Стриптизерша

– Ф..флори!

Марина плотно сжала губы, позвенела в своем бокальчике льдом. Предстояло еще очень много всего, в том числе: разговор с безутешными родителями, агентской фирмой, через которую к ним попала Флори и, совсем уж нелегкий, с братом.

Все то время, что они на паях владели «Кама-Сутрой», Марина только и делала, что ругалась с ним из-за того, что он спит со стриптизершами. Иван слушал, кивал и… принимался за старое. А Соня сидела дома и растила детей, в надежде, что когда-нибудь ее Ваня угомонится. Ведь не ушел же до сих пор, значит, любит.

А он и впрямь не думал о том, чтобы уходить от жены. До тех пор, пока не познакомился с Флори. Марина, зная брата, как облупленного, насторожилась, едва увидев их вместе. И не зря.

Как чувствовала…

«Что ж ты вчера ничего не почувствовала, дура?!» – набросилась она сама на себя.

Марине было что скрывать: накануне у них с Флори состоялся долгий и неприятный разговор об Иване. Поначалу директриса пыталась быть терпеливой и мудрой: с кем не бывает?

Ей уже не раз приходилось вести подобные беседы с пассиями Ивана и девушки обычно чувствовали, что прав не тот, кто прав, а у кого больше прав. Они уходили без боя, признавая правоту ее слов и не упорствуя в типично женском стремлении верить в сказку о том, что даже женатые мужчины порой бросают жен из-за любовниц.

Флори оказалась упрямой. Марине пришлось оставить душевную философию и задействовать тяжелую артиллерию. Пригрозив непокорной стриптизерше выслать ее домой без денег и, не добившись успеха, Марина повела себя, как на базаре. Открыла пошире рот и загрузив ошалевшую стриптизершу оскорблениями и прогнозами о том, что с Флори станет после того, как брат поматросит и бросит. А он бросит: другого пути нет.

И сейчас, когда его жена снова беременна, Флори и мечтать не следует о том, что Иван бросит Соню.

Последнее было враньем, но видя, как девушка изменилась в лице, Марина ухватилась за удачную находку и прибавила еще подробностей.

Выпроваживая Флори из своего кабинета, Марина была уверена в том, что между ними с Иваном все будет кончено.

Правда, ей и в страшном сне не могло привидеться, что кончено будет все таким образом. Теперь Марину мучила совесть… И страх.

– А Ирен почему поехала? – спросила она у Тани.

– Она первая ее увидела. Точнее, первой была Маринка, но она едва говорит по-английски…

– Странно, что она не оставила никакой записки, – медленно проговорила Марина, возвращаясь к своим собственным опасениям. – И никому ничего не сказала…

– Я попросила Валентину поспрашивать…

Марина изменилась в лице.

– Зачем?!

– Ну… Ну, вы же сами всегда хотите быть в курсе, что происходит между девочками…

– Ничего я не хочу! – огрызнулась Марина. – Ладно, хватит уже. Иди работай. Девять часов, а у тебя витрина пустая. Иди, поторопи их.

Глава 3.

Пиво было теплым.

Ира допила, морщась, остатки. С силой вдавила банку в песок и тут же потянулась за новой. Пляж, бассейн и пиво, вот и все развлечения…

Солнце стояло в зените, однако здесь на берегу это ощущалось не так сильно, как у бассейна возле их дома. Там солнце просто вдавливало тебя в шезлонг, размазывало по нему раскаленной ладонью. Здесь, охлажденное свежим бризом с моря, его прикосновение становилось почти что нежными.

Солоноватый запах моря смешивался с дымом от жарящихся на жаровнях креветок и кальмаров. На лотке у «Севен-Элевен» через дорогу, жарили на гриле куриные окорочка и нанизанные на деревянные палочки, куриные сердечки.

Справа и слева слышались выкрикиваемые на корявом английском предложения торговцев едой и фруктами с лотка.

– Food, Madame? Food?

Побережье Паттайи жило своей дневной суетливой жизнью.

Торговцы сувенирами спешно навязывали загорающим кошельки из кожи «крокодила», покрывала с вышитыми слонами, и дурацкие шапки, – полосатые, с вытянутым вверх хвостиком, вроде той, что носил Буратино.

Народные «целители» – чудодейственные таблетки, которые гарантировали женщинам то потерю веса, то рост груди. А мастера татуировки хной, разрисовывали ничего не понимающих туристов, требуя взамен четыреста батт.

Побережье суетилось, спеша до заката успеть выручить как можно больше наличных. А солнце между тем уже окрашивало море в цвета расплавленной бронзы.

– Странно все это, – задумчиво пробормотала Ники, вдавливая в песок окурок. – Все так же, как было раньше, ничего не изменилось! И никто даже не заметит, что одним человечком на свете стало меньше. Только Машка попросила ее перевести в другую комнату.

– Ага, к Рульке! – Ира коротко усмехнулась. – Может, мне тоже попроситься к Стьяго? Я боюсь спать на том же самом этаже, где все произошло!

Ники не улыбнулась, продолжая чертить пальцем какие-то линии на песке.

– Меня другое поражает, – сказала Ира, вновь становясь серьезной. – Как можно так поступить с родителями? Ты представляешь, что они сейчас чувствуют?

– Тебе кажется, будто все родители такие, какими были твои. А есть и другие, как у Флори: отец – алкаш, который пьет и лупит их смертным боем и мать-мученица, которая заделалась иеговисткой.

– И все равно! Из-за Ивана Сергеича вешаться…

– Тебе ведь все равно, Ир. Тебе же плевать…

– Плевать или нет, но я не понимаю. Я бы так ни за что не поступила!

– А представь, если бы Стьяго был женат и с детьми!

– При чем тут Стьяго?

– При том, что ты с ним уже три года расстаешься, потом снова напиваешься и возвращаешься. Когда-нибудь, он не выдержит и даст тебе пинка под зад. И вот тогда, Ирочка, ты запоешь по-другому.

– Если бы… Ты же знаешь, как тяжело работать, когда на тебя твой парень смотрит. Работал бы он в ресторане, как Машкин Рулька, это еще куда не шло. Но когда он у нас ди-джеем работает… Ты же знаешь, какой он бешеный – хуже Ивана Сергеича. Мне и без того тошно, как подумаю про свой возраст, да про то, что идти некуда, хоть вешайся. А денег, с тех пор, как Стьяго крутит нам диски, у меня едва хватает на уколы от целлюлита.

– Деньги в жизни не главное.

– Да-да, знаю. Главное, это – любоф-фь. До гроба. Как у Ромео и Джульетты.

Ира поджала губы, слегка дернув при этом головой. Сделав большой глоток пива и поднялась.

– И что ты собираешься делать?

– Пойду, куплю еще пива…

– Да нет, со Стьяго.

– А что я могу с ним сделать? – спросила Ира, игнорируя последний вопрос. – Жениться на мне он не может, а просто так жить с ним в Германии я не могу. Вот и сказке конец.

– Но почему он не может на тебе жениться?..

– Потому что его папочка – итальянец, а я трясу голыми сиськами и танцую приваты. И что скажут-скажут! – она раздраженно вскинула указательный палец, – что его девушка – проститутка. Такой не место в семье благочестивых католиков…

Ники поморщилась. Грань между показом своего тела и его продажей была слишком тонкой. Она и сама стеснялась своей профессии, а потому слова Стьяго, пусть даже и не им лично сказанные, причинили ей боль.

– Мы – не проститутки! – свирепо начала было Ники, но тут же умолкла: прямо к ним, торопливо перебирая пухленькими ножками, бежала Джессика и ее грудь тряслась в чашечках лифчика, как желе.

– Девочки, мне та-ак стыдно! – вопила на бегу Джессика.

– Застрели меня, – простонала Ира.

– Я сейчас выхожу из воды, смотрю: тот мужик, с которым я вчера в эскорт ходила, идет. Та-а-к стыдно, девочки, ужас! Спрячьте меня!

– Иди в пень, Джессика, – раздраженно отталкивая от себя холодное мокрое тело, пробормотала Ира. – За что тебе стыдно? Что ты вчера всего с одним индусом вчера в эскорт сходила?!

Глаза Джессики округлились. Гримаска невинной девочки заставила ее лицо разгладиться, рот приоткрылся, ресницы хлопнули дважды.

– А не надо этого стыдиться! – почти нежно сказала Ира. – Если не умеешь зарабатывать головой, зарабатывай другой дыркой, только целочку из себя не строй!