Соль

— Ты на “Кристине”?

— Не называй эту уродку “Кристиной”. Это мерзкая старая “Фурия”! Конечно на ней, а ты планируешь там пить?

— Я вообще не знаю пьют ли там… ну давай на “Кристине”! Если что ты не пьёшь! — мой злобный взгляд Майя успешно игнорирует и через мгновение уже стоит совершенно голая и пытается натянуть узкий топ Софи.

Глава 3. Особняк Томпсонов/грязный клуб

Мама что-то быстро-быстро строчит в блокноте карандашом. Она не признаёт современных гаджетов и считает ноутбуки “не романтичными”. А потому у неё имеется десяток новых блокнотов для разных целей и целый архив, уже исписанных, в коробке в гардеробе.

— О! Дорогая! У меня по-тря-са-ю-щая идея!

— О чём ты? Фото? Обложка? — я закрываю лицо руками, будто камера уже нацелена в мою сторону, но мама не обращает на это ровно никакого внимания.

— Да, да, да! Мы с тобо-ой!

— Нет! Я против, — я машу руками, точно мама уже набросилась, чтобы взять интервью. — Я знаю как это будет. Выберут самую ужасную фотографию, потом напишут под ней что-то глупое, типа: “Нота Соль в семье Томпсон”! Я на это не подпишусь, мамочка!

Уже убегая в свою комнату, я отчётливо слышу, как мама шепчет: “Нота Соль в семье Томпсон! Гениально!”.

Мама была своеобразной женщиной. В ней присутствовал вагон мудрости и рвения ко всему, за что бы она ни бралась. Она сама (без помощи папы имеется ввиду) организовала целый журнал и даже (почти) не брала у него денег на первоначальный капитал (зато брала у своего отца), а ещё она была чертовски милой. Ингрид была способна расшибиться в лепёшку ради друга, заветной мечты или семьи, но в остальном создавала впечатление исключительно ленивой и до крайности томной женщины. Я горжусь ею пожалуй, просто оттого, что она точно не такая, как многие другие мамы. У Маргарет мать представляет собой дьявола в юбке-карандаше, а у Ксавье — мама-блондинка, во всех смыслах блондинка, без шуток.

Я бегу на второй этаж, чтобы спрятаться у себя в комнате, но ещё не дойдя до двери, понимаю, что сейчас Гаспар просочится следом. Мой брат, очаровательный и загадочный на первый взгляд, являет собой самое милое и безобидное существо на планете. К тому же он объективно не самый умный парень, что выражается… во многом, на что в семье предпочитают закрывать глаза.

— Гаспар, что случилось?

— Ничего!

— Тогда дай мне собраться! У тебя синяк на скуле, — я роюсь в шкафу в поисках “крутых” шмоток, пока брат, нерешительный и как всегда крайне потешный, топчется за моей спиной.

— На тренировке упал. Ну типа толкнули, прикинь!

— Я очень опаздываю, давай я вернусь вечером, и мы поговорим! — я ещё надеюсь на душ, иначе волосы точно не уложить, но времени на него всё меньше. Гаспара выставлять совсем не хочется, не люблю его обижать, но рассчитываю, что заглажу вину картошечкой фри, которую он ест только тайком и в очень ограниченных количествах.

— С Майей встречаетесь? — спрашивает он.

— Да, с Майей. Ей что-то передать?

— Не, ничего, — скромно улыбается Гаспар, будто получил от ответа всё, на что рассчитывал. Его мягкие пронзительно-голубые глаза наполнятся светом, он будто весь плавится и смеётся сам себе, глядя в окно. Пытается унять улыбку, но она возвращается, и я млею от созерцания этой сумасшедшей односторонней любви. Хочется взять Майю за волосы и притащить к брату, мол, на! Люби свою Майю. Но увы… он даже близко не смог бы соответствовать её темпераменту.

— Хорошо. Так я пойду? — Гаспар явно хочет поделиться чем-то ещё, но не может решиться, меня чуть не пробивает на слезу от его вида, но я с детства уяснила, что мой мир не может быть сконцентрирован на нерешительном брате. Ещё в школе, я, первоклассница, ходила как-то за ним по пятам целый месяц. Решила, что буду его защищать и налаживать его личную и общественную жизнь. Потом брата побили, а меня наказали, чтобы не повадно было.

— Ага, давай. Хорошего вечера…

— Если что, прикроешь перед родителями?

— Да, да. А там не опасно? Ну, куда вы идёте?

— Нет, конечно! Что ты! Просто небольшая студенческая вечеринка! — вру не думая, но этого хватает, чтобы в глазах Гаспара рассеялась тревога. Его лицо расплывается в самой добродушной улыбке.

***

Фурия “Кристина” заводится ровно, почти удивительно сговорчиво, и всю дорогу радует тем, что не кашляет на светофорах.

— Ну, это знак хороший! — говорю я Майе, которая пытается докраситься прямо в машине. — Так ты уверена, что мы едем не в гадкий притон?

— Уверена-а! — повторяет в сотый раз Майя.

— Навигатор говорит, что мы на месте, — бубню я себе под нос, сверяясь с картой в телефоне. Майя нетерпеливо ёрзает на месте. — Вот это?

Я смотрю на подругу в недоумении, потому что машина остановилась перед переполненной парковкой возле бетонного клуба, вроде бывшего спортивного комплекса. Для центра города усыпанного викторианскими постройками, кричащими о скромном, но дорогом шике, эта серая конструкция — бельмо на глазу.

Толпа у входа заранее кажется душной и не похожей на гостей светского мероприятия. Из дорогих огромных машин выходят разряженные “тёлки” в компании жирных кавалеров, от которых за сто метров разит лосьоном после бритья и тяжелым запахом виски и сигар.

— Ты уверена, что мы одеты подобающе? — я смотрю на свой незамысловатый наряд: рваные джинсы, топ и объёмная джинсовка. Майя одета чуть откровеннее, но не сравнить с барышнями из “лексусов”.

— Хочешь приодеться в пошленькое платье?

— Уже хочу домой, — вздыхаю я и глушу мотор. “Кристина” на этой парковке смотрится, как вызов обществу. Не то чтобы на неё оглядываются, но из ровного ряда премиум тачек она выделяется. К счастью, “Фурия” настолько стара, что выглядит как каприз коллекционера, а не как проклятый таз.

— Не трусь. У нас спецприглашение. — Майя достаёт телефон. — Чёртов Мик, вечно он трубку не берёт…

У Майи дурная привычка по-идиотски сокращать имена кавалеров. Я морщусь, но как обычно терплю. Подруга мне любима в любом виде, даже когда ведёт себя вот так, вызывающе.

— А если не возьмёт?

— Аллилуйя! Мик, привет, мы приехали! Ой, как хорошо, мы у входа! — она прячет телефон и тащит меня к огромному охраннику, который отсеивает случайных гостей и слишком много выпивших мужчин.

Охранник смотрит на нас, как на букашек. На эскорт богатых дядек мы обе не тянем, а для журналисток слишком молоды и неудобно одеты.

— Приглашения!

— А нам их сейчас вынесут! — щебечет Майя, пока я смотрю по сторонам.

— Тогда документы, даже если у вас есть приглашения, вам должно быть больше восемнадцати, — басит охранник. Фраза слишком длинна для этого недалёкого с виду громилы.

Я достаю права и протягиваю охраннику, морщась, когда его пальцы касаются моего розового чехольчика. Майя очень долго возится со своей сумочкой.

— Мисс? — настойчиво говорит охранник.

— Сейчас, сейчас. Ой, Мик! Вот и ты! — поёт она, невинно хлопая ресницами. Мик, светловолосый парнишка, никак не подходящий ни на судью, ни на охранника, шепчет что-то громиле.

— Пока мисс не покажет документы, не пущу.

— Вот! Вот, нашла! — она машет у него перед носом своими правами и закатывает глаза.

— Магдалена? — шёпотом переспрашиваю я, придерживая руку Майи, чтобы ещё раз перечитать имя.

— Ненавижу, когда просят документы, — Майя недовольно морщится и закатывает глаза.

— Я тебя знаю пятнадцать лет, но понятия не имела, что тебя зовут… Магдалена!

— А ты бы трепалась про такое?

Мы стоим на пороге пыльного зала, и за спиной уже раздаётся предупреждающее покашливание. В центре располагается ринг, ещё пустой, а вокруг него неудобные стулья, почти половина из которых уже занята возбуждённо перешептывающейся толпой. Мик ведёт нас прямиком к рингу, к первому ряду, и с горделивой улыбкой усаживает ровно по центру, так что до гладкого бортика рукой подать. Я борюсь с желанием коснуться ограждения ринга, будто это святой алтарь, но боюсь выглядеть ещё более глупой. По правую руку от нас сидит жирный, лысый тип с подружкой. Блондинка с невероятно пышными формами в обтягивающем платье воодушевленно щебечет что-то в телефон. Я сажусь рядом и понимаю, что в таком виде выгляжу не так уж плохо. Рядом с барышней, от которой разит дешевыми мятными духами, я будто супер-звезда, которая на такие мероприятия ходит “в чём придётся”, это, якобы, как за хлебом сходить. Блондинка косится на меня, но в глазах к счастью нет презрения. Конечно, её платье стоит вдвое дешевле моего топа.