Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 2 из 6

Теперь можно перевести дух, помечтать, укрывшись в тени ветвей старых каштанов от назойливых лучей слабеющего, но все пока еще не слишком любезного августовского солнца. Несмотря на сложный рабочий день, на душе у меня было тихо и благостно. Не в последнюю очередь потому, что сегодня вечером мне предстояло мероприятие, наполненное пивом, креветками и добрыми воспоминаниями.

Мой мечтательный покой нарушила шустрая стайка скворцов, сновавших по местами жухлой, выбритой чуть ли не до корней траве, в поисках чем бы таким себя побаловать. От их мельтешения, словно от ряби на воде, ломило в глазах.

Среди этой беспокойной группки выделялся один рослый и надменный птах, единственный, пожалуй, кто не принимал участия в этой всеобщей толкотне.

Он, словно на троне, восседал на мятой сигаретной пачке с изображенными на ней коронами и, высокомерно глазея по сторонам, мерзко орал. Рядом с ним, смешно подпрыгивая на своих тонких лапках, суетилась парочка пернатых помельче. Те, едва заслышав его требовательный ор, со всех лап прыгали к пачке, где вручали здоровяку свою добычу – то гусеницу, то жука, то бабочку, с поклоном вкладывая дань в его широко разверзнутый клюв.

«Странно, – подумал я. – Вокруг самого бездельника столько всякой снеди, только клювом успевай щелкать, а он даже смотреть на нее не желает, обратив все свое внимание на добытчиков. С другой стороны, зачем ему утруждаться, если рядом есть тот, кто сделает это за него. Тем более холопы и сами не против спину гнуть. Интересно почему? Неужели только потому, что прожорливый детина намного их больше и сильней? Да, наверное, так и оно есть, этот напыщенный птах – их птичий король».

Однако, присмотревшись повнимательней, я понял, что странный скворец – это всего лишь птенец первогодок. Старше и больше своих соплеменников он выглядел исключительно за счет не сошедшего младенческого подпушка, который украшал его грудь и голову, а та пара пичуг, что доставляла ему еду, судя по всему, его глубоко несчастные родители.

«Какие же все-таки глупые создания – эти скворцы, – продолжил рассуждать я. – Были бы не дураки, давно б уже дали пинка своему бессовестному отпрыску, отправив его в свободный полет. На крыле стоит, на скворчих вовсю, наверное, пялится. Что еще надо? Пора бы и честь знать. Сам должен теперь о себе заботиться, а по-хорошему, и о родителях еще иногда вспоминать. Вместо того он, видишь ли, сидит тут, распушившись, со спесью во взоре и орет благим матом. А эти слюнтяи бесхребетные, размазни юродивые посадили себе паразита на шею и тащат свой багаж, как ценный груз».

Около меня топтался один из родичей «кронпринца», судя по его затравленному и измученному виду – папаша.

– Дурак ты, скворец, – начал отчитывать его я. – Пользуют тебя в пух и перья, а ты и рад стараться. Ты, дурень, собой давай занимайся лучше, а то вон дошел как уже…

Может быть, я бы ему еще чего-нибудь такое сказал, более веское, но тут во внутреннем кармане у меня звякнуло и затрепетало.

На моем телефоне определился номер дочери. Я сначала было не поверил своим глазам и даже протер экран. Даже не знаю, что бы заставило ее саму мне набрать, что-нибудь сверхъестественное только. Чудо? Но до Рождества еще далеко. Ну, даже не знаю тогда.

С тех пор как она вышла замуж и стала жить отдельно (мы с новой родней благоразумно скинулись молодым на новостройку), у нас с ней хоть и установились ровные дипломатические отношения, но секретная душевная ниточка, связывавшая дочь со отцом, если и не оборвалась, то затерялась среди множества новых ее связей. Не зря ж люди говорят: «Выданная дочь – отрезанный ломоть».

– Впрочем, это еще как посмотреть, – ударил себя по лбу я и громко рассмеялся.

Рассмеялся потому, что неожиданно понял наиболее вероятную причину ее звонка. Жена второй день, как в отъезде (а из нас двоих она по большей части кружилась вокруг молодых, создавая им, по ее мнению, достойные условия). Но я-то ведь остался! Так что, если хорошо разобраться, ничего удивительного не произошло. В тот момент, когда самолет с Любашей оторвался от ВПП Шереметьево и понес ее к родственникам в Клайпеду, отметка «Бюро добрых услуг» в телефоне дочери естественным образом перекочевала на мой номер.

– У тебя сегодня нет, случаем, планов на вечер, па? – без прелюдий уточнила она, превратив мое предположение о «Бюро услуг» из вероятного в гарантированное.

– Были бы вообще-то, – неуверенно начал я, интуитивно поставив глагол «есть, а ты как думала» в условное наклонение. – С дядей Игорьком в кои-то веки договорились бы вокруг пары-тройки бутылочек пива организоваться, посудачить по-стариковски.

– Аааа, понятно. С Машкой готовься дежурить в таком случае. К семи, значит, ждем. Не опаздывай.

– К семи? – упав духом, переспросил я, не совсем понятно, на что рассчитывая. – А сама-то куда собралась, если не секрет?

– Сначала на шейпинг сгоняю, а оттуда к Маринке, отмечать ее расставание с неудачником Эдиком. Давно ей надо было решиться уже. А то вон самому тридцать скоро, на погонах же – не пойми что, треугольник какой-то маленький.

– Треугольник?

– Созвездие такое в северном полушарии.

– Ааа… вот, значит, оно как? Ну тогда – да, в таком случае это, конечно, причина.

Не оставляя надежды встретиться с Игорьком, я все-таки вернул разговор в нужное русло.

– Слушай, а Димитрий твой, спрашивается, на кой? Неужели так занят, что с собственной дочерью вечерок посидеть не в состоянии?

– Зааанят? И он еще спрашивает. Димочка как с прошлого вечера заперся у себя в комнате, так даже пописать еще не выходил, настолько он занят. Премьерную игрушку с пацанами тестирует по сети, да будет тебе известно. Какая-то битва с танками там у них. Сама не пробовала, но, наверное, что-то жутко интересное. Ну так ты придешь или как?

– Приду, конечно, куда ж я денусь, – обреченно сказал я, не удержавшись при этом от удовольствия хотя бы съязвить: – Мне ж единственному из нас из всех делать нечего.

Но дочь не поняла намек или, что скорее всего, согласилась с моим утверждением.

– Вот и ладненько, – затарахтела она. – С внучкой со своей попестуешься, а заодно и пропылесосишь, в ванне кран тоже течет. На ужин Машке, значит, пудинг с курагой подашь, ее любимый. Запомнил? Только вот в холодильнике, извини, Мамай прошелся. Поэтому сначала заскочи в «Пятерку», закупись по полной. И пива, пива Димке взять не забудь, шесть бутылок. Но только пшеничное, он немецкое только пьет. У тебя деньги-то хоть есть вообще?

– Есть, конечно… так что ты, дочь, в голову не бери, сам разберусь…

– Это очень хорошо, что есть, – обрадовалась она. – Будет из чего нам подкинуть. А-то у Димули на «Ленд Крузере» лобовуха треснула, представляешь, на щебенке дурень на спор разогнался, а его родичи – паразиты – со своим месячным взносом не спешат. Только прошу тебя, давай не так, как в прошлый раз.

– А что было не так в прошлый раз, интересно?

– Забыл разве, сколько ты оставил Димочке на новую резину?

– Тысяч сорок вроде.

– Хочешь сказать, что ты не в курсе, сколько стоит поменять резину на «Крузаке»? – в голосе дочери слышалась обида то ли на меня, то ли на порядок цен на летнюю резину.

– Не знаю, детка. Знаю только, сколько стоит поменять ее на моей старушке «Реношке». Из этих соображений, собственно, и исходил.

– И на нашей примерно столько же, но только в три раза больше. Дима, к слову, был тобой сильно недоволен.

Я аж присвистнул от удивления.

– Дима? Недоволен? А твой муж не думал, ну так, чисто теоретически, что ему можно было бы самому, к примеру, попробовать поработать? – с осторожным сарказмом спросил я. – Четверть века как-никак за плечами уже. И самому заработать себе на жизнь ровно столько, сколько необходимо ему для полного удовлетворения.

– Ты это серьезно сейчас, па, да? – грудью бросилась защищать мужнину честь дочь. – Пять дней в неделю, по восемь часов заниматься не пойми чем. И это не считая дороги. Работа унижает человека, превращает в раба, низводит до состояния тяглового скота. Неужели так трудно понять?