Страница 27 из 29
обычно. Один конвойный у двери, другой – вместе с ним в комнате…
За исключением самой встречи.
Комната для встреч с адвокатом.
…За столом сидела довольно миловидная женщина лет тридцати
пяти, натурально рыжая. Женя улыбнулся, и она в ответ – тоже.
Совпадение масти было очевидным. Но и она, и он, обратив на это
115
внимание, знали, что дело не только в одинаковом цвете волос.
– Лариса Бутман, – сказала она, слегка привстав и протянув
ему руку. – Садитесь.
Женя сел.
– Евгений Ангелин, – начала она официально, возможно, имея
в виду стоявшего у двери конвойного. – Я, естественно, ознакомилась с вашим делом. Многое пока не в нашу пользу… Есть факты, но есть и, мягко говоря, натяжки, подтасовки со стороны обвинения… Но я надеюсь, мы найдём и детали, и факты, на которые
мы сможем опереться…
– Я уже не надеюсь…
– Не надо спешить, Евгений. А пока меня интересуете вы.
– В смысле?
– В смысле вашей жизни… Расскажите немного о себе. Мне
надо лучше знать вас. Жизнь ваша сложилась не очень… гладко.
– Ну, скажем, совсем не гладко…
– Я слушаю.
– Знаете… я всегда был против слова «сложилась»…
Лариса посмотрела на него с интересом.
– Складывается не так уж много… в нашей жизни… даже с учё-том …роковых случайностей и совпадений… В основном, мы сами
складываем всё… точнее – закладываем. Дальше начинаются
закономерности…
Заметив улыбку на лице адвоката, Женя расценил её по-своему, замолчал.
– Продолжайте, я слушаю… Это интересно.
– Это, скорее, банально. Результат долгого одиночества… и вы-нужденного безделья… Когда можно оглянуться в прошлое…
Записная книжка
Улицы провинциального города.
…Женя мчится на мотоцикле по улицам города. На заднем сидении – Колян. Оба с каким-то особым выражением лиц – суровым
и мрачным. Едут молча…
На перекрёстке они остановились, пропуская машины, и увидели Рязанова, который собирался перейти улицу. Женя не обратил на
него внимания, а вот Колян, только что вернувшийся после
116
отсидки, присвистнул удивлённо и дёрнул Женю за рукав.
– Вот те номер… ты глянь, Ангел, самый честный мент в мире
собственной персоной! Чего это он не в форме?
– Он больше не мент, – спокойно ответил Женя и вывернул
ручку газа.
Прежде чем они сорвались с места, Колян успел показать бывшему милиционеру вполне понятный жест ладонью поперёк шеи
– не удержался. Потом, уже по дороге, ему всё не терпелось узнать, что же такое произошло с Рязановым.
– Почему? – кричал он против ветра в ухо Жене.
– Не знаю… уволили, наверное…
– А теперь… что делает?
– У нас на фабрике… в ВОХРе..!
– Где?
– ВОХР! ВОХР!
Женя прибавил газ.
– Не гони, Ангел, навернёмся! – кричал Колян.
Ангел гнал. Они ехали на вокзал – получать груз 200.
Костика. Константина Петровича Мишина.
Железнодорожные пути. Тупик.
Они подогнали грузовик прямо к последнему вагону.
Там уже стояла толпа. Плакали женщины. Суетились, получая свой
груз, мужчины.
Сопровождающий, человек в военной форме, стоял на площадке
товарного вагона. За его спиной были видны цинковые гробы, сложенные в ряд. Прежде чем выдать очередной, он долго разбирался
в своих бумагах.
Спросил документы у Жени. Женя показал паспорт.
– Чей?
– Мать, – сказал он. – Зачем ей сюда?
Военный сверил фамилию по спискам.
– Распишись.
Женя расписался.
С помощью двух носильщиков они с Коляном перетащили цин-ковый ящик в кузов машины. Расплатились.
Привокзальная площадь.
117
На привокзальной площади их ждала мать Костика.
Она тихо плакала.
Женя вышел из машины, посадил её в кабину, хоть она и поры-валась подняться в кузов.
– Не надо, тётя Галя… – сказал Женя. – Мы ещё должны заехать… в одно место…
– Куда? В морг? Не дам… Не хочу…
– Нет, не в морг…
– Поезжай за мной, – сказал Женя водителю, садясь на мотоцикл.
Колян остался в кузове.
Улицы провинциального города.
Женя ехал медленно. Грузовик за ним – так же медленно, и это
было похоже на торжественную траурную процессию…
Территория автобусного парка.
…Человек в защитной маске, стоя в кузове, автогеном разрезал
запаянный шов цинкового ящика.
Женя, Колян и мать Костика стояли внизу, у откинутого борта
машины. Когда показалась крышка деревянного гроба, мать Костика заголосила…
– Он забит… гвоздями. Его уже не откроешь… Нельзя. – Сказал, спрыгивая, сварщик.
Дом деда. Кабинет деда.
Придя домой, Женя хотел сразу пройти к себе, но дверь кабинета
была приоткрыта, и дед увидел его. Подозвал. Женя подошёл, встал
рядом. Дед сидел перед телевизором. А на экране был Горбачёв.
Не отрываясь от телевизора, дед спросил:
– Ну как? Всё сделал?
– Всё… – Женя ответил тихо, опустив голову.
Дед обернулся к нему, положил руку на плечо, слегка притянул
его к себе. Жене была непривычна нежность обычно сдержанного
на чувства деда, и на глазах у него показались слёзы.
– …Он был очень…хороший… Я с ним больше других дружил…
– Жаль, – вздохнул дед. – Я тебя понимаю. Кто у него..?
– Только мать… Отца давно нет… умер…
Дед опять обернулся к экрану, прислушался к словам Горбачёва.
118
Женя был уже почти у двери, когда дед снова позвал его.
– Вот, возьми, – достал из ящика письменного стола деньги, —
дашь матери. Если надо помочь чем-нибудь, скажи.
– Ничего… справимся. Спасибо, дед.., – сказал Женя и вышел.
Из телевизора слышались аплодисменты.
Дом деда. Комната Жени. Мансарда.
…Женя лежал в своей комнате на кушетке и смотрел на фотографию, сделанную им на вокзале, когда провожал ребят в армию.
…Диман и Зуб были серьёзны, а Костик смеялся.
На другой – они были все четверо. И Костик – рядом с ним…
Квартира Костика.
…Фотография Костика в рамке на старом комоде. Поперёк
угла – чёрная лента. Рядом – другая фотография. И тоже в рамке.
И тоже, как будто Костик. Но это – не он. Мужчина, очень похожий на Костика – это его отец. Оба улыбаются одинаково – широкой, немного наивной улыбкой…
Чьи-то руки ставят рядом с ними вазу с цветами… Поправляют
чёрную ленту на рамке… Это – мать Костика.
Та же комнатка – с убогой, скудной обстановкой.
Несколько человек за столом – две старушки-соседки, девушка, помогающая накрывать на стол, Колян с Женей.
– Тётя Галя, – заглядывает в комнату девушка, – картошку нести?
– Неси и садись, детка, – отвечает мать Костика. – Дочь моей
подруги покойницы, Настя, – поясняет она Жене. – Дружили
они…
Девушка ставит на стол блюдо с картошкой, от которой поднимается пар, садится, и Колян разливает водку.
Сидят, молча, не зная, что говорить, с чего начинать.
– …Ладно… Раз так… За Костика… моего… за сыночка.., – говорит Галя. – Чтоб… чтоб…ему… – дальше продолжить ей не
удаётся. Она подносит дрожащей, непослушной рукой рюмку ко рту
и, про- ливая, пьёт до дна.
Пьют все. И старушки пьют.
Опять наступает тишина. Неловкая.
– Самый культурный был… – вдруг говорит одна старушка
другой. – Всегда здоровался, дорогу уступал…
– Что? Где был? – не слышит та.
119
Соседка шепчет что-то ей в ухо. Обе всхлипывают и дружно
хватаются за платочки.
– Ешьте, стынет картошка… Пейте… И вы, мальчики… не стесняйтесь…
Колян разливает водку и говорит:
– За нашего друга, за Костю… Мы его никогда не забудем.
Пусть земля ему будет пухом…
Всхлипывая, выходит из-за стола Настя, бежит на кухню.
Звук ножей, вилок. Едят молча.
Мать Костика тоже ест. Откусывает по кусочку хлеб, медленно