Трупы в озере

– Не моё это дело: думать. Конечно, отдашь.

– Как в завязке-то? Как алкашка?

– Ну, получается, – Анна невесело ухмыльнулась.

– Надо же! Сколько живу, никогда ТАКОГО не слышал.

Обыватели многое воспринимают несерьёзно и шутят над вовсе не смешными вещами. Наивные. Считают, что с их дочерями точно ТАКОГО не случится! Как так? Настолько стыд потерять, чтоб к незнакомым особям противоположного пола на улице приставать? Не-не-не. Не каждый мужчина на подобное пойдёт, а уж, когда девушка молодая! Фу-фу-фу! Мерзость. И куда только родители смотрят?

Действительно. Куда?

Мать у Анны, хоть и истеричная была, но смотрела туда, куда надо. Доктор медицинских наук, между прочим. Всю жизнь науке посвятила. Про Анькину мать никто никогда плохого не говорил. По крайней мере, в лицо. Боялись. Умная баба – страшная баба. Не на внешность даже, а по сути. Валерия Егоровна всё сразу поняла. Это же она Аньку с Яничкиным познакомила. Нейрохирургом топовым.

– Ты многого не слышал. А в жизни всякое бывает. Как зовут-то тебя? – считается, что патологоанатомы сплошь интроверты, но Анна общаться любила. Особенно с изгоями, к которым и сама себя причисляла. Очень занимательно интимные подробности из асоциальной жизни узнавать. А ещё забавнее – оправдания моральных уродов слушать.

– Артём, – парень смутился, – Ты, эт… Не обижайся. Я ж просто по-другому не могу. Не получается. Думаешь, нравится мне, страдать так? Знаешь, сколько раз меня за это дело пизд… ой, били. А сколько су… ой, девушек визг поднимали такой, что душа в пятки просилась? Это я сейчас умею. Сзади надо нападать. И сразу валить. Неожиданно… Ну, оно тебе неинтересно, конечно.

– Почему же неинтересно? Очень интересно. Анна, – протянула Анна руку новому приятелю. Тот застенчиво пожал её маленькую ладошку, – И давно ты тут промышляешь?

– Первый раз. Я места меняю. Зачем лишний раз светиться? Ой, смотри-ка. Твоя? – Артём победоносно протянул новой знакомой маленькую золотую серёжку.

– Неа. У меня бижутерия. Да, оставь, – но парень уже закинул украшение далеко в кусты.

– Нечего. Меня мать с детства учила – чужие вещи не подбирать. Мало ли? Может, заколдованная?

– Заколдованная? – Анна совершенно искренне рассмеялась, – Ты совсем, что ли, ку-ку? Может, ещё и в Бога веришь?

– Откуда ты знаешь?

– Вот, писькин питомец! Как же ты баб насилуешь, православный? Не стыдно?

– Да пошла ты. Думал, ты нормальная. А ты, как все, – Артём обиженно засуетился, выключая фонарик и убирая телефон в задний карман брюк.

– А телефон у тебя не вываливается? Когда ты ЭТО делаешь, – молодая доктор ничего не могла с собой поделать. Очень уж смешно неудачливый насильник обижался! – Трах-трах, а он хрясь, – Анна захохотала в голос. Смех у неё был специфический. Будто булькающий. В темноте вышло особенно угрожающе.

– Смех у тебя идиотский. И сама ты идиотка, – заявил Артём, отворачиваясь и направляясь обратно к моргу.

– А ты в курсе, что за здание ЭТО? – Анна не считала себя идиоткой, поэтому оскорбилась и решила поставить неуверенного в себе поца на место. Наверняка, от страха кирпичей в штаны наложит. Знает она деятелей подобных.

– Да плевать.

– ЭТО морг, между прочим.

– Хватит гнать. Ага. А ты зомби.

– Я не зомби, а патологоанатом. В морге работаю. А ты знаешь, что там, куда ты идёшь, мы внутренности закапываем? Вон под тем кустом, – врать было забавно.

– Какие внутренности? – Артём невольно приостановился.

– Печёнки, сердца, мозги… Иногда и руки с ногами закапываем. У кого оторванные были. Так что торчать из земли могут. Почва рыхлая. Собаки бродячие раскапывают. Никакой управы на собак нет.

– Руки? – поц резко развернулся и торопливо засеменил обратно к Анне, заметно ускоряя шаг. Доктор еле сдерживалась, чтобы снова не расхохотаться, – А ты, эт, куда идёшь? Давай провожу. Чтоб не пристал никто.

– Заботливый ты. На автобусную остановку иду. Там светло. Хоть в глаза твои посмотрю. Красивые, – глумливая докторша, профессиональное трололо, в тот тёплый октябрьский вечер превзошла саму себя.

– Издеваешься? – Артём и сам уже был не рад своему неосторожному покушению на сомнительную Анькину честь. Как раз из-за таких острых на язык девок он и мучается уже пол жизни, будто Богом проклятый, – Выходит, там, под кустом, нет ничего, да?

– Под кустом трупов нет. Трупы в озере. Мы их в озере утилизируем. Правда, из-за мертвячины вся рыба передохла, но куда нам деваться? Нам даже мэр разрешил. Утилизировать. Говорит – куда ж вам деваться, трупов-то много, – Анна согнулась в три погибели от накатившего на неё истерического гогота, – Ты всегда такой доверчивый? Как в эту чушь поверить можно? – добавила фантазёрка минуты через две, слегка успокоившись.

– Сомы жрут мертвяков. Почему чушь? Ничо не чушь.

– Артём-Артём! Ты кем работаешь? Или ты в школе учишься? Чувствую, IQ у тебя высокий, но ты, видать, не афишируешь. Пойдём, провожатый. Не буду я в глаза твои смотреть. Больно нужно.

– Я сантехником работаю. В ЖЭКе. Если б я тебя убил, обязательно потом бы в озеро скинул. К сомам.

– За это тебе спасибо великодушное. Я сомятину люблю.

– Вот, ты их всю жизнь ела, а после твоей смерти они тебя есть будут, – Артём удовлетворённо осклабился, довольный своей находчивостью. Не всё ж бабе над ним смеяться? Он тоже шутить умеет!

– Очень замечательно бы вышло. Я ж практически диетический продукт! Но не выйдет.

– Почему?

– Потому что, кроме дырявых башмаков здесь ничего не ловится.

– Рыбачила, чо ль?

– Говорю же, трупы…

– Врёшь ты всё!

Вот таким образом патологоанатом Анна Михайловна Яничкина (в девичестве Бессонова) с сантехником Артёмом Неудахиным и законнектила.

Глава 2. Бессонова/Яничкина. Август

История знакомства с Артёмкой вспомнилась. Надо же! Бесхитростный, добродушный, как наивный ребёнок, Артём. Очень грустно с ним потом вышло. Очень драматично.

Анна вышла в раскалённое пекло, гордо расправляя плечи. Всего-то и надо – сто метров пройти до машины. Почти новенькая чёрная «BMW», наследство покойного супруга, ждала новоиспечённую хозяйку на парковке. Единственное доброе дело, которое муж совершенно бескорыстно для неё сделал. Почти бескорыстно. Почти для неё. Пидар Яничкин ничего просто так не делал. Даже замуж непутёвую Бессонову взял из корысти. А на Анькиной болезни и вовсе сделал себе имя. Все говорят, мол, гений. Все, кроме самой пациентки, чью жизнь он своей самонадеянностью искалечил.

С непередаваемым чувством собственного достоинства Анна достала из сумочки ключи и завела авто с брелока. Ры… Права у неё совсем недавно появились. Всё-таки на учёте у психиатра пару лет состояла. К вождению не допускали. Хорошо, что покойный супруг при жизни великим человеком слыл. Связи имелись. Великим. Анна усмехнулась. Для кого – великий, а для кого – чёрт двуликий.

Любому грамотному нейрохирургу было понятно, что на МРТ опухоль. И Анна знала. И мать её, доктор наук. Оттого интимный зуд и сексуальный голод. Нимфомании он лечил, ага! Хитрый Яничкин опухоль прооперировал, а в истории болезни другой диагноз указал. Вроде и не было опухоли получается. А Аньку просто так коробило. Потому что винегрета переела.

Мог бы и остановиться на этом, гад. Ан нет. Стал опыты на миндалевидном теле проводить. Током жёг, как крысу. Регулярно. Методично. Все её чувства сжёг. Все до капельки. Ему-то самому Анька без надобности была, потому что женщина.

Есть геи. К ним у Анны вопросов нет. А это пидар злой. Неверующая Анна бессознательно перекрестилась. Тварь. Но хуже всего, что знает Анна, с чьего молчаливого разрешения её персональный гений дела свои великие вершил! МАТЬ. Всё ОНА. ОНА. Она.

Нет, не все чувства Яничкин уничтожил. Отвращение осталось… и тревога гнилая. Но с некоторых пор едва-едва заметные зачатки радости появились. И виновата в этом она – Бэха! Крутая, лихая тачка!