Еврейская нота

Первое время эти подробности соединения со своим народом шокируют, и вмятину оставляют глубокую. Ты уже было сентиментально расслабился среди сплошных родных доброжелателей – и вдруг, как от укола, собрался вновь, прикрыл ранимое нутро, вернулся в нормальную жизнь, где никто не собирается баюкать тебя режимом наибольшего благоприятствования.

Израильтянин относится к этому спокойно, даже если грозно орет.

Восточная страна – с народом после европейской прокрутки.

Сабры – коренные – то есть израильтяне, родившиеся здесь, иные в третьем-пятом поколении: не европейцы. «Сабра» – плод съедобного кактуса: колючий и жесткий снаружи, мягкий и сладкий внутри. Все самоназвания лестны: зато у нас чудесная душа.

В Израиле все – евреи: каждый думает, что это он схватил Бога за яйца. Там часто так говорят.

Южнее Мертвого моря, на краю пустыни Негев, есть кибуц. Один из многих. Там выращивали овощи: большая картофельная плантация, помидоры, морковь, кабачки. Жили, естественно, семьями; гастарбайтеров еще не было.

В субботу после завтрака мы сидели с троюродным братом, бывшим ленинградцем же, у бассейна. Бассейн был знатный: метров тридцать, изогнутый, в голубом кафеле, с вышкой над глубокой стороной. Дети плескались, народ пил пиво под пальмами.

– Хочешь, я познакомлю тебя с Жаном? – спросил троюродный. – Тебе будет интересно.

Он подошел к седому старику, отдыхавшему в шезлонге неподалеку, стал говорить, указывая на меня. Потом подозвал.

В 1942 году их семью, французских евреев, арестовали и, набив заключенными автобус, повезли в концлагерь Дранси, под Парижем. Жану было четырнадцать и он, худой и мелкий, на повороте протиснулся в открытую для воздуха узкую форточку, вывалился в кустарник и откатился. Днями он скрывался в зарослях, канавах, заброшенных постройках, а по ночам воровал яблоки в садах и шел на юг. Он хотел пересечь Пиренеи и уйти в Испанию: она не выдавала.

Осенью, на полпути в Испанию, он добрался до Лимузена. И отсыпаясь днем подальше от дороги, в кустах на склоне горы, услышал говор и шаги. Так он наткнулся на маки.

Он сменил план, решил мстить и упросил взять его в отряд. Дежурил по лагерю, собирал хворост для костра, чистил посуду. Несколько раз его брали на операцию: группа минировала дорогу, он стоял в дозоре. Стрелять довелось пару раз, и не знает, попал ли.

В 44-м союзники освободили Францию. Дома Жан узнал, что всю семью вместе с остальными евреями немцы отправили в Освенцим.

Редкие уцелевшие евреи передавали вести о переселении в Палестину: англичане обещают позволить евреям создать Израиль как государство, ведь Декларации Бальфура уже почти тридцать лет. Оставшийся один на свете шестнадцатилетний Жан понял, что поедет в Израиль.

Но англичане не пускали туда евреев. Репатриация была жестко лимитирована ничтожной цифрой. Политика, арабы, нефть, деньги, влияние на Ближнем Востоке… Евреев перехватывали по дороге, суда не выпускали из портов, дошедшим запрещали выгружать пассажиров.

Контрабандисты высадили Жана с катера, вместе с десятком таких же юнцов, ночью на пустом берегу. У репатриантов было полсотни долларов, двадцать фунтов и на пару дней еды. Утром они пришли в городок и объяснились на идише, на нем тут, естественно, говорили все: вернулись на родину предков, Эрец-Исраэль.

Одного взяли в Хагану. Еще одного, механика – в гараж. Работавшего на стройке отправили в какую-то строительную бригаду. Жан не умел ничего. Но стрелять умел. Его отправили в Негев. В организующийся кибуц. Через месяц он отметил там свое семнадцатилетие.

Кибуц был – одиннадцать человек в палатке на голом месте. Десять пахали землю, одиннадцатый с винтовкой дежурил на ржавом остове английского броневика. Остальные десять винтовок стояли прислоненные рядом. По сигналу тревоги все бежали к ним. К нападению арабов были готовы всегда. Раз в неделю им привозили воду и еду.

Все были молоды и самоуверенны, опыта не хватало, агроном был самоучка, они попробовали в самом начале весенних дождей сеять пшеницу, сеяли засухоустойчивую неприхотливую кукурузу, пролетали, жили впроголодь. Людей делалось больше, стали выращивать картошку, продавали, начали появляться деньги, строили после работы самые маленькие простые дома.

Приезжали люди, женились, рожали детей, дети росли, учились, шли работать. Вот и все. Так и прошло пятьдесят лет.

Жан обвел рукой вокруг и стал указывать. Вот это детский сад и ясли. Это школа. Это – синагога и наш культурный центр. Это – столовая. Магазин. Медпункт. Там – склады. Рядом – маленький консервный завод: овощные консервы. Дороги – видишь, какие. Деревья. А был голый песок.

…Первый и последний раз в жизни я видел Пионера. Он пришел сюда юнцом на голую землю, и возделывал ее, не расставаясь с винтовкой. Охранял свою землю, своих братьев и свой труд от врагов. И вот он состарился. Жизнь прожита. Седой старик отдыхает в цветущем саду, кругом дома и поля, играют дети, переговариваются в тени взрослые, блестят машины и застыла зелень пальм над черепичными крышами. И маленькая стела – своим погибшим в войнах за Израиль.

Вот что такое Израиль – его спрессованная новейшая история. Дай Б‐г каждому так увидеть, на что потрачена и во что воплощена жизнь.

Солдаты в Израиле везде: в кафе и на улицах, в автобусах и каньонах (в России они называются торговый центр). С оружием, обычно М16, их носят за спиной стволом вниз; отомкнутый магазин заряжен и закреплен сбоку приемника в гнезде или просто прижат резинкой. Берет под погоном – солдат не на службе.

Форма образца шестидесятого примерно года: однотонный зеленый цвет, плотная ткань, большие накладные карманы, рубаха в штаны под широким ремнем. Никаких комбезов, камуфляжей, свободных курток. Не то экономия, не то смысла не видят в военной моде: на эффективности действий это не сказывается. Армия – ЦАХАЛ – Силы Обороны Израиля – существует исключительно ради военных действий, любая показуха излишня.

Наград здесь нет. Не принято. Есть только три медали, за всю историю во всей стране было награжденных 800 человек. За это время в войнах погибло 20 000 бойцов, 75 000 было ранено, многие тысячи остались инвалидами. Пример: Цви Грингольд не выходил из боя несколько суток, сменил четыре подбитых танка, обгорел, был контужен, уничтожил 50 танков врага, удержал важнейший участок фронта. Награда – медаль «За героизм».

К солдатам все относятся с симпатией и подобающей долей уважения: через армию прошли все, армия необходима.

Мальчики служат три года, девочки – два. В боевые части их (тогда) не брали – но инструкторами во всех учебках девчонок было полно: и гоняли мальчиков, и учили владеть техникой.

Каждый второй шабат – с конца дня пятницы до вечера субботы – солдат отпускают в увольнение домой. Матери стирают белые футболки.

Как-то в автобус входят три солдата: типичный смуглый сабра, второй – типичный рязанский Ваня голубоглазый-курносый, и третий – типичный негр. Такая страна. Все – евреи, солдаты Израиля.

Я упоминаю эти общеизвестные детали только чтобы передать впечатления человека, попавшего в Израиль впервые – и ощущающего прирастания эмоций и смыслов своего существа через причастность к еврейской стране, причастность историческую, генетическую, эмоциональную.

И одновременно возникает и проявляется чувство некоего стыда и позорности: ты не поднимал здесь страну на голой пустыне, не воевал за нее, не противостоишь целому миру, ты даже сейчас не живешь в ней, не разделяешь ее судьбу, ее опасности и риски.

И становится яснее и отчетливее гордость за эту страну – Эрец Исраэль, Израиль – которой хватает мужества, таланта и сил возродиться и жить, побеждать в войнах, растить сады и создавать современную промышленность.

Для понятности:

Был выпуск из танковой учебки, а на него пускают родителей. И одна знакомая знакомого, русская же, в смысле из Советского Союза, протащила меня с собой – как папу, в смысле своего мужа. Посмотреть. Документов у меня не спросили.