Присвоить тебя

– Можешь мне не верить, но я своих мотивов тоже до конца не понимаю, – признается Одинцов, смягчаясь. – Просто ты мне понравился.

Когда Захар смеется, Тимофей рядом с ним будто пугается от неожиданности.

– Знаешь, кажется, ты перепутал бойцовский клуб с магазином, Тима.

Захар оборачивается, все еще улыбаясь, но лицо Одинцова, с которого враз спадает весь глянец и лоск, то выражение удовлетворенности и некоего превосходства от разницы их положений, отрезвляет. Тимофей внезапно выглядит младше – сколько ему вообще лет? – почти мальчишка. Тот пялится на Иваньшина как под гипнозом. Да что он такого сказал? Или Одинцов так удивился, что Захар в принципе ему что-то ответил? На короткие секунды Захару становится не по себе. Он быстро возвращается к дороге за лобовым стеклом, силясь вычеркнуть выражение лица Одинцова, которое полоснуло по памяти донельзя странными флешбеками. Нет, конечно же, нет. Он не мог видеть Тимофея Одинцова раньше. Это просто немыслимо и абсурдно. Только, черт возьми, отчего-то кажется болезненно знакомым. Как вспышка в голове.

Позже, шляясь в ГУМ ДЛТ из одного дорогого бутика в другой, Одинцов явно чувствует себя в своей тарелке. Но не Захар. Даже на ринге у Назара он мог абстрагироваться, но здесь ощущает себя словно под стеклянным колпаком. Словно бабочка, приколотая булавкой к доске. Он выделяется.

– Захарушка, примерь это. Хотя и вот это тоже.

Тимофей пихает ему в руки вешалки, а затем толкает в направлении примерочных.

– Когда оденешься, выходи. Я оценю.

Сам Одинцов уже обвешан пакетами с эмблемами модных брендов, и даже Захар с каким-то пренебрежением держит в пальцах один, будто тот обжигает ладонь.

В кабинке Захар, хмурясь, стягивает свои привычные шмотки и напяливает выбранные Одинцовым брюки и джемпер. На ценник даже смотреть страшно. Цифры там скорее смахивают на артикул, чем на стоимость. В мире Захара такие деньги не тратят на тряпки.

Распахнув дверь примерочной, он почти смущенно, что едва ли для него свойственно, показывается на суд Тимофея. Тихое «вау» и блеск в глазах машинально заставляют Захара напрячься. Что еще за реакция? Что она значит?

– Определенно берем все, что на тебе сейчас надето, – отвечая на неозвученный вопрос, с энтузиазмом произносит Одинцов, вспархивая с пуфика, на котором ожидал. – Сидит потрясающе.

Захару хочется ему возразить, хотя бы из глупой вредности, только истина в том – он отчетливо видит в отражении зеркала – эти стоящие, по его личным меркам, бешеных денег тряпки и правда ему идут.

– Не переодевайся обратно, хорошо? – воодушевленно просит Одинцов. – Я попрошу снять ценники и упаковать твои старые вещи. Хотя на твоем месте я бы просто выбросил их в ближайшую урну.

Смеясь, он выходит из примерочной в зал, вероятно, чтобы позвать кого-нибудь из персонала, а Захар почему-то злится, толком не понимая причин. Еще пару часов назад он рычал, огрызался, а теперь как послушный щенок едва не виляет хвостом под восторженным взглядом хозяина, подарившего питомцу игрушку. Нет, он по-прежнему зол на Тимофея, ему претит идея быть в его подчинении, развлекать, потакать и не знать, что Одинцов желает с ним сделать. Для чего тот его купил? «Ты мне понравился». Пфф, что за лепет? Я же не кукла, думает Иваньшин, которую ты принес в дом, а теперь наряжаешь под настроение, чтобы хвастаться обновкой таким же холеным друзьям.

Будто в подтверждение своим размышлениям, Захар порывисто снимает с себя дорогие шмотки, словно вычурную мишуру с дешевой новогодней ёлки, влезает в привычные джинсы с толстовкой и стремительно шагает из примерочной к выходу, минуя о чем-то весело воркующего с консультанткой Одинцова.

– Захар, ты чего вдруг сорвался? – удивленно спрашивает тот, когда через пару минут находит Иваньшина стоящим возле перил в тройке метров от бутика.

Возможно, Захару только кажется, но в голосе Тимофея проступают беспокойные нотки. Хм, наверное, думал, что Иваньшин украл ту одежду и решил драпануть, не иначе. Одинцов кладет ему ладонь на плечо, но Захар дергается, избегая касания. Почти инстинктивно. Примитивный защитный рефлекс.

– Так ты скажешь, что случилось? – продолжает как ни в чем не бывало Одинцов, проигнорировав жест.

Опираясь сложенными руками на перила, Захар молчит и смотрит вниз на снующих по торговому центру людей: сплошь под стать Одинцову, лощеный образ и глянец на лицах. Таким как он сам тут явно не место. И неважно, будут ли на нем тряпки ценой в его заработок за пару месяцев. Он выходец из иной социальной прослойки.

– Так ты закончил разбрасываться бабками? – в итоге спрашивает Захар, оторвавшись от наблюдения.

Не поворачивается, только глядит на Одинцова через плечо деланно безразлично. Мимолетное волнение – и что это? Неужели обида? – стекает с лица Тимофея, сменяясь куда больше привычной ухмылкой в уголках приподнятых губ и легким прищуром глаз.

– А ты хочешь пригласить меня куда-то еще, а, Захарушка?

Одинцов с каким-то до отвращения естественным изяществом и жеманством прислоняется спиной к ограждению, чуть перевешиваясь назад так, что его голова парит над пустотой, а руки ровной линией ложатся на перила. Его пальцы легонько касаются локтя Захара, наблюдающего за коротким перфомансом.

– Знаешь, я бы уже поел, – видимо, все равно особо не ожидая получить от Иваньшина внятного ответа, дальше говорит Одинцов. – Как насчет ужина дома? Приготовишь что-нибудь?

– Вряд ли наши предпочтения в еде схожи, – замечает Захар, стараясь не глядеть на Тимофея, который расслабленно виснет на ограждении.

– Ты многого обо мне не знаешь, – хмыкает Одинцов и меняет позу, вставая к Захару едва ли не впритык. – Поэтому я хотел бы, чтобы мы… хм… подружились, ладно? Так будет проще. И ты, надеюсь, перестанешь кусаться. А то ты как волк, чья лапа была в капкане. Боишься теперь, что эта железная пасть вновь сомкнется, если будешь недостаточно осмотрителен и напряжен. Но я не охотник, Захарушка. Я скорее добрый лесник.

Радуясь собственному остроумию, Одинцов отталкивается от перил, поднимает с пола шеренгу пакетов, среди которых Захар замечает и бренд последнего магазина, откуда сбежал, и шагает в направлении эскалаторов.

На обратном пути едут молча. Закинув покупки на заднее сиденье, Одинцов садится рядом с ними и всю дорогу пялится в мобильник, периодически что-то печатая и тихо напевая мотивчик играющей по радио песни. Захар одновременно рад и в напряге от такого затишья. Не ждать подвоха от Одинцова все еще сложно.

Очутившись вновь в квартире, источающей безликие запахи вроде комнатного освежителя, чистых полотенец и накрахмаленного белья – словно номер гостиницы, сменяющий постояльцев один за другим – Одинцов сваливает все пакеты в прихожей.

– Разберем все после ужина, – говорит он, переобуваясь в домашние тапочки. – Кстати, я решил, что хочу спагетти с тефтелями. Все продукты должны быть на кухне. Поищи, а я пока схожу в душ.

Его слова не звучат как полноценный приказ, но и мало похожи на любезную просьбу. Скорее, на данное боссом задание.

Просторная светлая кухня выглядит макетом из каталога, но не местом, где кто-то взаправду готовит и ест. Стерильно чистая и такая же бездушная, как и весь дом Одинцова. Собственная скромная однушка с тесной кухонькой, к которой Захар не испытывал, впрочем, особой привязанности, сейчас вспоминается ему уютным уголком. Правда, как ни пытается, Захар не чувствует острой тяги в ней оказаться.

Что для него вообще дом? Место, где ты проводишь ночи? Где собирается за столом семья? Где разлетаются запахи из кухни и голосом диктора новостей бубнит телевизор?

Место, куда хочется возвращаться. Возвращаться к кому-то.

У Иваньшина подобного места давно уже нет.

Захар включает холодную воду, потоком хлынувшую из-под крана, мочит руки и трет лицо, как будто силясь стереть ненужные образы прошлого. Капли стекают на ворот толстовки, заползают под рукава, заставляя ткань неприятно липнуть к коже. Захар стаскивает ее и только сейчас вспоминает, что с собой у него нет ни единой вещи, чтобы переодеться. Все осталось в той самой квартирке, служившей имитацией дома.