Страница 44 из 70
– Ладно, вернемся все же к самородку.
– К слитку! – с сердцем снова поправил его Бьярн. – Самородки такой величины мне не попадались.
– А знаешь, хоть этот польский капитан преподнес мне не самородок, а только золотой песок, но это меня тоже заинтересовало! – оживился император. – Неужели и в Полонии существуют золотые россыпи?
– А что, тебе уже и с Полонией охота повоевать? – спросил Северянин насмешливо. – Боюсь, папа за них обязательно заступится. Поляки все же католики, а не дикари! Кстати, песок в брюхе белого сокола привезен тоже из Исландии…
– А знаешь, в Генте уже поговаривали, что где-то там, на севере, существует целый золотой утес! А известно это стало якобы из исландских саг…
– Вранье! – отрезал Северянин сердито. – Я сейчас хочу – о соколе с золотым песком. Капитан Стобничи, чтобы точнее определить очертания северных берегов нашего и западного материка, отправился в свое время на север. На обратном пути попал в Исландию. Там его племянница очаровала молодого исландца. Тогда ей, кажется, не было и пятнадцати лет, а мальчишке только стукнуло шестнадцать. Капитан никак не мог убедить племянницу, что о замужестве ей думать рано. Дело грозило закончиться свадьбой. Тогда Стобничи посоветовал отцу жениха отправить сына подальше – за море. А девчушке мы нашли другую забаву – Сорбонский университет! Но о ней тебе неинтересно… Родители жениха были в восторге и преподнесли капитану чучело исландского сокола, набитое золотым песком. Это, как я понимаю, тоже была какая-то реликвия еще с языческих времен… Но ею пожертвовали ради покоя семьи. История моего слитка печальнее. Небольшой, с куриную голову, самородок тоже хранился у нас в роду с давних пор. Мне-то он нужен не был, но жена и родня ее то ли по старой памяти, то ли из суеверия дорожили самородком, как святыней. И я на их святыню никогда не посягнул бы, если бы не черная смерть, которую к нам завезли с материка… Ведь даже когда я попал в плен к алжирцам, жена не решилась расстаться с самородком, а обратилась за помощью к своей родне… Вернувшись домой, я никого из близких своих и жениных родственников в живых не застал. У богобоязненного наместника против чумы было отличное средство: если в какой-нибудь усадьбе были замечены случаи заболевания, дом заколачивали снаружи и дожидались, пока все там не вымрут, если не от чумы, то от голода. А потом усадьбу сжигали дотла. Когда черная убралась с нашего острова, у наместника нашлась другая забота: люди его бродили по обгорелым усадьбам и кочергами или палками разгребали весь этот мусор. Попадались им почти не тронутые огнем черепа, обгорелые костяные кубки, медные, бронзовые или железные предметы. Но наместника интересовало другое: золото! До него дошли слухи, что в некоторых исландских семьях золото сберегали именно еще с языческих времен. Возможно, что такие поиски кое-где и увенчались успехом… Я тоже бродил по своей бывшей усадьбе. О золоте я не думал. Среди мусора и тлена я пытался найти хотя бы косточки своих близких. И вдруг что-то блеснуло… Этот самородок я и припрятал, не думая даже, что он мне так пригодится! И вот, перед тем как обратиться к тебе с нашей мольбой о помощи, я да еще три-четыре семьи, до которых черная смерть не добралась, сплавили свои самородки в один большой слиток, который я и привез тебе… Все мы просим тебя, император, проявить свою власть и помочь нашему народу! Хотя твоему величеству ко всем сокровищам, что тебе доставляют из-за океана, ни сокол с золотым песком, ни слиток этот многого не добавят… Не знаю даже, пригодятся ли они тебе…
– Любое золото любому человеку всегда может пригодиться, – совсем как умудренный жизнью старец, произнес молодой император. – Значит, слухи о золотом утесе вранье? Жаль! Бьярн, многие меня считают жадным и неблагодарным… А вот сейчас я отблагодарю тебя за твой подарок! Это тоже чистое золото. А выделка гляди какая! – И Карл Пятый, сняв с себя золотую цепь, повесил ее на шею Северянину. – Это помимо того, что все твои просьбы будут выполнены! Но и от тебя я жду помощи. Твои друзья нормандцы помогут мне в моих делах с Длинноносым, а бретонцы – с англичанами. Да я и без того считаю тебя своим другом… Мне как-то спокойнее было бы за твоей широкой спиной!
– Да, все забывают, что ты еще совсем мальчишка… И нужно ли было взваливать на тебя тяжелую императорскую корону? – Северянин сейчас говорил от всей души.
– Нужно! – набычившись, ответил Карл Пятый.
Прощаясь с Бьярном, он ласково сказал:
– Надеюсь, что мы с тобой еще не раз повидаемся.
Бьярн был уже у двери, когда император снова окликнул его.
– Ну?! – проворчал Северянин.
– Насколько мне известно, вы уже давно находитесь в море. – Голос Карла Пятого звучал донельзя мягко.
– Ты о чем? – спросил Северянин.
– Это просто поразительно, но я высчитал, что почти на каждую неделю приходится какая-нибудь резня в каком-нибудь государстве… Кровавая резня! – сказал император.
– По морю слухи распространяются с такой же быстротой, как и по суше, – сказал Северянин. – И о Медина дель Кампо мы узнали на море, – добавил он сердито.
– Эх, не было в ту пору тебя рядом со мной! – вздохнул император. – Тогда, возможно, все повернулось бы иначе… Хорошо, что я в то время отсутствовал! – вздохнул император.
«А для этого ты и отсутствовал, – подумал Северянин. – Хотя самых знатных и уважаемых людей Испании казнили уже при тебе!»
– Так я могу рассчитывать на тебя, Бьярн? – еще раз, прощаясь, спросил император.
– Мне думается, что ты мне нужен гораздо больше, чем я тебе, – заметил Северянин. – И, надеюсь, мы друг друга не обманем! – Бьярнарссон испытующе глянул в лицо Карлу.
В ближайший же воскресный день команду «Геновевы» решено было отпустить на берег.
– Можно, – милостиво согласился боцман, – но только не всех сразу! По стольку человек, сколько может поместиться в лодке.
На «Геновеве» лодок было достаточно, для того чтобы в них разместились две команды любого корабля. Но и пилот и маэстре решили, что боцман прав. Во-первых, «Геновеву» не следует оставлять без экипажа. Во-вторых, с молодыми матросами обязательно должны отправиться такие надежные люди, как Датчанин, Федерико или сам боцман. Но тот посещение Палоса отложил на более подходящее время.
– Только хорошенько присматривайте за Педро Маленьким, – дал он наставление отъезжающим. – Смотрите, как бы он в городе не напился. Я обшарил его карманы, денег с ним нет, но друзья у пьяницы всегда найдутся!
Быть провожатым первой партии матросов взялся Рыжий. Уроженец Севильи, он побывал во многих портовых городах. А в Палосе – как раз в ту пору, когда, изгнавши евреев в 1492 году, испанские владыки принялись за «вероотступников» морисков,[11] вероотступниками мориски не были.
Весело хохоча, Рыжий рассказывал, как богатых и ученых морисков сгоняли с их насиженных мест.
Педро Маленький, сердито сплюнув, сказал:
– В Палосе жила когда-то моя старшая сестра с мужем, оружейником… Вот они могли свободно занять пустующие покои изгнанного еврея-марана… Сестра, может, и решилась бы, но муж ее – ни в какую! Отказался наотрез! Оба они переселились в Севилью…
Матросы, отстояв воскресную обедню в храме святого Георгия, уже под вечер отправились навестить Франческо Руппи в венте.
Федерико предупредил:
– Никаких вопросов Руппи задавать не следует. Он еще не оправился после того, что случилось с ним в харчевне.
А что именно случилось, со всеми подробностями рассказал Рыжий.
Да Рыжий, как выразился Датчанин, даже из камня какую-нибудь сплетню выжмет.
Возвратившись на корабль, матросы на баке еще долго обсуждали и внешность и поведение Руппи.
– Красивый человек, что и говорить! Подходящая пара для сеньориты! – произнес Рыжий. Но так как Федерико его тут же оборвал, он начал с другого конца: – Красивый-то красивый, но уж больно загордился. Лишнего слова не скажет! И с чего бы это?
11
Мориск – крещеный мавр. Маран – крещеный еврей. Ради того, чтобы завладеть их имуществом и деньгами, им нередко приписывалось тайное возвращение к прежней вере.