Ужасная госпожа

— А-ах, — с губ юной графини сорвался еле слышный стон.

Дождавшись, когда, задыхаясь и дрожа, она прильнула, потерлась сначала о грудь, а потом, всхлипнув и обхватив бедрами его колено — о ногу, и начала с жаром отвечать, отстранился и оттолкнул.

— Вы слишком благородны, моя госпожа, чтобы целовать грязного раба, — насмешливо поклонился он, а Иса, растрепанная и растерянная, инстинктивно шагнула к нему. — Прикажете продолжить? — Витор снова усмехнулся и отступил. — Благородная графиня, невеста герцога готова отдаться первому встречному рабу прямо в конюшне. Все вы благородные господа полагаете, что можете поступать с простыми людьми, как вам вздумается, — вспомнив огромные испуганные глаза Анхелики, он сжал кулаки и порывисто отвернулся. — Уходите. И когда будете рассказывать отцу о том, что я вас обесчестил, не забудьте добавить, как целовались с рабом.

— Ничтожество! Ты не стоишь и кончиков моих волос, — прошипела в спину Иса, и в голову Витора ударилось что-то тяжелое так, что из глаз посыпались искры, а следом послышались легкие удаляющиеся шаги.

— Дрянь, — бросил Витор вслед госпоже и, потирая затылок, вышел во двор.

— Это ты кому? — из-за угла выглянула Дипали. — Ей? — кивнула в сторону удаляющихся искорок. — Она злилась? Из-за чего? Что сказала?

— Ничего, — мотнул головой Витор. — Дрянь она. Хуже портовой девки.

— Тш-ш. Не говори так, — к губам прижался шершавый палец, а потом аккуратно погладил. В то время как другая рука скользнула по животу к поясу и пыталась развязать узел. — Давай, я тебя утешу.

Хмель уже выветрился, и Витор трезво взглянул на служанку — она была совсем молоденькой, наверное, даже моложе Анхелики и, скрипнув зубами, Витор отвернулся.

— Ничего не надо, Дипали. Иди, отдыхай. Ты, наверное, устала.

Оставив ничего не понимающую девушку, он ушел за конюшню, вылил на голову ковш воды, после чего упал на ворох соломы.

Пытаясь прогнать видение, Витор поднялся и взъерошил волосы. Потом взглянул на дом — в одном из окон, за легкой занавеской плясал слабый огонек свечи.

***

В тот день Анхелика пришла совершенно некстати. Она появилась в кузнице как раз в то время, когда титулованные господа решили подправить сбившуюся подкову.

От аристократов не укрылись нежный румянец щек, небесная лазурь глаз и упругое юное тело под мешковатой одеждой, и, когда девушка, оставив корзинку, пошла домой, последовали за ней.

Почувствовав неладное, покинул кузню и Витор.

Он нашел их в сумеречном безлюдном переулке. Один держал брыкающуюся Анхелику, а второй уже разорвал блузу и задирал юбку, когда крепкий кулак кузнеца опустился ему на голову. Второй мерзавец отбросил девушку, как мешок соломы и потянулся за шпагой, но юноша оказался быстрее и сильнее. И голова аристократа с неаристократическим треском врубилась в грязную с подтеками стену.

— Бежим, — Витор помог плачущей сестре подняться на ноги. Скрывая наготу накинул ей на плечи свою безрукавку и они помчались домой.

Вскоре вернулся и отец.

— За тобой придут, — сказал он, садясь за стол и кладя натруженные руки по обеим сторонам от пышущей паром деревянной миски. — Тебе и Анхелике надо спрятаться. Отправляйтесь в деревню.

В углу, обнявшись, всхлипывали мать и сестра.

Витор понимал, что отец прав, но не хотел из-за каких-то прощелыг прятаться, как крыса.

— Отец, вам тоже надо уехать. Если они вернутся и не найдут меня, то могут навредить вам. Увезите сестру в деревню, поживите там немного. Я тоже исчезну из города. Не надо нам быть вместе.

Немного поразмышляв, отец согласился, и они, еще до рассвета покинули родной дом. А Витор нанялся юнгой на первый же выходящий в море корабль.

И снова избалованная аристократка старательно портит ему жизнь.

Витор сердито посмотрел на слабо освещенное окно, потом решительно зашел в конюшню и, зарывшись в солому, постарался выбросить из головы гладкость ароматной кожи и мягкость сладких губ.

Что этот невольник о себе возомнил? Посмел дерзко разговаривать с графиней де Сильва. Ее касался рот простолюдина.

Розовый язык пробежался по губам, оставляя на них влажный след и возрождая воспоминания о горячей настойчивости раба.

Грудь налилась тягучим томлением, и соски опять затвердели, словно приглашая сжать, обжечь горячим дыханием.

Иса сбросила окутывающий ее тонкий шелк и, стоя перед зеркалом с неровном свете свечи, огладила молочно-белую грудь, задержавшись пальцами на более темном, затвердевшем холмике.

Наглец, как он мог выпроводить самую красивую девушку в городе, как какую-то безродную служанку, да еще и после того, что сделал?!

Воспоминания о прикосновениях конюха отозвались в теле юной графини спазмом, разлившимся внизу живота требующей утоления, горячей пульсирующей болью. Особенно острой она была там, где графиня касалась ноги грязного невольника. Но сейчас даже запах его тела, казался безумно возбуждающим.

— Пурнима! — крикнула Иса, чье юное тело требовало продолжения начатого Витором, но служанка благоразумно исчезла из пределов досягаемости госпожи. — Ты у меня дождешься, мерзавка, — прошипела графиня и тут же с губ сорвался протяжный стон — тонкие пальцы скользнули по упругому животу и коснулись разгоряченной плоти.

Ноги ослабли, нега звала прилечь, но Иса никак не могла расстаться со своим отражением.

Поворачиваясь перед зеркалом то так, то эдак, она любовалась, как тяжело вздымается высокая соблазнительная грудь с вызывающе выраженными сосками. Как белые, длинные пальцы исчезают между стройных бедер, и каждое прикосновение, отзывалось новым тянущим спазмом и разрастающимся голодом.

Длинные распущенные волосы гладили обнаженную спину, создавая иллюзию нежной ласки, грациозная шея изгибалась в ожидании поцелуев, но никого не было, и тонкие пальцы продвинулись дальше, раздвигая гладкие пульсирующие стенки и погружаясь в горячую тесноту.

— М-м-м, — не удержавшись, она закрыла глаза и покачнулась, но тут же снова посмотрела в зеркало, послушно отразившее широко распахнутые черные глаза, маняще приоткрытые губы и преисполненное желанием совершенное тело.

Узкая рука снова протиснулась между плотно сведенными бедрами, и полная грудь резко опустилась, вместе новым сорвавшимся с губ стоном.

Ночь стыдливо окутывала душной темнотой стройное обнаженное тело, только отблеск одинокой свечи оставлял золотистый глянец на чуть смугловатой коже.

Прозрачные капли, очерчивая полукружья груди, стремительно стекали к темнеющей впадинке пупка, тонкие пальцы то появлялись, то исчезали в сгустившейся тени сведенных бедер, тихие стоны срывались с приоткрытых полных губ, а освобождение не приходило.

В первый раз Иса ощутила прикосновение мужчины, почувствовала запах, настойчивость губ и то, какой неутолимый голод они могут вызвать. И в первый раз в жизни Исы мужчина ее отверг! Практически выгнал из ее собственной конюшни, да еще и унизил!

Избалованная безграничной любовью отца, вседозволенностью и с гордыней, взлеенной обещаниями самых блестящих перспектив, юная графиня не могла смириться с таким пренебрежением.

Поняв, что в этот раз ей не избавиться от напряжения, владеющего каждой частицей тела и наливающего грудь и живот тягучей тяжестью, Иса решительно закусила нижнюю губу и скользнула между прохладных простыней.

Сегодня она справится с требованиями тела, но наглец за это ответит.

— Что ты здесь делаешь, и кто разрешил тебе войти? — после ночного приключения находясь не в самом радужном расположении духа, Иса спустила с кровати босые ноги и отбросила одеяло, представ перед Дудой в первозданном виде.

— Как не совестно! Сеньорита Иса! — всплеснув руками, воскликнула Эдуарда и стыдливо отвела взгляд. — Разве допустимо благородной девушке спать нагой, как какой-то язычнице, — она бросила презрительный взгляд на обмотанную тканью пышную фигуру служанки. — Что о вас подумает герцог, после свадьбы? Разве я не прививала вам хорошие манеры?