Страница 14 из 30
— Члены триад Бранъярна по отношению друг к другу. Студентов при поступлении делят на триады, так мы живём всю учебу и после. Делим души. Мы друзья и… больше, чем друзья.
— Должно быть, иметь Анам Кара — это истинное счастье. Такого… друга хочет себе каждый.
— Это лишь одна сторона медали. Говорят, что потерять Анам Кара — это потерять часть души. А потерять двоих… Говорят, что это страшная боль. Её можно пережить, она не смертельная, но даже проклятия такого нет, чтоб кто-то пожелал потерять Анам Кара. Настолько это страшная даже мысль. Но, знаете, оно того стоит. Жить, чувствуя, что где-то в мире есть два человека, которые примут тебя любой, всегда будут с тобой, несмотря ни на что… Просто мысль о них даёт силы и согревает… Ведь их две души всегда обнимают твою… Это сложно передать словами.
Лилавати понимающе кивнула, по ней было видно — она впечатлена. Словно ей, как ребенку, рассказали сказку или историю о прошлом… А Ханне стало искренне жаль эту девушку, которая совсем одна оказалась в явно чуждом для неё закрытом, полном условностей, мире, без родителей и друзей… Нет, однозначно, надо будет познакомить их с Тирной. А пока можно попить чай и обсудить что-нибудь нейтральное… А хоть бы и те книги в шкафу…
Глава 8
Ханна просидела с Лилавати в женском салоне до ужина.
Поначалу их общение было осторожным и предельно вежливым, строго в рамках приличий, но потом Лилавати дала понять, что она хоть и графиня, ещё и просто молодая женщина. Не очень счастливая, как поняла для себя Ханна.
Из их разговора выяснилось, что Лилавати свободно владеет шестью языками, что позволяет ей читать книги на языке оригиналов, о Тинии знает лишь по рассказам родителей и очень любит театр. И её удручает, что большинство аристократов ходят на представления лишь для того, чтоб посплетничать и обсудить чужие наряды. В девичестве её часто отпускали (с сопровождением, конечно) посмотреть постановки частных и экспериментальных театров, но графине по положению путь туда оказался заказан. Ханна же рассказывала об академии, работе с детьми и артефактами.
Лилавати слушала с искренним интересом.
— Хотела бы я тоже обучаться в Бранъярне, — мечтательно протянула она, — хоть я и понимаю, что по талантам и родовитости меня бы не взяли…
— Учеба в Бранъярне очень сложная. У многих студентов возникают мысли всё бросить и сбежать. Даже при том, что практически все дети при поступлении уже обладают знаниями основ и нужными навыками. Ведь в семьях многому учатся. Но в академию принимают и талантливых детей без именитой родни. Со мной на курсе училась девочка из очень бедной семьи. Седьмая дочь седьмой дочери, её целительский дар был огромен уже в десять лет, когда и поступают в Бранъярн. Но она не умела читать и писать, когда её забрали из той горной деревни. Учителя академии научили её всему за четыре месяца перед поступлением. И выделили стипендию. Сейчас она состоит на службе в королевской больнице, за её руку уже устраивают дуэли и, не зная её прошлого, никогда не догадаешься, где она родилась. Бранъярну важен талант. Никакие деньги и связи не позволят занимать место просто так. Ведь нельзя разбивать триады, если ты не справишься и уйдешь, как же твои Анам Кара? Им тоже уходить?
— То есть число поступающих всегда кратно трем?
— Да. Насколько я знаю, списки новых курсов составляют задолго до года реального поступления. И до последнего вносят правки. Этим занимается отдельный совет. Если ваш будущий ребенок окажется наделён нужными талантами, кто знает, быть может, мне доведётся его учить. Ну или просто присмотрю за ним.
Лилавати смутилась, но Ханна не заметила недовольства или раздражения, она, конечно, не эмпат, что б уверять, но похоже Лилавати не исключает возможности своего материнства, а значит…
— Ваше Сиятельство, ужин подадут через полчаса, — в комнату тихо вошла Лотта.
— О, тогда нам нужно привести себя в порядок. Что же ты раньше не пришла, — укорила горничную Лилавати, поспешно поднимаясь на ноги.
Ханна тоже встала, хоть и не очень поняла суть проблемы. А потом вспомнила все эти традиции про переодевания перед ужином и смену причёсок… Как же хорошо, что ей этим голову заморачивать не надо.
Лилавати покинула салон в сопровождении Лотты, а Ханна, выйдя через вторую дверь, оказалась в прогулочном коридоре. Солнце хоть и клонилось к закату, светило ещё ярко, позволяя любоваться видом на реку и поля, над которыми пролетал аэростат.
Насколько Ханна знала, на такой высоте должно быть достаточно холодно, но внутри гондолы было тепло. Даже стекло словно бы нагрелось от солнечных лучей…
— Ты уже успокоилась, насколько я вижу.
Ханна дёрнулась от неожиданности, сердце забилось с бешеной скоростью.
— А теперь снова нет, — усмехнулся Клаус, глядя на смотрящую на него исподлобья Ханну.
— Почему ты всегда подкрадываешься?
— Привычка такая — ходить тихо. А ты всегда витаешь в облаках.
— Я просто задумалась, это не наказуемо.
— Это вредно для тебя самой, разве что.
— Ну как, уже закончили важные мужские разговоры? — отвернувшись к окну, небрежно бросила Ханна.
— А, это тебя разозлило? Это просто обычаи внешнего мира. Да, у магов и наемников всё иначе, но аристократы, да и обычные люди в целом, имеют достаточно патриархальный уклад. До эгалитаризма магов им далеко.
— Меня это расстраивает. Сложно мириться, пусть только на это путешествие, с ролью цветка в горшке.
— Но очень красивого цветка, смею заметить.
— Благодарю. Буду утешаться мыслью, что я красивая герань.
— Амариллис.
— Что?
— Амариллис. Цветок такой. Ты похожа на него.
Ханна удивленно посмотрела на Клауса, но он был серьёзен, а потом пояснил:
— Мать разводит цветы в оранжерее. У неё их много. И я немного разбираюсь в сортах. Амариллисы мне нравятся. Особенно красные.
— Спасибо… Надо будет посмотреть на эти амариллисы, как вернёмся, схожу в ботанический сад.
— Я пришлю тебе букет. Из тех, что мне нравятся.
— А твоя мать не будет против, ты же нарушишь вид её клумб?
— Вырастит ещё. И ей не будет жалко цветов для красивой девушки. Зачем же они ещё нужны?
Ханне было приятно такое слышать, пусть внешне она старалась не показать своё смущение, спрятать чувства не очень удалось. Тем более цветы… Обычно ей дарили книги, угощения из кондитерских, украшения-безделушки… А цветы почему-то никто из многочисленных поклонников не догадался подарить. Даже просто пообещать. И как-то очень захотелось, чтоб поездка кончилась как можно быстрее, дабы оказаться в Санкии и получить букет этих таинственных амариллисов.
— Тебе так нравятся цветы? — в голосе Клауса появились нотки удивления. — Ты просто так радуешься…
— И цветы тоже. Но мне редко их дарят.
— Жестокое упущение, — не скрывая улыбки, отметил Клаус и хотел что-то добавить, но Ханна перебила:
— А как ты узнал, что я тут? Ты словно как-то определил.
— Я и определил. По эмоциям. Просто шёл на них, когда почувствовал, что ты одна.
— Такое возможно?
— В строго ограниченных случаях.
— Это каких? Не таких, случайно, что позволяют тебе продолжать читать меня, хоть я и закрылась?
— Именно.
— Теперь я просто обязана знать, — решительно положив ладони на бёдра, заявила Ханна, разворачиваясь к собеседнику. — И ты не отвертишься, время есть, нас никто не слышит. Почему у тебя такие расширенные возможности в отношении меня?
— Ты сама мне их дала, — не надо быть эмпатом, чтобы понять: Клауса весь этот разговор забавляет, настолько, что Ханна уже начала опасаться, что это не к добру.
— Каким образом?!
— Очень приятным, надо сказать.
Ханне не нужно было пояснять. И тон голоса, и взгляд прекрасно напомнили ей о журчащей воде в подземной купальне в Катакомбах, о её авантюре, которая увенчалась успехом и о более чем приятной ночи…
— Н-но… как это может повлиять? — отворачиваться или краснеть казалось Ханне трусливым и стыдным, а проклятое солнце словно специально вышло из-за облаков, чтоб осветить её получше.