Невский проспект

А вот Ракова «Изида» не заинтересовала. Надо думать, в распоряжении Совмина эта книга была, да и на Западе она выдержала не одно издание. Однако Переплет заработал свою галочку.

Только выгод от работы со «стратегом» Акентьев пока не видел. Как назло, клиенты не торопились нести в мастерскую антисоветчину и порнографию. Вероятно, знали диссиденты и растлители, что у Федора Матвеевича ждать им нечего, и текли стройными рядами в обход мастерской со своим нелегальным чтивом. Правда, пришел как-то нервный молодой человек, почему-то в пальто, хотя на дворе стоял конец мая. Воротник пальто был поднят в стиле «за нами следят», а сам молодой человек волновался, дергал глазом, будто подмигивал, и к тому же краснел. Зоя, которая плохо видела даже в своих ужасных очках, решила, что он имеет на нее какие-то виды, и, перепугавшись, позвала на защиту Акентьева.

Молодой человек опустил воротник и протянул ему стопку печатных листов. Это был Галич.

«Алкаши наблюдают строго, чтоб ни капли не пролилось. “Не встречали, – смеются, – бога?” – “Ей же богу, не довелось!”»

Но прибыль – не прибыль, а назад пути не было. Это Акентьев хорошо понимал. Обо всех деталях они договорились со «стратегом» заранее. Каждая книга оставалась в мастерской не меньше, чем на двое-трое суток, – Федор Матвеевич был на хорошем счету у библиофилов и заказов всегда хватало, более того – выстраивалась очередь.

В конце дня Переплет забирал книги, которые, по его мнению, могли заинтересовать аналитиков из Совмина, и, сложив аккуратно в портфель, отправлялся в здание на канале Грибоедова, недалеко от площади Мира. Здесь, как поначалу предполагал Акентьев, должен был находиться филиал отдела планирования, что бы это ни значило на самом деле. Но на бронзовой табличке у двери было написано, что здание принадлежит какому-то неведомому фонду при министерстве культуры.

Акентьев, давно решивший ничему не удивляться, расписывался у унылого вахтера в журнале посещений и поднимался на третий этаж. Нужный ему кабинет был отделен от коридора небольшой приемной, в которой, впрочем, Акентьев никогда никого не встречал. А в самом кабинете за большим «ждановским» столом сидел, поджидая его, тихий человечек с печальным взором старой собаки.

Человечек шепотом здоровался с Александром и принимал добычу в тонкие, почти прозрачные пальцы. Прежде чем открыть книгу, он ощупывал ее, словно слепой. Чаще всего возвращал, пробежав глазами заглавие и просмотрев бегло несколько страниц. Но реакция его при этом была всегда благожелательной, он смотрел на Акентьева с надеждой, как смотрят на человека, на которого очень рассчитывают. Можно было подумать, что от самого Переплета зависит, что в следующий раз окажется у него в руках.

Но бывало и по-другому. Тогда человек замирал над книгой, он будто прислушивался к ней, потом вспоминал об Акентьеве и с вежливой улыбкой просил подождать в приемной. Приемная выходила на канал, здесь Акентьев курил, благо никто не мог ему помешать, размышляя над тем, что все это может значить для страны и для него в частности.

Иногда книга оставалась у «них» до следующего дня, и Переплет забирал ее по пути в институт или на работу. Очевидно, с наиболее значимых книг в отделе планирования снимали фотокопии для последующего изучения. Такие книги относились либо к настоящим раритетам, либо были самиздатовскими рукописями, отпечатанными в четырех-пяти экземплярах на печатной машинке – единственном легальном средстве копирования, доступном советскому гражданину. Надо думать, владельцы всех этих сочинений пришли бы в ужас, стоило им только заподозрить, что славный малый Александр Акентьев регулярно сдает их творения в госбезопасность. Однако «стратег» не обманул – в здании на канале никто не интересовался людьми, приносившими книги. Создавалось впечатление, что содержание книг было гораздо важнее, чем «подрывная» деятельность тех, кто их распространял.

А это не могло, в свою очередь, не заинтересоваться самого Акентьева. Что, если Совмин и правда ищет что-то в этих изданиях! Что-то, о чем не догадываются простые советские граждане. И что все это означает? Может, кто-то там, на самом верху, просто сошел с ума, а может, наоборот взялся за ум?

Выбравшись из здания, Переплет обычно выкуривал на набережной еще одну сигарету, прежде чем отправиться домой. Иногда, впрочем, он поворачивал в другую сторону и добирался до Дома книги.

С некоторых пор Александр разлюбил Невский проспект, на его людных тротуарах он чувствовал себя чужаком и спешил по возможности скорее сесть в метро или уйти в какую-нибудь узкую тихую улочку. Поначалу Переплет не задумывался над тем, почему он испытывает острое чувство дискомфорта на проспекте и вообще на любом открытом пространстве в городе. Чуть позже он понял, что боится слежки. Это встревожило его, ибо очень напоминало паранойю. Однако в жизни его с некоторых пор происходило очень много непонятного. Так что еще один странный штришок в общей картине по большому счету ничего не менял.

В один из вечеров он и сам выступил в роли сыщика. Объектом был выбран один из двух стариков, споривших у прилавка в Доме книги о Гоголе и «Мертвых душах». Этот старик с непонятной настойчивостью настаивал на правоте царской цензуры, не пропустившей, как известно, названия на том основании, что души мертвыми быть не могут, и заменившей это название на банальное «Похождения Чичикова». Слушая его, Акентьев мгновенно вспомнил долгие и обстоятельные рассуждения о душе и различных нюансах ее существования, с которыми он познакомился благодаря старинным трактатам.

Переплет и сам не мог сказать определенно – зачем он привязался к этому старикану. Можно было подумать, что он отыскал того самого человека толпы, о котором писал Эдгар По, во всяком случае, хаотичное и бессмысленное кружение старика по проспекту давало повод для такого сравнения.

Из Дома книги они вдвоем переместились в сторону Мойки в «Военную книгу», куда старик, похоже, пришел с единственной целью – затеять еще один спор. Это было написано на его лице, однако подходящего спорщика здесь ему найти не удалось. Отсюда скачок в «Старую книгу», что у «Вольфа и Беранже». За прилавком магазина высились полки с книгами, куда пускали по два человека. Переплет пристроился к небольшой очереди, следя за своим «объектом». Старик двигался по помещению зигзагами, словно корабль, совершающий противолодочный маневр. Александр уже решил, что и тут старика интересовали не книги, а возможность общения. В конце концов, ничего странного – в этом городе, как и в любом другом, полно одиноких людей. Кто-то идет на лавочку возле дома, судачить о соседях с другими такими же стариканами. Ну а некоторые индивидуумы предпочитают более изысканное общество. Только найти это общество не так-то легко.