Хан

Поняв, что больше ничего из него не выжать, она снисходительно наклонилась к нему и стала говорить.

– Не в браке дело, хотя женихов хоть отбавляй, торговля поэтому у неё идёт бойко.

– Такие как ты, зачарованные, скупают, всё что нужно и не нужно. Местные с рынка те вообще тут роятся, готовы были её золотом закидать, а ей хоть бы хны, молода ещё и непритязательна.

Семья у неё большая, семеро по лавкам два брата и четыре сестры, да только она одна лицом вышла.

Родители, конечно, свой интерес увидели, да вот только помимо красоты ей ещё и характер твердый достался.

Волю их исполнять не хочет, тем паче интерес со стороны, запретный плод сладок.

Ну а там, где избыток внимания, там и зависть, как известно, а женская зависть – это страшная штука!

В общем, земля слухами полнится, а по слухам, заговорили её на несчастье. Прокляли, проще говоря.

– Бред какой-то, не верю я в эту ерунду, – сказал Витя, отводя лицо. Он уже пожалел, что отвалил столько денег предприимчивой женщине.

– Ты говоришь прямо как мой муж в молодости, он тоже ни во что не верил. Вам, мужчинам, нужно оказаться у пропасти, чтобы принять веру. А вот женщины по природе своей с нею рождаются.

– Ну что вы мне сказки рассказываете!? – раздраженно, высказался Витя.

– А ты много ли знаешь, что цепляешься за каждое слово?

– Знаю, что мужчина забирает жизни, а женщина дает, вот и всё, нечего мудрить.

ПРЕВРАЩЕНИЕ

Вечерело. Жданов сидел на лавочке у входа в корпус и вдруг осознал, что завтра Валентина Павловна сменит его в последний раз. Она ещё две недели назад написала заявление об увольнении, и работала последние дни.

– Да, – подумал Владимир Сергеевич – а ведь это мой последний шанс. Надо написать ей письмо. Другой голос возражал: О чем? Просить? Умолять? Первый голос был непреклонен: Нет, надо написать. Она поймет!

Жданов поднялся и пошел в служебную комнату за бумагой. Но бумаги не было. Тогда он открыл сумку с продуктами, достал из нее бутылку водки, консервы «Печень трески», луковицу и батон хлеба.

Ужинать сел за журнальный столик в регистратуре. После второго стакана взгляд его упал на «Книгу приема и сдачи дежурств». Жданов открыл книгу и начал читать:

«Начальнику завода азотных удобрений Гандееву В.П. Рапорт. За время моего дежурства с… по… происшествий не произошло. Обходы проводились согласно графику. Комплект ключей передан по смене…»

– Бред какой-то, – подумал Жданов и вдруг осознал, что это его почерк.

– При чем тут ключи и обходы? – сверкнула мысль. При чем тут обходы, когда вот она, бумага для письма. Но она же пронумерована – намекала другая мысль, более трезвая. Первая все-таки победила: ерунда, если что, скажу – надо было, а туалетная бумага закончилась.

И он решительно вырвал чистый лист.

«Уважаемая Валентина Павловна – писал Жданов, рассыпая на лист крошки хлеба – Простите меня! Вы, конечно, правы.

Не место у нас служебным романам!

А вы молодец! Так стараетесь ради мужа. Вы достойны уважения.

Валентина Павловна! Я люблю вас! Я, может быть, никого раньше так не любил.

На Нюрке, первой, женился по воле своих родителей. Детей не было.

Через год разошлись.

Потом была Галька. Вроде полюбил. Дочь родилась. А потом она, Галька, начала наставлять мне рога. Через два года разошлись.

Потом были у меня еще женщины. Но так, на одну ночь.

А вас я люблю, Валентина Павловна. Простите, конечно, но люблю.

Искренне.

Если что, всегда готов принять вас у себя. Квартира у меня однокомнатная, но с удобствами. Платить могу сам. Потому как чувства важнее». Жданов прервался. Задумался. Сходил в служебную комнату, вернулся с книгой. Открыл на закладке. Продолжал писать: И по небу веки проходят,

Как волны безбрежного моря; Никто не узнает их страсти, Никто не увидит их горя.

Это Фет, Валентина Павловна. Как будто о нас с вами…»

***

Хан вырос в большую собаку. Жданов даже подумывал о новом поводке, опасаясь, что однажды может случиться непоправимое: пес может порвать плотную ткань и тогда не миновать беды.

Но Хан, словно чувствуя переживания хозяина, присмирел, гулял вполне миролюбиво, а по возвращении домой укладывался на старую тахту и безмятежно засыпал.

Жданов тогда не знал, что судьба, запросто пославшая ему зверя, так же легко отнимет его у хозяина…

Это случилось ранним утром. Еще в коридоре, когда Жданов закрывал входную дверь, Хан вырвался из рук.

Он летел навстречу своей гибели легко и весело. Поводок змейкой катился за ним…

Водитель фургона «Продукты», вытирая пот со лба, говорил потом:

– Старик, твоя собака? Почему не держал?! Он под колеса прыгнул, как ненормальный…

Жданов взял в руки поводок. Он был надорван как раз в том месте, где было выгравировано имя собаки.

Бляха упала на асфальт и покатилась в кусты…

***

Он пил, не закусывая. Старался заглушить боль потери. Потом был сон долгий и страшный. Под утро Жданов проснулся в холодном поту. Было такое впечатление, что все происходило наяву. Он явно видел холодное подвальное помещение. Себя, совсем раздетого, лежащего на полке. На ноге, на веревке болталась какая-то бирка. Тускло горел указатель с цифрой 7. Шею стягивал какой-то ремень. Жданов потянул за край ремня и в руке у него оказался …поводок его собаки.

– Да! Именно этого я и хочу! – услышал он свой голос так отчетливо, как будто участвовал в съемках фильма. – Я хочу превратиться в Хана. Потому, что в нем весь я. А жизнь…она, в сущности, проиграна. Без любви нет поэзии. Остается какой-то верхний срез. Из-за него нет смысла жить.

Замигали люминесцентные лампы. В подвал спустилась какая-то женщина. Подошла к нему. Поправила бирку на ноге. Вздохнула. И ушла.

В следующий момент Жданов поднялся.

– Ты куда? – спросил грозный мужской голос сверху. – Твоя жизнь закончилась. Ты в морге.

– Нет! – выкрикнул Жданов. – Моя жизнь только начинается! Она просто будет другой.

…Из дверей подвала выбежала большая черная собака. Огромная голова сидела на матовом черном туловище. Собаку можно было принять за тигра.

На мгновение собака остановилась у стены, чтобы перевести дух. В этот момент случайный мотоциклист высветил ее мускулистую фигуру. Собака заметила людей в окнах и стремительно растворилась в темноте…

МЕСТО УКУСА

– И сколько ты жизней забрал? – возразила продавщица.

– Разве что пару десятков, да и то у курей, – усмехнувшись, сказал Витя.

– А ещё хорохоришься. Слушай дальше. Пришла она на днях в таком вот наряде, я опешила, подумала, что родители сломили девочку. И тут она мне в слезах и выложила, что москит её укусил, так еще и пендика. Получается, что забрали её красоту завистники, а тут ты нарисовался… Ухажёр!

У Вити перехватило дыхание. Странное внутреннее волнение охватило его, такое будто беда приключилась с кем-то из его родных, или даже с ним самим.

– И что теперь, неужели не вылечат?

– Вылечат. Не умрет, конечно, да только кому она потом нужна будет с изувеченным лицом.

Вы же мужики на обёртку падкие, а не на содержание, от одного прилавка к другому быстро кочуете…

Женщина снова начала заводиться и говорить на повышенных тонах, словно отчитывая парня, за всех насоливших ей когда-то мужчин. Не в силах совладать с эмоциями, она даже перешла на узбекский язык.

Витя достал ещё пять рублей, положил сверху, тех, что уже лежали на прилавке и подвинул к ней. На мгновенье продавщица замолкала.

– Я что-нибудь придумаю, – сказал он и собирался уйти.

– Что придумаешь?! Будешь приходить, только хуже ей сделаешь, – продолжала ворчать уже вслед женщина.

Витя всю дорогу домой думал, что делать, и вспоминал про разговор с Амираном в парке.

Он тут же отправился к нему и всё выложил. Выслушав его, Амиран вздохнул и развёл руками.