Страница 12 из 16
Однако, вернемся к Филиппу Красивому, которого мы использовали в качестве наглядного примера для объяснения наших мыслей. Необходимо отметить, что Данте объяснял все его действия «алчностью»,[83] то есть качеством, которое является пороком отнюдь не Кшатриев, а касты Вайшья; таким образом можно предположить, что с самого первого момента восстания Кшатриев, они в каком-то смысле деградируют и принимают характерные черты низшей касты, теряя при этом свои собственные.[84] Можно также добавить, что эта деградация неизбежно сопровождается потерей законности власти: поскольку Кшатрии по собственной вине лишаются своего естественного права исполнения светской власти, они перестают быть истинными Кшатриями, а именно, новый статус делает их неспособными к выполнению функций, предназначенных им изначально. Как только короля перестает устраивать его положение первого из Кшатриев, предводителя всей знати, а также свойственная этому положению роль «распорядителя», он теряет свою основу и в то же время ставит себя в оппозицию знати, проявлением и наиболее законченным выражением которой он, собственно, и является. Таким образом, чтобы сосредоточить и объединить в одних руках все полномочия, принадлежащие дворянству в целом, королевская власть вступает в упорную борьбу с последним, делая все возможное, чтобы разрушить феодальную систему, порождением которой сама же и является; опору и поддержку в этом процессе королевская власть находит у третьего сословия, соответствующего касте Вайшья. Именно поэтому, начиная с Филиппа Красивого, французские короли практически постоянно окружают себя представителями буржуазии, в частности, Людовик XI и Людовик XIV, которые наиболее далеко продвинулись в этом процессе, чем и воспользовалась буржуазия, разделившая королевскую власть после Революции.
Ранее мы уже говорили о том, что феодальная форма правления, примером которой могут служить средневековые государства, представляется нам наиболее подходящей для структуры всех традиционных цивилизаций. Современная эпоха, которую можно без сомнения назвать эпохой полного разрыва с традицией, с политической точки зрения характеризуется заменой феодальной системы на систему национальную; и именно процесс «централизации» власти в XIV веке, о котором мы только что говорили, стал началом образования «национальностей». Есть все основания утверждать, что образование, в частности, «французской нации» было результатом деятельности королевской власти, которая, сама того не сознавая, готовила тем самым собственное падение;[85] следовательно, основная причина того, что Франция стала первой европейской державой, в которой была свергнута королевская власть, заключается в том, что именно во Франции начался процесс «национализации». Кроме того, едва ли стоит напоминать насколько сама французская революция была «националистской» и как яростно стремилась она к «централизации» власти, а также, как умело был использован в собственно революционных целях так называемый «принцип национальностей»;[86] таким образом, мы обнаруживаем в идее «национализма» очень странное противоречие, на которое сегодня старательно указывают некоторые явные сторонники Революции и ее последствий. Для нас же в данном вопросе больший интерес представляет следующее: образование «национальностей», в сущности, это лишь один из эпизодов борьбы светской и духовной власти; если же более глубоко разобраться в этих вещах, то становится совершенно очевидным, что эта борьба, в ходе которой королевская власть, как казалось, реализовывала свои амбиции, стала для нее фатальной и привела к полному поражению.[87]
Сложившийся политический союз, впрочем лишь чисто внешний, является наглядным примером незнания, если даже не отрицания, тех единственных духовных принципов, посредством которых возможно истинное и глубокое объединение общества; «национальности» являются лишь подтверждением того, что в рамках западного мира действуют те же самые законы, о которых мы уже говорили на примере Индии в конце предыдущей главы. В средние века Запад представлял собой истинное единство, основанное на собственно традиционном принципе, а именно, на «Христианстве»; появление вторичных единств, основанных уже не на духовном, а чисто политическом уровне, которыми являлись нации, немедленно привело к разрушению великого единства Запада, а также стало концом действенного существования «Христианства». Нации, которые по сути явились лишь рассеянными фрагментами бывшего «христианского мира», ложными единствами, заменившими истинное единство из-за стремления светской власти к абсолютному владычеству, могли, уже в силу условий своего появления, существовать лишь в постоянном противопоставлении друг другу, в бесконечной междоусобной борьбе на всех территориях.[88] Дух это единство, материя — множественность и разделенность, поэтому чем больше мы удаляемся от духовности, тем больше обостряются и усиливаются противоречия. Мы уверены, что никто не осмелится возражать против того, что феодальные войны, строго локализованные и, в каком-то смысле, ограничиваемые силой духовной власти, не идут ни в какое сравнение с национальными войнами, которые вместе с Революцией и Империей привели к «вооружению наций»,[89] усилившемуся в наши дни, что заставляет с большим сомнением смотреть в будущее.
С другой стороны, образование «национальностей» сделало реальными попытки подчинения духовного светскому, полностью опрокинув иерархические связи двух властей; наиболее четкое выражение этому подчинению мы находим в идее «национальной» Церкви, то есть Церкви, подчиненной государству и ограниченной его пределами. Более того, сам термин «государственная религия», если отбросить намеренную внешнюю двусмысленность, означает, в сущности, лишь одно: это религия, которую светское правительство использует как средство утверждения своего господства, религия, низведенная до уровня явления социального порядка.[90] Идея «национальной» Церкви впервые появилась в протестантских странах или, правильнее сказать, Протестантизм был создан именно с целью воплощения этой идеи. На наш взгляд кажется очевидным, что Лютер был не более чем (во всяком случае с политической точки зрения) инструментом в руках ряда амбициозных немецких правителей, и более чем вероятно, что без этого, даже если бы выступление против Рима имело место, последствия его были бы столь же ничтожны, как и последствия отдельных случаев неповиновения, забывавшихся буквально на следующий день. Реформа стала наиболее ощутимым симптомом крушения духовного единства «Христианства», однако, отнюдь не с нее начал, следуя выражению Жозефа де Местра, «раздираться нешвенный хитон»; к тому времени крушение стало уже давно свершившимся фактом, поскольку, как мы уже сказали, истоки его надо искать на два века раньше. Аналогичное замечание можно сделать и по поводу Возрождения, по времени — и это не случайно — практически совпавшего с Реформой, которое привело к потере почти всех традиционных знаний средневековья. Протестантизм в Европе, как, впрочем, и Буддизм в Индии были с этой точки зрения не началом, а скорее концом распада; можно также отметить, что несмотря на принадлежность различным точкам зрения в силу различия цивилизаций, их породивших, Протестантизм по отношению к Католицизму представляет собой абсолютно то же самое, что и Буддизм по отношению к Брахманизму, как первая, так и вторая религии носят собственно негативный и антитрадиционный характер. Эту параллель можно продолжить: в реальности, как мы только что сказали, Протестантизм был порождением отдельных монархов, которые использовали его в своих политических целях, и без влияния которых его значимость была бы очень сильно ограничена; Протестантизм упразднил духовенство, Буддизм оттеснил Брахманов; индивидуалистические тенденции, заложенные в Протестантизме, расчистили путь разного рода демократическим и эгалитарным концепциям, Буддизм привел к отрицанию каст… нам кажется, что при желании довольно несложно найти и другие точки соприкосновения.[91] Возвращаясь к вопросу о подчинении религии Государству в той форме, о которой мы только что говорили, отметим, что было бы ошибкой думать, что подобных примеров не существует за пределами Протестантизма:[92] галликанство Людовика XIV был по сути точно такой же, но менее удачной попыткой учреждения «национальной» Церкви, как и англиканский шиизм Генриха VIII, и если бы она увенчалась успехом, то связь с Римом, практически полностью подчиненная влиянию политических сил, без сомнения осталась бы только в теории; в этом случае ситуация во Франции ничем не отличалась бы от ситуации в Англии, при условии, что в последней партия «ритуалистов» англиканской церкви окончательно укрепила бы свою власть.[93] Протестантизм в его различных формах повсеместно довел ситуацию до предела. В странах, где он укоренился, королевская власть утратила свое «божественное право», то есть, с одной стороны, единственное реальное основание законности власти, а с другой, единственный гарант ее стабильности. Однако, все вышесказанное наводит также на мысль, что несмотря на отсутствие ярко выраженного разрыва с духовной властью французское королевство пришло примерно к тем же самым результатам, и более того, стало первым, вступившим на этот путь. Сторонники Протестантизма похоже не задумываются о последствиях, к которым это привело, а главное, не могло не привести. Истина же заключается в том, королевство, даже неосознанно открывшее путь Революции, тем самым вступает на путь саморазрушения, с которого уже невозможно свернуть. Напомним еще раз как в Индии восставшие Кшатрии, показали своим примером путь Вайшья и Шудрам, которыми и были впоследствии свергнуты. В действительности, во всем западном мире буржуазия добилась разделения власти, которая была до этого незаконно узурпирована монархией; теперь уже не важно, свергла ли буржуазия в дальнейшем монархию, как это произошло во Франции, или же допустила ее номинальное существование, как в Англии, результат одинаков в обоих случаях — триумф «экономики» и открытое провозглашение ее превосходства. Однако, погружение в материальный мир характеризуется все возрастающей нестабильностью, и возникает вопрос, не будет ли власть буржуазии столь же кратковременна, как и режим, ей предшествовавший, не придут ли (узурпация есть узурпация) за Вайшья Шудры, возжелавшие власти, и не в этом ли находятся истоки большевизма? Мы не хотим выступать в роли пророка, однако из всего вышесказанного нетрудно сделать вполне определенные выводы: приход к власти тем или иным способом низших слоев общества (а их владычество будет несомненно самым коротким из всех) является, поскольку ниже опуститься уже невозможно, указанием на последнюю фазу определенного космического цикла; и даже если этот процесс не будет повсеместным, для Запада, по крайней мере, он станет концом современного периода.
83
8. Этим объясняется не только гибель ордена Тамплиеров, но еще более явно то, что позднее было названо «порчей монеты»; возможно, эти два события связаны между собой гораздо более тесно, чем это может показаться на первый взгляд. Во всяком случае уже тот факт, что современники Филиппа Красивого признали данное изменение преступлением, заставляет сделать вывод, что изменив по собственной инициативе монетную пробу, он тем самым превысил права, закрепленные за королевской властью. На это стоит обратить особое внимание, поскольку в античности и в средние века вопрос, касавшийся денежных знаков, имел гораздо более широкий смысл, чем в наши дни, когда все принято ограничивать чисто «экономической» сферой. Так, например, символы, представленные на кельтских монетах, можно объяснить, только обратившись к учению Друидов, что указывает на непосредственное влияние последних в данной области; очевидно, что подобный контроль духовной власти продолжался вплоть до конца средних веков.
84
9. Точно так же, в достаточно отдаленные времена в Индии джайны, которые первоначально, как мы уже об этом говорили, принадлежали к Кшатриям, посвятили себя исключительно торговле и прочим занятиям, свойственным Вайшья.
85
10. Борьба феодального дворянства и королевской власти очень хорошо характеризуется следующими словами из Евангелия: «…всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит» (Мт 12, 25).
86
11. Здесь уместно заметить, что этот «принцип национальностей» был прежде всего использован против Папства и Австрии, которая оставалась последним осколком Священной Империи.
87
12. Королевская власть смогла удержаться лишь став «конституционной», однако, это уже лишь тень прежней власти, некая номинальная «представительская» единица, суть которой идеально отражает следующая формула: «король царствует, но не правит»; в действительности, это не более чем карикатура на прежнюю монархию.
88
13. Именно поэтому идея «сообщества наций» представляется нам утопией, не имеющей реальных оснований; всем национальным формам претит мысль о превосходстве любого другого единства над их собственным. Поэтому очевидно, что в концепциях, появляющихся на свет в последнее время, речь может идти лишь о единстве чисто временного, а следовательно, абсолютно бесполезного уровня, которое всегда будет не более чем пародией на истинное единство.
89
14. Как мы уже говорили раньше («Кризис современного мира», стр.187–189), в современном мире, где абсолютно все люди насильно вовлекаются в военные действия, был совершенно забыт существенный принцип различения социальных функций, что, впрочем, очень логично вытекает из идеи «эгалитаризма».
90
15. Эта концепция может быть реализована и в других формах помимо собственно «национальной» Церкви; наиболее яркий пример этому — наполеоновский «Конкордат», сделавший священников государственными служащими, что уже само по себе чудовищно.
91
16. Однако, необходимо отметить и некое, по крайней мере внешнее, различие: Протестантизм продолжает поддерживать авторитет Библии, тогда как Буддизм отрицает авторитет Веды. Однако, разрушая авторитет Веды, он заменяет его «свободомыслием», что, на наш взгляд, делает это различие скорее теоретическим, чем реальным.
92
17. Мы не рассматриваем здесь ситуацию в России, которая немного более специфична и требует детального рассмотрения некоторых отличительных черт, что привело бы к неоправданному усложнению нашего исследования. Тем не менее, справедливо, что здесь мы опять-таки сталкиваемся с «государственной религией» в нашем понимании этого термина. В отличие от Протестантизма монашеские ордена избежали, по крайней мере, в определенной степени, подчинения духовного светскому, тогда как в протестантских странах их упразднение сделало это подчинение настолько полным, насколько это только было возможно.
93
18. Обратим внимание на несомненное сходство терминов «англиканство» и «галликанство», которое соответствует их тесной связи в действительности.