Иду на свет

Санта поворачивает голову, чувствует, как ускоряется сердечный ритм.

Одним из преимуществ её общей угнетенности было полное безразличие к перспективе встречи со старшими братьями. Она сразу знала, что оба будут здесь. Она их даже выхватывала взглядом несколько раз. Не подходила, конечно же. И от них шага навстречу не ждала. О чем чешут своими языками — было всё равно. Тревогу из-за возможных действий Игната она давно пережила. Смирилась, что даже если на её профессиональном пути вырастет ещё одна преграда — это не отменит её стремления взять все.

И подойди к ней сейчас Игнат или Макар — наверное, разволновалась бы меньше.

— Не помнишь меня? Вот обидно-то…

Мужчина спрашивает, расценив её соскользнувший с лица вниз взгляд, как незаинтересованность, а у Санты просто холодок по позвоночнику и слишком «говорящие» глаза.

Помнит, конечно. И знает о нём больше, чем ему хотелось бы, наверное.

К ней подошел человек, ведущий счет своих побед над Данилой.

— Помню. Но хотела бы одна побыть.

Санта отвечает после паузы, смотря при этом снова в мужское лицо.

Изучает его, продолжая чувствовать нервный стук в грудной клетке.

Он не лучше Данилы. Внешне так точно. Не урод, конечно. Ухожен. Опрятен. Надушился так, что хочешь или нет, а его туалетной водой надышишься даже на открытой площадке.

Расслаблен. Прижимается пятой точкой к перилам, смотрит на неё с улыбкой, повернув голову. По взгляду видно — прекрасно знает, что делает.

Сознательно дергает тигра за усы.

Её любимого тигра.

И это вызывает бурю недовольства. А ещё желание унизить так же, как он когда-то унизил Данилу. Потому что измена — это унижение. Удар от человека, которому рискнул довериться безоговорочно.

И Маргарита свою расплату получила. Она несчастна. Не вернет Данилу. Не получит мужчину, который хотя бы отдалено напоминал.

А Максим — нет. По его лицу видно, что чувствует свое превосходство. Считает, что может вот так подойти…

Санта отрывается от мужских глаз, делает шаг в сторону, тянет бокал. Поворачивается к Максиму спиной, смотрит вдаль, чувствуя трясучку…

— Давит на тебя его безупречность, да? Слышал, с ним жить сложно…

Санте больше всего хотелось бы, чтобы этого оказалось достаточно — Максим ушел, оставив её одну. Но он решает иначе.

Задает вопрос сначала, потом рассказывает, о чем слышал…

И добивается своего.

Санта оглядывается, скользит молча по пиджаку, выглядывающим из-под рукава часам, кисти, нырнувшей в карман брюк…

— А вам хотелось бы?

Первая реакция на её вопрос — взлетевшие вверх брови. Потом новый хмык. Максим вроде как оценил шутку.

— Я не в числе его фанатов, малыш…

Фамильярное обращение заставляют Санту скривиться. Она делает ещё один шаг от Максима, потом же разворачивается. Складывает руки на груди, чувствуя, что потихоньку подмерзает.

Видит, что мужчина пробегается взглядом по голым плечам… И от этого передергивает.

По скотине видно, что он примеряет Санту на себя. А ей хочется съездить по лицу.

— Ко мне не надо так обращаться.

Она требует, Максим отталкивается от ограждения, на мгновение поднимает руки, вроде как сдаваясь…

— А как можно? — и не уходит. А задает новый вопрос, склонив голову, улыбнувшись притворно легко.

— А зачем нужно? — шире, когда в ответ летит встречный, её подбородок поднимается. Она смотрит снизу, но старается делать это так, будто выше на две головы.

Для Санты это важно. Она тоже должна уметь отстоять себя и Данилу. В жизни ведь всякое может быть.

— Ну чего ты ежика включила, Санта? Я же тебе ничего не сделал вроде бы… Наслушалась, наверное, гадостей от Чернова, мнение составила… А я же просто… По-дружески… Грустная весь вечер… А он не замечает будто… Устала? Домой хочешь, да?

Максим сыплет вопросами, а Санта чувствует себя скованной. Потому что его лицемерие настолько искренне звучит, а ещё так шикарно бьет по болевым, что даже не верится.

И как-то резко становится понятно: он не настолько уж прост и бездарен. Он не бессмысленный завистник. Он враг. Опасный враг.

— Сбежала куда подальше… Плечи голые, блин…

Который отыгрывает волнение. Расстегивает верхнюю пуговицу пиджака, стягивать начинает…

Замирает, смотрит на выставленную вперед женскую руку:

— Я не просила.

Предупреждая, Санта дает себе отчет в том, что набросить этому человеку пиджак на свои плечи не даст.

Ей сложно находиться с ним рядом, но если сбежит — покажет слабость. А нужно силу. Поэтому Санта стоит.

Максим колеблется, потом вздыхает… Поправляет пиджак на своих плечах, снова смотрит на неё, улыбаясь и качая головой…

— Ну даешь…

Сводит её сопротивление к абсурду. А себя пытается выставить тем, кем не является. Добрый самаритянин просто. Наблюдательный. Переживательный. Рубаха-парень.

Только Санта-то знает, с чьего плеча рубаха ему никак покоя не дает.

— Или подожди… Тебе Даня запретил, что ли?

Максим начинает задумчиво, потом задает вопрос с сомнением…

И пусть умом Санта понимает: это хренова манипуляция. Но сдержать внутри рвущееся: «ничего мне Даня не запрещает», сложно. Максим пытается взять на слабо. Максим каждым своим вопросом бьет по сомнениям, которые могут крыть тех, кто знает, что жить с Данилой в чём-то действительно может быть сложно.

Но эти сложности — проблемы не Данилы. В отличие от Маргариты, Санта в этом отдает себе отчет. И терять свое счастье по глупости не планирует.

— Года идут, а что-то не меняется… Точнее кто-то…

Максим бормочет себе под нос, крутя при этом головой. В Санте это вызывает протест и желание защитить. Но кричать: «это не так! Ты ничего о нем не знаешь» — глупее некуда.

— Очень странно подходить к незнакомому человеку и начинать его раскачивать на ровном месте…

Голос Санты будто красок лишен. Это, кажется, задевает Максима. Так же, как их смысл.

Он смотрит на неё по-новому. В глазах загорается новый интерес. Она будто чуточку выше поднимается в его глазах. Только от этого не приятно, а наоборот — противно.

С ним в принципе противно иметь дело.

— Ишь ты какая… Раскачивать…

Максим повторяет её же слово, вроде как обесценивая. А Санта знает просто: всё так и есть. Она попала.

— А всё ведь намного проще, Санта… — Максим произносит её имя с нажимом. Мол, видишь, малыш, я к тебе прислушался. А Данила всегда так делает? — Я сегодня — посол доброй воли.

Мужчина складывает руки перед собой и пародирует вежливый поклон.

— Ты, я так вижу, поверила во все Черновские страшилки обо мне. Но вряд ли не понимаешь, что идеального зла не бывает. Впрочем, как не бывает и абсолютного добра. У нас с Данилой разные правды. Но это — дело давнее. И дело личное. И с тобой я хотел бы говорить не об этом. Глобально мне всё равно, кто и с кем спит. Но, я так понимаю, это Чернов попросил тебя на выход из Веритас. Ты умница, что ушла. Подстраховала мужика. Не каждая стала бы. Но и о себе не забывай, Санта Петровна… Знаю, что у тебя с братьями отношения… Натянутые. Не думаю, что они правы. И ты тоже вряд ли так уж идеальна. Но если хочешь… Я мог бы поспособствовать твоему приходу в Лексу. Лексу твоего папы, Санта.

Санта может до бесконечности мысленно раз за разом повторять «верить нельзя», но Лекса её папы — это всегда в самое сердце. И как бы ни было глупо — упоминание о ней его же ускоряет.

— Если интересно — дай мне знать. У меня есть опыт и авторитет. С Игнатом о тебе сложно говорить будет поначалу. С Макаром — можно. Он более мягкий. Жалко будет, если быстро затухнешь на какой-то КПшке… А так присмотритесь друг к другу. Узнаете получше. Глядишь, всё сложится и с работой, и с семьей… Ты ведь способная девочка, как я понимаю… — Максим не может не видеть, что в ответ на его слова в глазах Санты зажигается злость. Но ответить она не успевает. Мужчина сильнее выравнивается, улыбается, подмигивает: — Да и уверен, твой отец был бы рад знать, что его дочь работает на благо дела, на которое он жизнь положил. В его Лексе…