Костяной Скульптор 2

Глава 45

Авокудинэль Сирмату был почти обычным эльфом. Почти, потому что в отличие от большинства своих сородичей, способных днями находиться в мирном созерцании окружающего мира, неделями и месяцами оттачивать свое мастерство в вырезании по дереву или игре на флейте и годами ухаживать за понравившейся девушкой, этот эльф был куда менее терпеливым. Даже свое имя, которыми все эльфы очень гордились и обращение к представителю лесного народа не по полному имени считалось большим оскорблением, Авок успешно сократил, чтобы не тратить лишнее время.

Он был безусловно талантлив, это признавали все, но при этом ни в чем не мог достичь присущего всем эльфам совершенства. У него просто не хватало упорства и выдержки отрабатывать одни и те же движения снова и снова, десятки и сотни тысяч раз. За семьдесят лет жизни, что для народа лесов – еще, считай, ранняя юность, Авок был и воином, и ткачом, и музыкантом, и лесничим, и садоводом… кем он только не был.

Взявшись за новое дело он поначалу с головой погружался в процесс, почти не спал и не ел, а отвлекался только за тем, чтобы заглянуть в учебник или спросить совета у старшего. Однако проходил год, может быть два, и прогресс, который в начале шел семимильными шагами, закономерно замедлялся. И если обычному эльфу ничего не стоило продолжать выжимать из любимого дела все до единой крохи, чтобы в итоге стать по-настоящему лучшим, Авок был лишен этого присущего подавляющему большинству долгожителей дара. Чувствуя, что дальше перед ним встает стена, он начинал разочаровываться, потом злиться, на себя и на дело, которое выбрал, а вскоре и вовсе бросал.

А потому, будучи и воином, и музыкантом, и садоводом, и поваром, и плотником, он по сути своей никому не был нужен. Ведь сражался он куда хуже тех эльфов, что посвятили этому всю жизнь, то же было и с музыкой, готовкой, кузнечеством… и только крайняя сплоченность лесного народа, а также то, что последние десятилетия были сравнительно мирными, а потому жизнь баловала эльфов достатком и покоем, позволяло Авоку продолжать свои метания и не быть изгнанным из поселения за бесполезность.

Он даже нашел себе девушку, которой почему-то приглянулась его напористость. Правда она тоже наскучила Авоку, начались ссоры, одна масштабнее другой и через пару лет и пара распалась. Последним, что выбрал для себя странный эльф, была охота. Дело ответственное и сложное и старейшины поселения в который уже раз понадеялись на то, что юнец, наконец, остепенится, возьмется за ум и перестанет доставлять проблемы.

Ну, в каком-то смысле они оказались правы. Проблем он больше не доставлял. Однажды, после семи часов сидения в засаде, в неудобной позе и с затекшей спиной, Авок, спустивший тетиву лука, промазал мимо выслеживаемого все это время оленя. Почувствовавшее опасность животное встрепенулось и унеслось в чащу, обратив весь многочасовой труд в пшик. Любой другой эльф на его месте просто пожал бы плечами и либо начал бы искать новую цель, либо вернулся в поселение, чтобы еще потренироваться в стрельбе. Однако Авока произошедшее просто взбесило, следствием чему стал душераздирающий вопль гнева, поднявший с окрестных деревьев всех птиц… а еще разбудивший спящего в пещере неподалеку саблезуба. Против пятиметровой твари с клыками-мечами и когтями-кинжалами у не владеющего магией эльфа не было и шанса.

Авок умер и патруль нашел лишь сломанный лук незадачливого охотника да половину мягкого ботинка. И на этом судьба странного эльфа закончилась бы, но произошло то, что происходит лишь раз на миллион случаев, если не реже. Душа погибшего, в силу неких совпадений на тонких путях мира, не растворилась во вселенной, как это бывает обычно и не отправилась на перерождение, как это бывает куда реже, а была втянута в раскинувшееся под родным лесом Авока подземелье некроманта.

Такое случалось, но настолько редко, что еще никому не удалось подтвердить саму возможность подобного феномена. Однако, несмотря на то, что Авок оказался уникумом из уникумов, его самого это не могло никак тронуть. По той простой причине, что почившая душа, даже не рассеявшись, а попав в систему полигонов, лишалась всех своих мыслей и чувств. Авок словно заснул беспробудным сном, без сновидений, без ощущений, без чувства времени и пространства. С тех пор прошло почти две тысячи лет.

Душа неудачливого охотника, проплутав внутри подземелья в виде эфемерного сосуда с чьими-то воспоминаниями не одно столетие, в конце концов попала на четвертый этаж, в тело умертвия. Но, в отличие от Ганлина, чье путешествие в роли нежити началось примерно также, Авок так и остался просто душой, его сон не прервался и бывший эльф понятия не имел, что с ним происходит. Однако, под влиянием настоящей души, умертвие начало меняться.

Процесс был очень медленным, простой человек скорее умер бы от старости, чем что-то заметил. Приютившую Авока нежить не раз уничтожали, но каждый раз она успешно восстанавливалась в инкубаторах и с новыми силами отправлялась крушить человеческие лагеря. Год за годом, век за веком, в какой-то момент нежить стала намного сильнее своих обычных собратьев и умная система полигона, способная подстроиться почти под все, решила, что выпускать такую опасную тварь на простых бойцов – это перебор. А потому Авок, а вернее умертвие с его душой внутри, отправлялось только вместе с самыми крупными волнами, когда количество матриархов приближалось к сотне, а от роя мертвых птичек не было видно потолка. Пещеры на четвертом этаже тоже были разными и такие огромные волны кое-где были единственным, что пробирало защитников лагерей.

В той волне этого умертвия вообще-то быть не должно было. Однако вмешательство одного демилича все изменило…

.

Сука… голова раскалывается… это что сейчас была за хрень?

Умертвие, уже практически подчиненное, вдруг рассыпалось пылью, не оставив после себя даже железного пояса. Что-то подобное я уже видел, когда переселялся в зомби, тогда мое прежнее тело тоже обратилось трухой. Но на этот раз я вроде как остался в своем теле, да и никаких поползновений к смене тел я не делал. На всякий случай ощупал себя с ног до головы. Нет, все та же тушка бывшего зомби с примесью урдалачьей крови, в кожаной со стальными вставками броне, с булавой в одной руке и щитом за спиной.

Вот только… что-то точно изменилось. И, как всегда, что именно, я понял, лишь когда меня в это ткнули. Нет, серьезно, надо развивать наблюдательность…

-Г…где это я? – то, что моя челюсть открывается без моего ведома – уже давно не что-то странное и я в принципе привык. Однако вот дублирующий эти слова в моей голове голос кардинально отличался от того, к которому я привык. Вместо глубокого женского баритона внутренности черепушки заполнил чуть дребезжащий и неприятно высокий мужской альт.

-Ой! Кто здесь!? Ганлин, что происходит!? – А вот этот голос я знал отлично.

-Жюс, без истерик, пожалуйста. Судя по всему, это твой сосед и моя новая головная боль. Помолчи, давай послушаем что нам скажут. – Сам иногда поражаюсь собственному спокойствию, но, похоже, чему-то я уже просто физически не могу удивляться. Расслабил челюсть, чтобы даль новичку возможность беспрепятственно общаться.

-Почему я не могу управлять телом!? – Как не странно, было похоже, что первый испуг неизвестного мужчину отпустил довольно быстро, потому что уже во второй его фразе было куда больше злости, чем страха. – И что это за вонючая пещера!? И кто говорит моим ртом!? И… - тут голос снова дернулся, но быстро вернулся на явно накатанную дорожку. – И почему у меня не бьется сердце?