Град на краю

Солнце жарило по-весеннему щедро — Василь откинул капюшон, подставляя лицо теплу. Оно разогрело равнину, и та сверкала морем страз. Василю довелось жить в Астане и Нижнекамске — ещё до войны с Казанью. В южном Казахстане было хорошо — там лето четыре месяца, но только там он понял, как же любит родные холмы Башкирии. Когда-то один из учителей рассказал ему романтическую легенду, что башкиры выбрали эту землю за то, что мягкие линии холмов у степи напоминали им изгибы тела женщины. Может, это было просто легендой, но что-то было в этих ландшафтах, от чего душа наполнялась трепетной радостью.

Тающая равнина ослепляла — даже в защитных очках приходилось ехать почти зажмурившись, доверяясь больше чутью оленей. Был конец мая — через месяц равнина станет непроходимым болотом. Её разрежут тысячи ручьев, наполненные рыбой, а вслед за отступающим снегом придёт живность. Её и сейчас много — леса Заповедника полны белки и соболя, но весной придут изюбри, лоси, дикие олени, горностаи и лисы. Начнётся ненасытное башкирское лето длиною в месяц — за пару дней взметнётся трава, стараясь нагнать всё за короткий срок. Можно будет выйти в одном свитере и лечь спать в разнотравье, опьянённый запахами…

Впереди дико заорал Косарь. Василь инстинктивно дёрнул поводья, остановив упряжку. Он увидел, как идущие первыми нарты каравана провалились сквозь снег, и загрохотал поток воды.

— Назад! — заорал Василь, борясь с запаниковавшими оленями.

Впереди, едва слышимые сквозь гул воды, доносились крики. Василь вытащил снегоступы и, улёгшись грудью на них, начал подползать к краю, где ручей превратился в широкую реку и подмыл края — те нависали широким, обманчиво плотным навесом. На такой край и заехал Косарь — сейчас его уносило бурной водой, а следом за ними провалилась вторая упряжка с парой из Белорецка. Косарь вынырнул из ручья и, обхватив шею оленя, орудовал ножом, стараясь отрезать ремни тянущих на дно нарт. Олени второй упряжки бились на самом краю ручья, вода неумолимо утягивала их под навес из снега. Мужчина пытался вытолкать жену на крепкий край полыни, но ненасытная вода уже утягивала их. «Или засосёт, или замёрзнут», — подумал законник.

— Режь упряжь! — орал Искандер. — Олени вытянут!

Мужчина его не слушал — он попытался удержать жену над водой, борясь с сильным течением. Оставшиеся без управления олени пытались выгрести к берегу, на призывный вопль Коваля. Василю хотелось броситься в воду, но стиснув зубы, он тут же загасил в себе позыв к геройству. Он взял с саней верёвку и побежал вдоль ручья, на ходу делая петлю. Краем глаза Василь видел, что Ким разделся, взял в зубы нож и умело спрыгнул вниз. Кореец уверенным гребками доплыл до тонущей упряжки. В который раз Василь подумал, что не бывает таких навыков у механиков. Упряжка уже скрылась в воде, на поверхности были видны только головы оленей, и Ким в последние секунды смог отрезать ремни. Животные тут же начали выгребать к берегу, где их ждали Василь и Ковыль с верёвкой. Они накинули петлю на крайнего оленя, помогая ему выбраться на прочный снег.

Василь выдохнул, чувствуя, как бьётся сердце от волнения — всё заняло не более двух минут. Ковыль ухватил крайнего оленя, выбравшегося из воды, и удерживал его, пока тот не успокоился. Чуть ниже по течению ручья выбрался и Косарь, держась за остатки упряжи. Олени поволокли его по снегу и бросились к Ковылю — старший олень в тройке уткнулся ладонью в плечо погонщика, словно жалуясь. В нескольких десятках метров ниже по течению на прочный снег выполз мужчина, но без жены — Искандер был уже там, помогая ему выбраться. Он отвёл упряжки каравана в сторону, где не было следов талого снега.

— Искандер, разводи огонь! — приказал Василь. — Остальные, соберите чум.

Охранник снял с нарт толстые чушки, установив печь прямо на снегу, умело разведя огонь — через минуту поднялся дым. Остальные под командой Ковыля поставили чум и накидали на полы шкуры. Женщина хлопотала, растирая людей спиртом. Василь посмотрел на бледное лицо Кима — кожа была синей, зрачки расширились. Его напоили алкоголем, завалили шкурами, но легче ему не становилось.

— Алёнка, быстрей сюда, — крикнул Василь. Когда девушка зашла в палатку, он приказал ей залезть под одеяло и греть замёрзшего корейца.

— Ты же меня выгнал? А сейчас что, бросай всё и раздевайся? — спросила девушка, иронично подняв бровь.

Она продолжала ворчать, но проворно разделась. Когда она скинула защитную стёганку с кровавым пятном под лопаткой, женщина, растиравшая Кима, вскрикнула от ужаса — всё тело Алёны было покрыто сплошной уродливой сеткой шрамов. Если бы не это, она была бы совершенством. У неё было накаченное тело атлетки — широкие плечи, сильные руки с рельефной мускулатурой. Грудь и лопатку Алёны перехватывала плотная повязка — кто же ей помог-то, подумал он.

— А почему меня не греют? — заныл, стуча зубами, Косарь.

— Тебя убить надо, — зло сказал Василь, — завёл нас в ручей. Но если хочешь, я к тебе лягу.

Погонщик вздрогнул от страха. Василь подумал, что по-своему это хорошо, что он так боится. Вернёмся в город, и ждет его допрос, а тут и делать ничего не нужно, чуть надавить и погонщик всё выложит. Может, даже до города получиться. Василь вышел на улицу, оглядывая нежданное место стоянки. Ковыль распряг оленей, согнал их в стадо и возился с упряжками. Остальные суетились у огня, поставив на очаг котелок.

— Сутки ведь оставались, — выругался законник, — ордынцев пережили, дорогу, а тут раз, споткнулись на ровном месте.

— Что делать будем? — спросил Искандер.

Василь осмотрел нарты и груз. «Не дойдём, — подумал он, — нужно звать на помощь». Законник достал с нарт чемоданчик с сигнальным пистолетом. В голове у него до сих пор был слышен звук, с которым провалился Косарь. Почему-то его кольнула мысль, что не случайно погонщик выбрал опасный путь. Может, надеялся, что Василь провалиться? Ведь его сани были самыми гружеными. Он отогнал от себя эти мысли.

* * *

Через два дня, когда Киму стало лучше, и Василь уже думал продолжить переход самостоятельно, к ним пришла помощь.

Законник сидел у костра, по глоточку отхлёбывая обжигающий чай из кружки. Вокруг раскинулся временный лагерь, люди из города ставили чумы, чтобы переждать ночь — никто не хотел рисковать ночным путешествием по тающей равнине. Василь с интересом оглядывал охрану. Приехало четыре человека Александера и два караванщика, которых он до этого не видел. Один был одноглазый, но автомат был словно продолжением рук. Второй тоже был человек непростой, с жёстким взглядом и шрамом на шее. Охрана их сторонились, и видно не зря — они тут же нашли общий язык с Алёнкой. «Комендант подстраховался, — подумал Василь, — не доверяет он своему начальнику охраны».

В ночном небе почти не было звёзд, только серебристые облака ползли по тёмному небосводу. Василь достал травяной настой — он нашёл целый мешок в одной из юрт ордынцев. Они взяли в лагере всё, что влезло на нарты. Убитых свалили в лощину и засыпали снегом — по возвращении в город Василь намеревался позвонить в Белорецк и сообщить о разгромленной стоянке.

Сейчас, когда плен остался позади, он понял, что этот эпизод мало повлиял на его планы. Василь не испытывал никаких чувств к налетчикам — ни ненависти, ни страха. Он понимал, что грабёж караванов являлся их укладом жизни. Винить их глупо — Уфа грабила деревни, назначая чудовищные цены за топливо, оружие и лекарства. Белорецк тоже обирал все деревни в своих владениях, требуя непомерную плату за защиту. Так что ничем они от работорговцев не отличались — тоже грабили, до кого дотягивались. Так просто можно сказать, что вот это степняки, дикий народ, а они — носители культуры, и потому лучше. Вот только как оправдать себя, если они такие же. Если нужно убить — убивали, обмануть — обманывали, за что ненавидеть их? Но вот к тому, кто навёл работорговцев, он чувствовал искреннюю ненависть.

Ещё Василь ломал голову, кем же был кореец. То, как он дрался в плену — с дубинкой против мечника, — показывало очень хорошую подготовку. Но если он шпион, неужели он ни разу не выдал себя? Ведь несколько лет пожив в Уфе, он почему-то не вызвал внимание охранки. С какой-то целью он оказался в этом караване — нужно было найти способ проверить его.