент?

– Не уверена, заметил ли он происходящее, потому что собирал жетоны, и муж даже был вынужден помочь ему.

– На следующий день вы перебрались в Луна-парк, так?

– Да.

У Жардэ было странное чувство, будто он медленно продвигается, хотя и в темноте, и узнает то, о чем уже догадывался. Все, что рассказывала ему мадам Сенешаль, напоминало что-то вроде электронных рисунков, которые недавно ввели на телевидении – цветные квадратики мельтешат, вроде калейдоскопа, но, соединяясь, в конце концов образуют нужное изображение.

– И еще хочу добавить, – спохватилась мадам Сенешаль. – Скорее впечатление, чем уверенность: в Йере Жюльен виделся с людьми, которых, кажется, хорошо знал. M поддерживал с ними не такие отношения, как со случайными встречными, например с ярмарочными.

– Что заставляет вас так думать?

– Так, отрывочные признания… Вообще-то Жюльен был не из разговорчивых.

– То есть?

– Однажды ему предстояли крупные расходы по машине… починить чего-то… Я знала, что денег у него не много. Но он заявил мне, сияя: «Не беспокойтесь!» Спустя два дня машина была исправлена, хотя аванса он у меня не попросил.

– На похороны приехала его мать.

Жардэ краешком глаз внимательно следил за мадам Сенешаль и не был удивлен ее реакцией:

– Его мать? Признаться, он никогда о ней не говорил. Наверное, порвал с ней всякие отношения?

– Именно так. Достигнув совершеннолетия, покинул родной дом, где они вместе жили. А на деньги, оставшиеся в наследство от отца, купил себе подержанную машину.

Жардэ ожидал вопросов, но их не последовало. Мадам Сенешаль лишь спросила задрожавшим вдруг голосом:

– Когда хоронят Жюльена?

– Не знаю. Похоронами занимается его мать. Я предупрежу вас, как только нас известят.

Вставая, она немного поколебалась, прежде чем пробормотать:

– Не говорите мужу о моем визите, ладно? Все равно он скажет, что я болтунья и заставила вас напрасно терять ваше драгоценное время.

Солнце нещадно палило, несмотря на ранний час, когда комиссар Жардэ прибыл на кладбище в Йере, где должны были хоронить Жюльена. Больше наблюдатель, чем участник, он не захотел смешиваться с теми, кто явился сюда, чтобы проводить несчастного пария в последний путь. Комиссар отметил про себя, что народу собралось негусто.

– Почти никого нет, – тихо сообщил он, обращаясь к Бакконье, которого, сам не зная зачем, попросил сопровождать его.

Кроме мадам Комбрэ, уже без косметики, одетой в то же самое платье, что и накануне, а волосы покрыты черной креповой косынкой, и, кроме мадам Сенешаль, за простым гробом шло не более полутора десятка людей, весьма безразличной наружности, переговаривавшихся промеж собой и вытиравших потные лбы.

– Знаете, – сказала ему чуть позже мадам Сенешаль, – не надо думать, что люди с каруселей не любили Жюльена. Просто вчера все поздно легли спать, а похороны так рано…

Так решила мадам Сенешаль, и комиссару оставалось лишь с ней согласиться. На что рассчитывал он, идя на кладбище? Что убийца последует за телом своей жертвы? Да и кого он знал, кроме мадам Комбрэ и Сенешалей?

– Пошли? – спросил он Бакконье, и они тронулись вслед за кортежем, чуть на расстоянии.