Страница 71 из 90
Глава двадцать четвертая. Время пришло!
Глава двадцать четвертая
Время пришло!
Санкт-Петербург
24 марта 1880 года
Сколько свободного времени у Государя? Да его нет совершенно. Если работать, а не в ворон стрелять, конечно же. Очень много времени занимает выполнение религиозных обрядов. Никак не мог примириться с этим, пока однажды не снизошло. Не знаю, что это было, бубнил молитвы, механически, глядя в молитвослов, так же механически обмахивал себя крестным знамением, произнеся последнее «Аминь» устало опустил руки. И тут мне показалось, что икона Владимирской Божьей матери (один из ранних списков чудотворной иконы) мигнула мне, и слеза… Слеза? Я как-то очумело подошел поближе к иконе, думал, что это глюки от усталости. Почудилось… Да и что тут не почудиться? Я подошел почти вплотную. Под золотым окладом было спрятано все, кроме лика Богоматери и младенца Иисуса. И я увидел маленькую капельку влаги у уголка левого глаза Девы Марии. Трезвым разумом циничного атеиста из позазавтрашнего века я понимал, что от перепада температур бывают такие природные явления и на старых досках появляются капли влаги. И что из этого? Но во мне было какая-то частица и того, другого, Михаила Николаевича, который твердо верил, что видит истинное чудо. Но мы оба решили не говорить об этом никому ни слова. Этот случай как-то меня успокоил, и я перестал раздражаться от православных обрядов и необходимых молитв раздражаться. Походы на службы, не только в домовую церковь, но и в один из Соборов, по выбору, перестали меня напрягать. А вот сегодня, у Исаакиевского собора оно и случилось.
Я проезжал вместе с Ольгой в карете, направляясь домой. Мы наносили несколько частных визитов, в том числе к господину Менделееву, которому я назначил аудиенцию на двадцать шестое. Но хотелось поговорить приватно, и это нам удалось. Погода баловала. Приближение весны — это еще не капель, но снег уже не такой плотный, уже чувствуется, что тепло не за горами. И воздух становится каким-то другим. Если бы не холод, идущий с Финского залива, весна бы уже началась, а пока только ее преддверие, ожидание чуда. Но ожидание чуда тоже прекрасное чувство. Настроение у меня было более чем хорошим, потому позволил себе просто созерцать столицу из окна блиндированной кареты, сопровождаемой казаками лейб-гвардейцами. Неподалеку от Исакия я увидел немалую толпу народу, которая медленно передвигалась наперерез моему кортежу. Заинтересовавшись и увидев, что сие скопление народу ведет себя спокойно, да и несколько полицейских около нее пребывают в бездействии, я приказал остановиться и вышел из кареты. Ольга замерла, как она потом сама призналась, от испуга не могла ни слова сказать, ни пальцем пошевелить. Телохранители тут же выросли рядом, а толпа замерла и стала похожа на студень: вроде как стоит, а шевеление внутри нее происходит. Когда до людей оставалось метров десять, они как-то раздались в стороны, и я увидел пожилого человека, который стоял босиком на мостовой, в одной рубахе и простых полотняных штанах, без шапки. На поясе и руках его были стальные вериги. Память подсказала, что это крестьянин Александр Михайлович Крайнев, который стал торговать, разбогател, а потом раздал все свое имение бедным и отправился странствовать, я слышал о нем будучи наместником на Кавказе. Александр несколько раз совершил пешее паломничество в Иерусалим. И прозвали его Странником, один из последних юродивых, божьих людей.
— Благослови тебя Господь, Странник, божий человек. — обратился я к нему, когда подошел достаточно близко. Он был росточка ниже среднего, вытянутое морщинистое лицо, небольшие умные глаза, почти выцветшие, так и не понял, какого они были цвета, нос крючком, потрескавшиеся губы, всклокоченные волосы, вот и весь облик, оставшийся в моей памяти. Да! Взгляд! Это да, какое ощущение было при его взгляде, сказать не могу… Как будто сама Богородица смотрит на тебя через этот взгляд. До костей пробирает!
— Плакала девочка наша? Плакала, тезка, я знаю…
Он говорил тихо, так что даже охрана, отошедшая по моему знаку на несколько шагов ничего услышать не могла.
— Крови не боишься? Много ведь кровушки прольется… Много…
— Не боюсь, божий человек. Напрасно лить не буду, но если надо…
— Эх, Саша, Сашенька… Как в Иерусалим войдешь и поганых побьешь большим числом… Крест в Москву принеси. У Васятки Блаженного поставь. И не будет царству твоему никакой беды. Запомни…
— Так где этот крест?
— Бог тебе укажет. Он нетленный. Он есть!
— Куда пойдешь, божий человек?
— Так до смерти мне еще девять лет землицу коптить. Хочу еще раз Град Божий Иерусалим посетить. Хорошо там. Там весь мир…
— Возьми. — говорю ему, снимая с себя нательный крест, тот самый, Иоаном Кронштадтским подаренный, протягиваю и продолжаю: — Положи у Гроба Господнего. Я приду за ним.
Старец взял крест, поцеловал его, после чего упал на колени, поклонившись мне в ноги. Толпа зевак, которые не могли слышать нашего разговора, стали на колени, все как один, склонились в поклоне. Я оглянулся. На колени стали даже охранники-казаки. Поворот головы — а старца уже нет, как будто и не было его вовсе.
До дому мы доехали молча. Вот и пойми, что это… Было бы какое-то фэнтези, так ударил бы гром небесный и глас Божий мне бы сказал: Я тебя услышал!!!!! Но какое тут наф… фэнтези? Но ведь назвал меня старец Сашей? Или это он себя имел в виду? Блин, как сложно делать анализ, когда не понимаешь, что надо проанализировать. Глюки у меня пошли на религиозной почве? Медитативные моления плюс влияние бывшего хозяина тела? Нет, нет, нет… Может быть, мы вообще ни о чем не говорили, и этот разговор — плод моего воображения? Переутомился, батенька, на рыбалку пора… А что? Идея. Плохая. Подледный лов не люблю. Никогда его не понимал. И все-таки, если это все мне привиделось, то куда нательный крестик подевался? Нет его на шее. Утром был, сейчас нет.
Так, воспользуемся бритвой Оккама. Встреча со старцем была. И свидетелей ее будет вагон и маленькая тележка. А вот разговор наш — это мое больное воображение. Потому что мысль о том, чтобы из Персии двинуть в Палестину у тебя сформировалась давным-давно. Но мы еще Туркестан не усмирили, а ты хочешь Иерусалим… И хочу, и буду. И стану! А вот с кем мне по этому поводу поговорить? Очень заманчивая идея может быть, если ее воплотить как следует.
* * *