Разрешаю стонать

– Все! – я остановил пламенную речь. – Я все понял. С пацаном поговорю. Проблем больше не будет.

Соврал без зазрения совести.

– Может быть, вам на электронную почту выслать рекомендации? – опомнилась звезда педагогики.

– Нет, большое спасибо. Мы как-нибудь сами. Так, Кирыч? – я поставил сына на землю и выдал брелок от «Порша». Что дальше делать, он знал.

– Да, пап! – решительно ответил тот и побежал к машине.

Няня раскрыла рот, чтобы снова что-то сказать, но, как образцовый отец, я бросил ей «до свидания» и тут же пошел за своим чадом.

Быстро так пошел. Не оборачиваясь.

Уже в машине, когда отъехали метров на триста, раздражение спало. За мной в детском кресле сидел мой малой. Шустрый и мудрый не по годам. В планах на вечер, кроме мультиков, макарон и отчетов перед сном, ничего не было.

Штиль! Никакого церебрального секса с тупыми няньками. Никакого нытья о бабках непутевой мамашки. Не жизнь, а мечта пенсионера, бля.

На этом моменте память подкинула картинку с одной гордой особой, которая круглыми глазами пялилась на свой трудовой контракт.

Второй раз за вечер на губах нарисовалась улыбка. Лена… Леночка. Нежная, отзывчивая, темпераментная. И такая удивленная после того, как кончила. Смотрел бы и смотрел. В ней, над ней и под ней.

Небось, сама не понимала, какая она горячая. Чем мудила-муж у нее между ног занимался, оставалось загадкой. Но явно не тем, чем надо. А следовало… на этом моменте пришлось сделать глубокий вдох и вспомнить итоговую сумму в налоговой декларации.

Давно никто так не заводил. Никогда еще баба голодным не оставляла. А эта… феечка с клаустрофобией лифтовой. За яйца взяла так, что хрен я от нее теперь отстану. Сдастся как миленькая. И добавки попросит. И сама на член прыгнет. И «да» отвечать научится. На любое предложение.

Нужно только подождать. Совсем немного. Дать дозреть и подписать долбаные бумажки.

Два дня после встречи с Басманским я занималась только тем, что постоянно боролась со своими воспоминаниями. Иногда они напоминали реку. Но не такую, как Волга или Днепр. Нет. Горную! С уступами, перепадами, бурунами и течением, смывающим все на своем пути.

Еще день прошел в прострации. Я убирала в квартире, готовила есть ребенку, просматривала вакансии, но все чаще ловила себя на мысли, что хочется лечь на кровать и обреветься в подушку.

Дура. Клиническая. Побывать замужем. Считать, что знаешь себя от и до. Свято верить, что секс – это так, баловство, без которого можно жить. А тут… за каких-то пару минут в лифте выяснить, что никогда раньше и сексом-то по-настоящему не занималась. Что, в сравнении с оргазмом от пальцев Басманского, все прежние фейерверки были как чихи в кулачок… приятно, не больно и слава богу.

Обида от этого душила похлеще стыда. Перед Данькой не знала, как прятаться. Он в глаза заглядывал, а мне сквозь землю провалиться хотелось. Дожила. Узнала в двадцать семь, как с мужиком хорошо бывает. Как остро и каждой клеточкой сладко.

Плохо, что не убежала от него. Надо было драться до последнего. А теперь… Теперь кто бы подсказал, как после случившегося жить дальше. Без мужика этого. Без его пальцев. А еще лучше – без воспоминаний о том, как он поимел меня ими, а потом нежными поцелуями успокаивал, будто я кукла фарфоровая и сейчас разобьюсь.

Нет, нельзя было думать о Басманском. И папку следовало выкинуть в мусорку сразу, как машина такси к дому подъехала.

Но с извилинами еще в лифте беда случилась. Серого вещества хватило только до квартиры своей добраться. А после… как в себя пришла, даже в руки брать папку страшно стало. Словно там конверт со спорами сибирской язвы. Потрогаю, и все, одной чокнутой в мире станет больше.

С такими думами я протянула аж до вечера четвертого дня. Будто овощ. А потом в душе случайно прикоснулась к себе. Сжала грудь так, как он сжимал. Мазнула по клитору, и плач было уже не остановить. Странный, непонятный, будто рвалось что-то наружу.

Нет, все же я была не дура, а кто-то похлеще. Дура забыла бы или придумала объяснение. Умела ведь, когда с Васькой жила и походы его налево не замечала.

Сейчас же… не придумывалось ничего. Одного воспоминания хватило, чтобы тело заныло, требуя той самой ласки. Ноги сами разъехались. И потом пришлось глотать слезы, стоны, кусать губы и пялиться на яркую лампу под потолком. До боли. До зайчиков. Чтобы только не стоял больше гад рукастый перед глазами и не травил душу.

Что бы случилось, протяни я еще день один на один со своим проснувшимся либидо, даже думать не хотелось. Но вечером пятого дня, как обычно без спроса, в гости явилась Лизка.

Выставив вперед себя коробку с тортом, она быстро прошлась взглядом по моему посеревшему лицу, и стало мне совсем худо.

– Слышь, подруга, а не загрипповала ли ты, случайно?

– Ты у нас вроде гинеколог, а не терапевт, – я все же попыталась отделаться.

– А ты думаешь, гинекологи дальше женских прелестей ничего не видят? – она помахала занятому своей вечерней кашей Даньке и снова повернулась ко мне. – Мы, между прочим, иногда и на лицо внимание обращаем. Особенно когда дуре какой-нибудь мозги надо вправить и здоровье спасти.

С мозгами и здоровьем она, конечно, попала в цель сразу. Спорить мне резко перехотелось. Как и придумывать оправдания.

Словно и правда пришла угостить нас тортом, Лизка сама поставила чайник. Нарезала украшенный ягодами и творожным кремом бисквит. А когда счастливый и сытый Данька пошел спать, взялась за меня с бульдожьей хваткой.

Началось все с командного: «Давай рассказывай!», а закончилось удивленным: «Что, прямо там и поимел?»

Сама не заметив, как съела второй кусок торта, я только кивнула.

– И без предварительного бла-бла-бла за жизнь или хотя бы короткого «разрешите вдуть»?

Я отрицательно мотнула головой.

– И до оргазма? Руками, как иллюзионист…

– … хренов.

– Твою мать! – Лизка резко откинулась на спинку стула. Все еще ошарашенная, словно Басманский на ней сейчас свою мелкую моторику разрабатывал.

В целом добавить мне было нечего. Мать. Твою. Точно. И как забыть теперь?

– А в контракте хоть что написано? – приоткрыв левый глаз, подруга скосилась на меня.

Вот я как чувствовала, что кое-какие детали лучше было опустить. Не соврать, а именно недоговорить. Хотя бы об условиях, на которых этот гад захотел меня в личную эскорт-службу.

– Там много всего. Но если тебя интересует зарплата, то она неприличная.

– Сильно неприличная или страшно неприличная?

– Ужасно.

– И с выходными, отпускными и рабочим графиком, как у всех нормальных людей? – теперь Лизка открыла уже оба глаза.

В ответ на этот вопрос так и хотелось сказать «нет». Сделать хотя бы для Лизы предложение Басманского не таким уж безумно соблазнительным. Но подруга знала меня слишком хорошо. Стоило пару секунд потянуть с ответом, как она встала со стула и решительно спросила:

– Сам контракт где? Сюда давай! И чтобы без этого твоего «я потеряла» или «не помню, где лежит». Мы, гинекологи, не только вагины лечить умеем, но, если нужно, и амнезию тоже. Мой любимый расширитель помнишь?

Я сглотнула.

– То-то же! – Лизка указательным пальцем постучала по столешнице.

Как бы я ни хотела, чтобы папка пропала, но нет. То, что лежит на холодильнике, всегда остается на холодильнике. Даже позорный контракт.

Лизке на изучение сего документа хватило минут пять. Она почти не хмурилась, читая. Совсем не улыбалась и лишь иногда открывала и закрывала рот.

Вывод не заставил себя ждать.

– Если он к сексу относится так же, как к договору о нем… Ух, я бы подписала не думая. Еще б и бантик на шею повязала как бонус.

Нового в Лизкином отношении к Басманскому не было ничего. Мне даже удивляться не стоило, но контракт все же убрала подальше. И от нее, и от себя.

– Лен, а если серьезно, ну что ты теряешь? – уже по-другому заговорила подруга. – Предложение, конечно, необычное, но хорошее.