Соль

Только бы Наоми не увлекалась порно, мне вот только этого тут не хватает на мониторе! Всё остальное было!

А не-ет… Вот и порно…

На экране папка с обнаженной фотосессией Наоми, и я сгораю от стыда. Поднимаю на мистера Ли виноватый взгляд, но его и след простыл. Хоть тут мне удача улыбнулась.

«Не забудь про форму…………, спасибо!» — СМС от Дороти.

— Да чтоб тебя, нет, я тут сидела просто так, а про форму забыла! — в пространство шепчу я.

***

Я разочарована в понедельнике. Он неумолимо подкладывает свинью за свиньей, пока не закончит свои часы последней грязной хрюшкой в загоне. Я стою в прачечной, на огромной кипе грязных футболок и шорт и долблю в окно, за которым уже свинцовое, черничное небо обретает строгий, грозный вид. Я пытаюсь кричать, стучать, пытаюсь дозвониться хоть до одной живой души, но даже Маргарет, будь она проклята, вне зоны доступа. Через пару минут я понимаю, что это не друзья недоступны, а я сама. Прачечная с её крошечным окошком под потолком, находится практически в подвале. Оказаться запертой тут, да ещё без связи, ночью — страшно до дрожи.

В такие минуты страх накручивается как нитка на прялку, опутывает сантиметр за сантиметром, пока не скрывает с головой. Я беспомощно бью по двери, а потом долго плачу, пока не начинает болеть голова. В прачечной душно, не смертельно, но воздуха не хватает. Тут только холодная вода в кране, на первый взгляд нет свободных розеток, и… а не забыла ли я зарядку у Наоми?

Бросаюсь к сумке, чуть не вырывая замок, ищу зарядку, пока рука не касается гладкого провода. Сердце отпускает, даже кровь по венам бежит быстрее. Остаться с разряженным телефоном, все равно что в одиночной камере. Ещё только половина девятого вечера, а клуб откроется в шесть утра, а во сколько придут в прачечную? В девять? Десять? Я освобождаю одну из розеток, вытащив из неё вилку стиральной машины, и увидев, как батарея начинает заряжаться нахожу ещё один повод, чтобы возрадоваться (ну это помимо наличия… воды?). Только что делать с телефоном без связи? Меня потеряют. Мама будет звонить, Гаспар тоже, Ксавье может начать беспокоиться. К горлу снова подступает комок.

Когда мама выяснит, что я не у Ксавье, она подаст в розыск…

Я осталась в заточении не столько по своей глупости, сколько по стечению обстоятельств. Когда я спустила тележку на лифте и заглянула к охраннику, то не нашла его на месте. Я прекрасно понимала, что в такой час нельзя бродить просто так по коридорам, тем более, что в самый первый день меня предупредили о хитрой охранной системе, но делать нечего, тележка должна быть в прачечной, там работы на две минуты. Здраво рассудив, что ничего страшного за две минуты не случится, а охранник может пропадать непонятно где довольно долго, я подождала ещё три минуты и без лишних угрызений совести вытащила ключ от прачечной из ящика и поторопилась как можно скорее закончить с делами. В прачечной было несколько комнат, у каждой дверь закрывалась отдельно, а открывались они все из коридора, нужно было только вставить ключ-карту в электронный замок. Полторы минуты потребовалось мне, чтобы оттащить тележку в самую последнюю комнату, где было положено оставлять такие вещи. Ровно столько же, очевидно, потребовалось охраннику, чтобы дойти до прачечной, обнаружить в замке ключ-карту и одним махом заблокировать все двери, включая ту за которой осталась я. Я могла бы надорваться, но охранник не услышал бы ни слова, находясь от меня в пяти метрах и в четырёх заблокированных дверях.

***

Час второй

Я никогда не играла в игры на телефоне и никогда не устанавливала приложений, работающих оффлайн и единственным развлечением оказалось смотреть фото из галереи. Я знала их наизусть, но все равно смотрела, удаляя попутно давно не нужные фото чеков, банковских карт и блюд из ресторанов. Чаще всего я фотографировала Майю и Ксавье, тут была целая история их жизни: смешные, серьёзные, глупые, милые. Я то и дело убираю телефон и вспоминаю как это было в нашем детстве, когда мы с Майей виделись только на каникулах. Я приезжала к дяде в самый удивительный город в мире, Белфаст. Это был город контрастов, как любят говорить люди, описывая почти любое место или страну. Тут, в Северной Ирландии, все было на контрастах: современные богатые фешенебельные дома соседствовали со старыми викторианскими особняками, а на другой стороне улицы высились многоэтажки, где ютились в крошечных квартирах люди. В одной из таких многоэтажек жила Майя, а всего через улицу стоял великолепный дом Эдгара Томпсона, куда каждое лето я со слезами на глазах ехала в ссылку, и откуда с такими же слезами возвращалась домой, утверждая, что хочу жить в Ирландии и нигде больше.

Я вспоминала эти годы до того времени, как Майя переехала в кампус общежития, а дядя Эдгар умер от цирроза. Теперь все это осталось только на пожелтевших фото, которые я иногда сканирую и сохраняю в галерею телефона. Помимо друзей были фото родителей, хроника с отцовских приемов и рождественских ужинов, на которые собиралась половина района. Томпсоны были частью «общества», где все так или иначе были друг другу “родственниками через дальних родственников”. Такое часто случается, когда с дюжину семей живут в одном районе, отгороженные от всего мира сознанием своего величия.

Я с интересом разглядываю собственные фото пятилетней, десятилетней давности. Когда-то мои щеки были совсем по-детски округлы, а тело, напротив, по мальчишечьи угловато. Я вспомнила, как завидовала тогда Майе, которая в пятнадцать лет была уже вполне сформировавшейся и даже имеющей успех у мужского пола. Что там говорить, Майя даже сделала «это» на вечеринке у Гарретта Хенсена, после школьного праздника. Тем летом я во всех подробностях узнала, что это такое, как происходит и что произойдёт со мной, но так испугалась, что никогда больше о таком не заговаривала. В пятнадцать я комплексовала из-за прыщей на лбу, уродливой челки и отсутствия груди.

Наконец, галерея подходит к концу, и я с удовольствием наблюдаю, как изменилась за прошедшие пять лет. Отрастила чёлку, то утемняла, то высветляла волосы, обрезала их под каре в семнадцать, а за три года почти вернула прежнюю длину. Менялся стиль, вместе с подростковыми загонами, то я одеваюсь во все чёрное, то становлюсь маленькой Коко Шанель, то под воздействием сериала «Дневники вампира», выход которого вызвал ажиотаж в старшей школе, покупаю чёрную кожанку. Я носила кепи, береты и платки, ходила исключительно в платьях, а потом принципиально в джинсах и кедах. Я менялась вместе с модой и в поисках себя дошла до той точки, когда ничего на меня не влияет. Теперь эти «подростковые муки», кажутся смешными и постыдными, но сердце сладко ёкает, когда вспоминаю, как это было: приходить из школы, снимать длиннющий и тонкий как веревка шарф прямо в холле, оставлять куртку на диване и бежать к себе, чтобы смотреть сериал, читать книгу или брать диск Рианны и бежать к Ив Уотерхауз, где уже ждут Менди и Кристина, одноклассницы и «подружки навсегда». Смешно, но так приятно вспоминать это, особенно сейчас, сидя в серой прачечной, с телефоном и в полном одиночестве. Защипало глаза, нос, подкатил к горлу комок. Я бы сейчас с удовольствием порыдала, но голова заболит.

Последнее фото в галерее сделала Майя, заставив меня сидеть смирно на стуле, чтобы вышло «концептуально и богемно». Она явно что-то в этом понимает. У меня длинные, прямые как палки волосы, тёмные, несмотря на высветленные кое-где пряди, в общей массе очень даже красивые. Прошли подростковые прыщи и пухлость щёк, а макияж уже не напоминает те неумелые попытки накрасится контрабандой из маминой косметички. Я отмечаю, не без удовольствия, что вижу в себе много приятных черт. Да, грудь не выросла, но она есть и на том спасибо. Зато талия безукоризненно тонкая, а ноги не тощие, а стройные. Что-то можно и подкачать, а можно просто меньше жрать картошки фри. Я с улыбкой смотрю на последнее фото, а потом блокирую телефон, включив перед этим плей-лист «Маленькая Соль», который в шутку составила пару месяцев назад, и где собрала самые глупые но любимые песни из тех, что слушала в школе.